Институт экстремальных проблем. Часть 7. Новый год

— Ну и пусть, — Светлана в ответ тоже рассмеялась.

После ванны Вадим долго лежал в состоянии блаженной расслабленности, вдыхая запах свежего льняного белья и наслаждаясь ощущением чистой кожи и не сдавленного ничем тела.

— Не надевай на меня ничего, — попросил он Свету.

— Как же ты ужинать будешь? Я не разрешу тебе без корсета сидеть.

— А чем ты меня кормить собралась?

— Ты давно о жареной картошке мечтал. Вот ее я и сделала, с луком и с колбасой. Ты ведь так любишь? Могу сюда принести, лежа поешь.

— Нет, Света, не нужно, — Вадим замотал головой. — Не хочу как в больнице. Ладно, цепляй на меня эту скорлупу, но больше ничего не надо, особенно памперсы. Можно без них сейчас обойтись?

Светлана затянула Вадима в корсет и помогла перебраться в кресло, на которое накинула махровую простыню, в которую потом завернула его.

На кухне Медведев поинтересовался, глядя в тарелку:

— У тебя водка есть? — и поторопился объяснить: — Я совсем не собираюсь напиваться — граммов пятьдесят, не больше, поверь, мне ее на дух не надо. Это только для того, чтобы почувствовать, что я не в больнице.

— Водки у меня нет, есть коньяк и кагор. И то, и другое от Бабаяна. Но коньяк к картошке с колбасой, по-моему, не очень подходит.

— Пойдет, я же сказал, что это чисто символически. Себе тоже налей. Чуть-чуть, тоже символически, — добавил Вадим.

Когда Света принесла коньяк и два фужера, он наполнил один из них на половину, другой на четверть.

— С приездом, любимая. С возвращением домой, — Вадим легко прикоснулся краем своего фужера к Светиному.

— И тебя тоже, Дим. Я очень хочу, чтобы ты почувствовал себя дома.

Мягкое тепло выпитого коньяка волнами от желудка пошло разливаться по всему телу. Вадим принялся за картошку.

— Ты почему ничего не ешь?

— Я после восьми никогда не ем, только завтра сделаю исключение, — Света отрезала себе половинку яблока. — Иначе меня разнесет, как не знаю кого.

— Светка, тебе ли бояться лишнего веса?

— А ты не помнишь, какая я в детстве была? Кто меня называл квадратиком и покати-горошком? Если ты забыл, то я не забыла. Тебе просто не представить, как я это переживала.

— То, что я тебя так называл?

— И это тоже, — Света не стала развивать тему. — Ешь, пока не остыло. Холодная картошка — это не еда. Я пойду сумки разбирать, с утра как приехала, кинула их, так они и валяются.

— Посиди со мной, — попросил Вадим, — я по тебе соскучился. Просто так посиди, хоть пять минут не срывайся с места, расскажи, как съездила.

— О том, как съездила, нужно пять дней, а не пять минут рассказывать. Все отлично, если бы не твой папа, многое было бы гораздо сложнее. Дим, я теперь все знаю, все тебе расскажу подробно.

— Когда?

— Прямо сейчас. — Света потерлась щекой о макушку Вадима. — Будем пить чай, и обо всем поговорим. Доедай, а я займусь сумками.

— Мою не трогай, я сам с ней разберусь.

— Даже не прикоснусь к твоему ридикюлю. Ты туда кирпичей натолкал, судя по весу.

— Это я гантели с собой взял из больницы.

Они еще долго сидели на кухне. О Праге, о других городах Чехии, где она побывала, Светлана рассказала очень немного, показала несколько фотографий в телефоне и пообещала сохранить их в ноутбук:

— Потом нормально посмотрим, а тут ничего толком не видно. В Праге история существует рядом с тобой, по-моему, нигде это не ощущается до такой степени. Там нужно увидеть все: готические соборы, старинные дома с черепичными крышами, вплотную друг к другу стоящие на узких улицах, мощенных булыжником, Староместскую площадь, арки мостов над Влтавой. Можно подняться на Петршин и с башни, которая установлена на этом холме, увидеть весь город, а можно прокатиться на трамвае — отличная получается экскурсия. Я думаю, лучше всего там ранней осенью, мы с тобой обязательно туда поедем! — говорила Света. — Но вообще-то я мало что видела, больше сидела в библиотеках и архивах. Сейчас у меня в голове все уложилось, и я тебе могу рассказать суть дела. Ты не устал еще от моей болтовни?

Вадим засмеялся:

— Я в жизни не встречал такой неболтливой женщины!

— Тогда слушай. Я могу построить лабиринт. Что это такое — не знаю, и, наверное, никто не знает. Ничего вразумительного на этот счет я не нашла, но это и не важно. Главное, что я теперь знаю, как его построить или открыть — некоторые источники утверждают, что лабиринт существует постоянно, нужно только найти вход и суметь открыть его. Лабиринт исцеляет людей, любые болезни, кроме генетически обусловленных, любые травмы, кроме полной потери конечностей.

Вадим просто впился глазами в Светлану.

— Есть два главных условия для прохождения лабиринта. Человек должен быть в состоянии передвигаться самостоятельно, проходить свой путь он будет один — для каждого существует свой лабиринт. Второе условие — не должно быть ничего искусственного ни снаружи, ни внутри — ни одежды, ни каких-либо предметов или приспособлений, ни имплантатов, ни даже зубных коронок и пломб. Иначе в лабиринт просто не войти, он не пустит.

— Ты считаешь, что это реально? Что для меня эти условия выполнимы? Я смогу пройти его?

Светлана утвердительно кивнула.

— Титановые скобки и пластины на твоих костях все равно нужно убирать через какое-то время. Больше нет у тебя внутри никакой синтетики или металла?

— Только в зубах несколько пломб и две коронки на штифтах.

— Это не проблема, придется их снять. Что новые зубы вырастут — не обещаю, а дырки вполне могут затянуться. Сложнее первое условие, но и с ним мы справимся. Лабиринт может быть водным, плаваешь ты хорошо. После новогодних праздников я поговорю с Олегом, узнаю, когда можно снимать твою, как ты говоришь, арматуру. Только швы заживут, нужно будет снова начать заниматься в бассейне. Ты должен быть в форме ко дню летнего солнцестояния. А я к этому времени должна найти место, где будет лабиринт. Войти ребята тебе помогут, а выйдешь ты из него сам.

— Света, ты понимаешь, что все это выглядит как фантастика? Как-то очень просто все получается — зашел и вышел, — Вадим был ошеломлен. — Неужели такое может быть? Почему об этом никто не знает? Ты-то сама откуда узнала об этом лабиринте?

— Ты не веришь мне?

Девушка растерянно взглянула на Медведева, в свою очередь оторопевшего от услышанного. Он уже приготовился к тому, что его ждут какие-то невероятные упражнения, медитации и процедуры, вроде иглоукалывания, по сути, мало отличимые от изощренной пытки. Впрочем, для того, чтобы встать на ноги, он был готов перенести любую пытку.

— Я верю тебе, я давно на собственной шкуре убедился, что ты всегда оказываешься права, — Вадим потер лоб. — Но все-таки, согласись, что ты рассказала довольно странные вещи. Это как-то связано с йогой? Тогда при чем здесь Чехия?

— Все в мире взаимосвязано гораздо сильнее, чем кажется. В конце концов, это все на одной планете — и Индия, и Чехия, но все гораздо прозаичнее и йога, можно сказать, тут ни при чем. В Чехии сохранилось очень много, больше, чем где-либо, документов, старинных книг и рукописей. Но прямо нигде не написано: пойди туда, возьми это, сделай то. Если не знать, что ищешь — никогда не найдешь.

— Света, ты-то откуда знала, что искать?

Светлана внимательно посмотрела на Вадима и улыбнулась:

— Я же ведьма, ты сам не раз говорил.

— Зачем теперь ты решила это вспомнить? До сих пор злишься? Не можешь простить меня?

— Нет, что ты! Я совсем не к тому это сказала, чтобы напомнить, как мы ругались. "Ведьма" — значит ведаю, знаю. Ко мне иногда приходит ЗНАНИЕ.

Вадим не отрывал глаз от девушки.

— Сейчас ты, скорее всего, решишь, что я психически не совсем нормальна. Не торопись с выводами. — Светлана прикусила нижнюю губу и, собравшись с духом, призналась: — Вадим, у меня есть генетическая память. Может, это не совсем точное определение, но я именно так называю это явление.

— Света! — Вадим осторожно взял ее за руку и с беспокойством заглянул в глаза.

— Я так и знала, — грустная улыбка промелькнула на лице. — Ты считаешь, что я, вежливо говоря, переутомилась. Выслушай меня, пожалуйста. Да, это отклонение от нормы, но не психическое расстройство.

— Да что же это такое, ты можешь толком объяснить? Откуда это взялось?

— Мне передалась, не знаю, каким образом, память моих предков, не могу сказать точно на сколько поколений. Чем дальше от нашего времени, тем менее четкая и полная картина мне открывается. Родительская память наследуется только до момента зачатия, видимо, это каким-то образом связано с передачей генетической информации, поэтому я и называю такую память генетической.

— Света, я ничего не понял! — В голосе Вадима было самое настоящее отчаяние, а в голове, откровенно говоря, — самая настоящая каша.

— Во мне живут воспоминания моих родителей до того момента, как они меня зачали, бабушек и дедушек с обеих сторон — до момента зачатия моих мамы и папы. И так далее.

— Хорошо, Светлаша, хотя ничего хорошего я во всем этом не нахожу, допустим, это я понял. Но скажи, как это все умещается у тебя в голове — десятки и сотни людей, как ты можешь со всем этим сосуществовать? Как ты различаешь, где чья память?

— Это, действительно, нелегко, я не сразу научилась с этим справляться. Поначалу я сама решила, что у меня крыша поехала. Понимаешь, это ярко проявилось после папиной смерти. И раньше бывали необычно реальные сны, какие-то неожиданные мысли, но редко, а тут навалилось со всей силой. В буквальном смысле, голова пухла. Потом я решила спокойно во всем разобраться. Я "зацепилась" за бабушкину память. Оказывается, еще до встречи с дедушкой — папиным отцом — она побывала замужем, и у нее была дочка. Муж и ребенок погибли. Я была уверена, что мне никто и никогда об этом не рассказывал, начала связываться с архивами и ЗАГСами и нашла стопроцентное подтверждение этим фактам. Тогда я решила пойти вглубь. Бабушкин дед был священником, он жил в Сербии. В его памяти я нашла несколько фактов, которые можно было проверить — я ведь историк, я знаю, где искать подобные сведения. Все совпало.

— Светонька, а все-таки не могло получиться так, что ты от кого-то из родных об этих событиях слышала в детстве и вроде бы забыла, а потом вдруг из памяти это выплыло?

— Нет, я неоднократно проверяла, дошла примерно до пятнадцатого века. Там, конечно, очень тяжело разобраться, что к чему. Это как перепутанный клубок — торчат несколько разноцветных концов, а попробуй вытащить, не порвав, хоть одну нить. Очень сложно, но пару раз получилось. Вот одна из этих нитей и привела меня в Чехию. В шестнадцатом веке там жил один из моих предков — Густав. Его считали колдуном — он занимался алхимией, астрологией, некромантией, еще какими-то вещами, которым я даже не знаю названия. Он лечил людей, в основном, травами, но и восточная медицина, ты не поверишь, ему была отлично знакома. В его записях я нашла ссылки на Абу Али ибн Сину или Авиценну, по-европейски, на Аюрведу, на китайские трактаты. Женился Густав в очень преклонном, по тогдашним меркам, возрасте — в пятьдесят лет — на девушке, которую он вылечил. У Анны, так звали эту девушку, было, говоря современным языком, психосоматическое расстройство — от сильного испуга ее разбил паралич, и она несколько лет лежала без движения и ничего не говорила. Ее пытались лечить разные знахари, даже провели над ней обряд изгнания нечистой силы, но ничего не помогло, а Густав поставил Анну на ноги. От него у меня сохранилась очень обширная память. С одной стороны — пятидесятилетний жизненный опыт, с другой — мощнейший интеллект. Неординарная личность, что и говорить. Конечно, у него совсем другой образ мышления, и чаще всего его головоломки получается разгадать далеко не с первого раза.

Вадим поежился.

— И они все постоянно у тебя в голове присутствуют?

— Нет, что ты. Я, можно сказать, выделила для своих предков угол, где все это хранится. Боюсь, правда, что больше всего он похож на набитую кладовку, в которой не сразу найдешь нужную вещь, зато иногда дверь распахивается, и на меня вдруг вываливается что-то совсем неожиданное, какое-нибудь ЗНАНИЕ.

— И лабиринт этот тоже так на тебя вывалился?

— Именно. Я знала, есть способ вылечить тебя, но это было очень неопределенное знание. Потом откуда-то, скорее всего от Густава, а может, и не от него, пришло понятие о лабиринте. За эту ниточку я ухватилась и стала разматывать весь клубок.

— Так ты в Чехию поехала, чтобы найти следы своего предка? И как, нашла? Что с ним дальше было?

— Много чего нашла. Нашла его заметки, что-то вроде дневника, некоторые из его книг, нашла протоколы суда инквизиции над ним. Церковь обвинила его в колдовстве, судила и отправила на костер. Жена и дети исчезли бесследно, но кто-то из них остался жив, раз память Густава дошла до меня, а вот памяти Анны я не обнаружила. — Светлана улыбнулась. — Меня в те времена тоже сожгли бы на костре как ведьму.

— Светка, не смей так говорить! — Вадим крепко прижал девушку к себе, сердце у него бешено заколотилось. — Прости меня, солнышко мое, что я тебя так называл, прости, пожалуйста!

— Дим, ну что ты! Я и не обижалась на тебя за эти слова. Успокойся, а то ведь не заснешь сегодня. И давай-ка уже укладываться — первый час. Весь распорядок дня кувырком полетел.

— Да не беспокойся ты о такой ерунде, если не засну — книжку почитаю. У тебя "Властелин колец" есть? Столько о нем говорят, давно хотел прочитать, да все как-то не получалось. У Ирины в читалке его тоже не было.

— Ира не увлекается такой литературой, она человек практический, ей не до фантастики, а у меня Толкиен есть. Сейчас достану тебе книжку, — Светлана улыбнулась и пошла за книжкой.

Вадим пытался переварить то, что рассказала Светлана. Лабиринт почему-то не слишком поразил его, возможно, потому что в свое время он повидал немало пещер с подземными реками и озерами, и проплыть сколь угодно большое расстояние ему не казалось чем-то невыполнимым. Гораздо большее впечатление на Вадима произвели слова любимой о памяти, принадлежащей ее предкам. Он постарался представить себе, как можно существовать, когда в голове теснятся воспоминания десятков людей и время от времени вырываются наружу. Ему стало понятно, почему иногда Света вдруг замолкает, а взгляд становится отсутствующим. Наверное, именно в такие моменты чья-то память прорывается в ее сознание. Вадим вспомнил, как бледнело иногда Светино лицо, и понял, что она тяжело переносит это вторжение чисто физически.

С другой стороны, как это здорово, когда можно вот так непосредственно прикоснуться не только к своим корням, к истории своей семьи, но и, получается, к мировой истории. Со стыдом Медведев подумал, что не знает своих предков дальше бабушки с дедушкой по материнской линии. Родителей отца он не застал в живых и при случае с трудом припоминал их имена. То, что Ирина Устюгова оказалась родственницей, в свое время просто потрясло его.

"Почему такие вещи меня никогда не интересовали?" — Вадим вспомнил толстый альбом со старыми фотографиями. Кто был на них, он в подавляющем большинстве случаев не имел ни малейшего понятия. "Надо будет обязательно расспросить родителей, — мелькнула мысль и тут же сменилась другой, — вот когда только смогу это сделать?"