Это был высохший, сгорбленный старик с выдающимся, крючковатым носом, из ноздрей которого высовывалось несколько седых волосинок. Тонкие губы сжаты в ниточку, худое лицо изборождено морщинами. Чем-то он мне напомнил героя 'Рождественской истории' по фамилии Скрудж, или гоголевского Плюшкина. Не хватало только истёртого до дыр халата и колпака на голове. Самыми живыми на его лице были глаза, которые хитро поблескивали.

— Добрый день, вы, вероятно, Абрахам Лейбовиц? — учтиво спросил я.

— Истинно так! — воскликнул антиквар. — Так что привело вас в это царство старины?

— К сожалению, пока ничего у вас приобретать я не планирую, хотя, не исключено, со временем и стану вашим клиентом. Мне вас порекомендовал капитан Сэмюель Джейсон Уолкер, просил передать вам привет и вот это.

Я протянул старику записку, и прежде чем её прочитать, Лейбовиц натянул на нос круглые очки.

— Да, это почерк Уолкера, — кивнул он, почесав желтым, словно у курильщика, ногтем кончик носа. — Называет вас Филом, и просит оказать подателю этой записки посильную помощь, поскольку человек вы здесь новый и с местными реалиями, как он выразил предположение, совершенно не знакомы. Более о вас ни слова.

— Если сможете чем-то помочь — буду весьма признателен, если нет... Что ж, тогда извините за беспокойство.

Я сделал движение, словно собираюсь покинуть лавку.

— Не торопитесь, молодой человек, я ещё ничего не сказал. Давайте-ка присядем и спокойно поговорим. Может быть, кофе?

Несмотря на то, что относительно недавно я опорожнил большой стакан кофе в итальянской пиццерии, от предложения не отказался. И не пожалел. Через десять минут передо мной на столике стояла чашечка тонкого фарфора, наполненная темной. дымящейся жидкостью. Если в пиццерии кофе был неплохой, то у старика — просто изумительный! Пусть даже без молока и сливок, что, впрочем, только пошло на пользу, так как я смог насладиться вкусом настоящего бразильского кофе. Все это меня ещё больше расположило к антиквару.

— Итак, если вас не затруднит, мистер...

— Ефим Сорокин, или можно Фил.

— Постойте, так вы русский?

— Да, а что?

— Так мы с вами, получается, в какой-то мере земляки! — воскликнул Лейбовиц, переходя на великий и могучий. — И таки мы с вами вполне можем говорить на нашем родном языке, благо что я еще его помню. Я родился в Могилеве, еще в царствование императора Александра II. А когда мне исполнилось семь лет, отец с семьёй решил искать счастья за океаном. Я, мои родители и две старшие сестры прибыли в Нью-Йорк 12 августа 1887 года. Отец был сапожником, и здесь продолжил своё занятие. Надеялся, что и я пойду по его стопам. Так и было поначалу, однако меня всегда интересовали старинные вещи, и со временем я устроился помощником к одному антиквару, а затем скопил денег на открытие собственного магазина. И пока, несмотря на обилие конкурентов, держусь на плаву. И можете меня называть Абрам Моисеевич, это для местных я Абрахам без отчества. А вы, мистер Сорокин, расскажите немного о себе, что сочтете нужным, и как вы познакомились с Сэмюелем?

— Начнем с того, что я — беглый преступник.

Краем глаза я следил за реакцией Лейбовица. Однако, что удивительно, при моих словах на его лице не дрогнул ни единый мускул.

— Любопытное начало, — кивнул он. — Продолжайте.

В течение следующих пятнадцати минут я выложил перед владельцем лавки историю, которую в своё время озвучил Уолкеру. Все это время антиквар внимательно слушал, ничем не выказывая своих эмоций, если они у него, конечно, вообще имелись.

— Что ж, весьма, весьма познавательный рассказ, — заключил он, откидываясь в кресле со сцепленными на впалом животе пальцами рук. — Не смею высказывать своё недоверие к вашей истории, не пойму только, чем вы так пленили продубленное солёными ветрами сердце старого морского волка? Почему он вас не высадил в ближайшем или нью-йоркском порту и не сдал в полицию? И даже дал вам мой адрес...

— И сам не пойму, — совершенно искренне пожал я плечами. — А вы как познакомились с Уолкером?

— В молодости я был не в пример шустрее, и на равных участвовал в драках подростков. На Брайтон-Бич такое было не в редкость. Если за себя не постоишь — к тебе так и прилипнет ярлык труса и неудачника. Как-то сошлись стенка на стенку, и так получилось, что я дрался с парнем, которого звали Сэм Уолкер. Намяли друг другу бока знатно, хоть он и был крепышом, а я худым, словно тростинка. И надо было такому случиться, что мы с ним после этого подружились, и дальше стояли друг за друга горой. Так наша дружба и тянется до сих пор... Однако же вынужден поинтересоваться, есть ли у вас какие-то планы относительно ваших будущих действий?

— Честно сказать, пока ещё не придумал, чем планирую заниматься. Могу выполнять любую черновую работу. Главное — обзавестись документами. Подавать на гражданство, сами понимаете, нет смысла, меня вышлют из США в 24 часа как незаконно пересекшего границу. Если только удастся раздобыть поддельные документы. Не знаете, случайно, сколько это может стоить?

— Гм, молодой человек, если бы не эта записка от Сэмюеля, я бы подумал, что вы провокатор, подосланный ко мне из ведомства Джона Эдгара Гувера. Хотя с какой целью? Я же никогда ничем противозаконным не занимался... А потому и ответа на ваш вопрос, к сожалению, дать не могу.

Судя по мелькнувшей в глазах собеседника хитринке, все же кое-какие делишки в обход закона он обстряпывал и, возможно, неоднократно. Но свои мысли я придержал при себе.

— Впрочем, раз уж и вы русский, и я в какой-то мере русский, то, вероятно, смогу что-то для вас придумать, — добавил антиквар.

В этот момент звякнул колокольчик над дверью, и в лавке стало на двух персон больше. Молодые парни, лет по двадцать, уже один их возраст наталкивал на вопросы. Что бы им делать в антикварном магазине, куда обычно заглядывают люди среднего и старшего возраста? При этом от обоих исходили волны решимости, смешанной со страхом.

— Одну секунду, — кивнул мне Лейбовиц, поднимаясь и снова переходя на английский. — Чем могу вам помочь, молодые люди?

Один из них остался у двери, перевернув табличку словом 'Закрыто' наружу, а второй резко выхватил из кармана пиджака браунинг.

— А ну, старик, быстро гони всю наличку! — крикнул обладатель пистолета, направляя его то на антиквара, то на меня. — И не вздумайте дергаться, вы двое, иначе я за себя не отвечаю.

— Позвольте, — растерянно произнес Лейбовиц, — что вы себе позволяете...

— Деньги гони, старый хрыч!

Довеском к требованию послужил удар рукояткой пистолета по лицу старика, и из его разбитой губы по подбородку потекла темно-красная струйка. Дальше сохранять нейтралитет не представлялось возможном. Я медленно поднялся под дулом направленного на меня браунинга и, показывая раскрытые ладони, спокойно сказал:

— Парни, вы хорошо подумали, прежде чем решиться на ограбление?

— Ты кто, твою мать, такой?! — выкрикнул обладатель оружия.

— Кто я? Я агент Федерального Бюро Расследований. Если вы, ребята, не в курсе, это ведомство Джона Эдгара Гувера.

Лейбовиц бросил на меня быстрый взгляд, но промолчал.

— И мистер Лейбовиц — хороший друг мистера Гувера, также являющегося большим любителем антиквариата, — продолжил я. — У моего шефа грядет день рождения, и я пришел сюда, чтобы выбрать для него подарок от лица отдела тяжких преступлений. Когда Гувер узнает о том, что его друга ограбили, и не приведи Господь, ранили или убили — он придет в неописуемую ярость. И я вам гарантирую, парни, что на свободе вы будете оставаться не больше суток. Даже если вы уберете и меня, единственного свидетеля, который видел ваши лица, то время вашего пребывания на свободе удлинится ненадолго. Так что мой вам совет, ребята: приносите извинения хозяину лавки устно и материально, думаю, за 50 долларов мистер Лейбовиц вас, возможно, и простит. После чего вы покидаете магазин, а мы забываем об этом неприятном инциденте.

Грабители переглянулись. В их глазах теперь уже читалась неуверенность.

— Какой ты на хрен агент! У тебя что, есть документ, удостоверяющий, что ты из ФБР?

— Ты часом не охренел, парень? Ты кто такой, чтобы требовать у меня документы? Размахиваешь тут паленой пушкой и думаешь, что самый крутой? Если ты такой крутой и тебе насрать на самого Джона Эдгара Гувера, то, может быть, тебе и на сицилийскую мафию насрать? Да ты знаешь, что у меня в сицилийской мафии половина родни? Чувствуешь мой итальянский акцент?

Грабители снова переглянулись, теперь уже совсем неуверенно, а обладатель пистолета даже опустил руку с оружием.

— Да какого хрена я тут перед вами, шелупонью, распинаюсь?! Вы всё одно уже почти покойники. Моим друзьям убить человека — всё равно, что поджарить яичницу. Даже страшно представить, что они с вами сделают, попадись вы им в руки. Для начала отрежут вам член вместе с яйцами, засунут его вам в рот, и заставят всё это сожрать. А после того, как вы, давясь, проглотите свои гениталии, они аккуратно, чтобы вы не откинулись, вскроют вам брюхо, желудок, извлекут оттуда изжеванные член с яйцами, и снова заставят вас все это сожрать, — говорил я, повышая тон и надвигаясь на опешившего грабителя, тыча в него пальцем. — И это будет продолжаться до тех пор, пока ваша мужская гордость не превратится в фарш. Только после этого они позволят вам умереть, и то не сразу. В желудок вам запустят живую крысу, затем живот зашьют, а крыса будет прогрызать себе выход на свободу через вашу глотку. Ты этого хочешь, мать твою?! А? Говори, этого?!!

Я резким движением выхватил из-за пазухи револьвер и приставил ствол к голове побелевшего от ужаса парня.

— Бросай пушку, мать твою, живо!

Браунинг выскользнул из ослабевших пальцев, с глухим стуком упав на пол. Казалось, бедняга сейчас грохнется в обморок. Напарник грабителя выглядел не лучше, вжавшись спиной в дверь, за которой ничего не подозревающие жители мегаполиса спешили по своим делам.

— Прошу вас, — пролепетал парень, зажмурившись. — Прошу вас, мистер, отпустите, клянусь, мы забудем сюда дорогу.

— Сначала гони полсотни баксов, ублюдок.

Трясущейся рукой тот извлёк из кармана три смятых долларовых бумажки и горстку мелочи. Его дружок предъявил пятидолларовую купюру.

— Это всё, что у нас есть.

— Мелочь можешь оставить себе, — сказал я, забирая помятые бумажки. — А теперь валите оба отсюда, и не дай бог я вас еще увижу поблизости от этого магазина.

Через несколько секунд в магазинчике снова остались только мы с Лейбовицем. Тот вытер кровь носовым платком, а затем метнулся куда-то за ширму и вернулся с бутылкой бурбона и парой стаканов.

— Вы как хотите, а я выпью, — произнёс он на русском, дрожащей рукой разливая коричнево-золотистую жидкость по стаканам. — Всё-таки не каждый день тебя грабят.

— Пожалуй, тоже не откажусь, — согласился я, поднимая свой стакан.

— А у вас завидная выдержка, — сказал антиквар, немного успокоившись. — Признаться, в первый момент я даже поверил, что вы и впрямь работаете на ФБР. Сыграно весьма убедительно.

— Именно ваше предположение помогло мне придумать версию про агента из Федерального Бюро Расследования.

— А что, у Гувера правда скоро день рождения ?

— Понятия не имею, сказал просто наудачу. Но, как видите, прокатило. Оказалось, что они тоже этого не знают. С мафией тоже вариант пришелся кстати, вон как перепугались ребята. Может быть, стоило все же вызвать полицию?

— Да где их теперь искать, этих проходимцев... Тем более не лучший вариант для вас, вы же пока человек без документов.

Лейбовиц еще плеснул себе бурбона, я же отказался. С меня было достаточно.

— Как вы думаете, их кто-то подослал или они сами по себе? — снова спросил антиквар после того, как стаканы и бутылка были убраны со стола.

— Скорее всего, второе, слишком уж несерьезно они выглядели. Наверняка обычная шпана, решившая грабануть беззащитного старика. А вы никому не отчисляете за охрану?

— Да кому нужен старик, промышляющий антиквариатом! Что с меня взять? Если бы я имел подпольное казино или бордель — тогда другое дело.

— Кстати, вот ваши восемь долларов...

— Бросьте, оставьте их себе, вы их честно заработали.

Почему бы и нет, и я с довольным видом убрал купюры обратно в карман.

— А кто сейчас в Нью-Йорке представляет реальную силу? — спросил я, вспомнив сюжет 'Крестного отца'.

— Если брать тех, кто стоит по ту сторону закона, то это Комиссия, та самая итальянская мафия, которую вы упомянули. Комиссия состоит из нескольких влиятельных семей. Это семья Дженовезе, семья Боннано, семья Луккезе, семья Профачи и семья Гамбино. Можно еще вспомнить Аль Капоне, но он работает в Чикаго, и Стефано Магаддино — тот подмял под себя Буффало. Есть еще Мейер Лански, но он в Комиссию не входит, так как не является итальянцем.

— А что еще вы о них знаете? Слухами, как говорят на нашей с вами родине, земля полнится.

— Честно говоря. Немного. Основатель Комиссии и семьи Дженовезе Чарли 'Лаки' Лучано три года назад угодил в тюрьму, вроде бы за сводничество. Его место во главе семьи должен был занять Вито Дженовезе, но тот сбежал в Италию, оставив трон Фрэнку Костелло. Джо Боннано является самым молодым главой семьи, его в свое время поднял Сальваторе Маранцано, на стороне которого он выступал во время Кастелламарской войны. Не брезгует продавать наркотики, хотя и легальный бизнес, по слухам, впечатляет. Кстати, в его ведении большая сеть похоронных бюро по всей стране. Семью Луккезе возглавляют два тезки — Гаэтано Луккезе и Гаэтано 'Томми' Гальяно. Они занимаются преимущественно перевозками и одеждой, хотя не чураются доходов от проституции, букмекерства, ростовщичества и других незаконных видов деятельности, что является основой благосостояния других семейств. Насчет еще двух семей у меня нет точной информации, а слухами не хочу вводить вас в заблуждение. Что касается Лански, то на самом деле его фамилия Сухомлянский, он еще больший мой земляк, чем вы, потому что является уроженцем Гродно. По приезду в США их фамилию укоротили, так они и стали Лански. Мейер вместе со своим дружком Багси Сигелом возглавляет еврейскую мафию, если можно так выразиться. Занимаются тем же самым, что и итальянцы.

В лице Лейбовица мелькнуло что-то вроде легкого презрения. Ага, видно, не по душе ему, что сородичи встали на неправедный путь. Но я этого самого Лански мог оправдать, человек решил не выживать, а жить в свое удовольствие, наверняка при этом помогая единоверцам. И я далеко не был уверен, что методы работы еврейской мафии были столь же жестокими, как и у итальянцев, о которых столько было писано-переписано.

— А вы, Абрам Моисеевич, неплохо осведомлены для простого антиквара.

— Так ведь, как писал ваш Ленин, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя.

— Вы и Ленина читали?

— У меня имеется собрание его сочинений, — самодовольно усмехнулся Лейбовиц. — Собирал нелегально, иначе меня сочли бы коммунистом.