Выжья Сечь - 2. Месть ведьмы

Пожав плечами, Каля оставила лук. Отстегнув, уложила ножны с коротким мечом. Женщина вышла через другую дверь, не забыв как подобает уложить свое шитье. Каля вышагивала с ней рядом, оглядываясь по сторонам. Коридоры, залы и покои, мимо которых вела ее прислужница, казались убранными, но нежилыми. Да и сам большой замок Выжигских комесов ровно повымер. Кале такое было непривычно. По всему видать, холостой да бездетный комес был до того непритязателен в своем вельможном быту, что даже те немногочисленные слуги, на которых наткнулась Сколопендра, готовили да обстирывали даже не его, а, скорее, замковую стражу.

Каля ждала, что безмолвная проводница повернет направо, к вельможным покоям, но та прошла дальше, туда, где располагались хозяйственные помещения. Остановившись перед дверью, ранее как будто бы ведшей в замковые прачечные, служанка остановилась, и обернулась к Сколопендре.

— Дальше сами найдете, милсдарыня, — понизив голос, пояснила она. — Как пройдете комнату, аккурат за следующей дверью в самую купальню попадете. Кормилец-то наш там со вчерашнего вечера пропадает.

— Со вчерашнего вечера? В купальне? — Ушам своим не поверила Каля. — Что ж вы, никого не пошлете, чтоб хоть узнать, жив ли ваш комес! Да он там утоп!

Проводница замотала головой, попятившись.

— Не могет он утопнуть, милсдарыня. Живой он, да неужель не слышите?

Пылая возмущением, Каля прислушалась. И вправду, сгашенные толщиной добротных стен, из-за двери доносились какие-то звуки. Но трудно было себе представить, чтобы их мог издавать Казимир.

— Лютует кормилец, — делая охоронный жест рукой, тем временем пробормотала проводница. — Ну, так токма второй день-то пьеть. Не меньше седьмицы должно пройтить, пока он успокоится.

— А чего он вообще пьет-то? — Осведомилась Каля, с изумлением вслушиваясь в крепкие ругательства, коие сумела разобрать среди прочего крика, да треска бьющейся глиняной посуды.

— А кто его разберет, милсдарыня, — женщина пожала плечами, явно желая уже оставить гостью, и вернуться в людскую. — Как домой вернется, так и пьеть. Да много так, милосердные боги! Никогда не видала, чтоб кто так пил. И того... милсдарыня, — тут голос служанки сошел до шепота. — Вы там... поосторожнее с его светлостью. Он когда буйный... чего угодно могет... а силы у него на четверых хватает, откуда только что берется. Поостереглися б вы входить, а то у двери стойте, чтобы, знатчица, ежели кинется все-таки, так выскочить смогли бы. Он сам так и упреждал нас, коли по совсем уж неотложному делу зайти надо будя... А вы женчина молодая да справная... мало ли ведать, что ему в голову взбредет, да простят меня боги...

За дверью грохнуло. Сколопендра вздела бровь.

— Ладно, не беспокойся, — проговорила она, берясь за кольцо. — Справлюсь как-нить с вашим комесом. Знаю его маленько, ужо сумею совладать.

— Помоги вам боги, милсдарыня.

* * *

Дверь за Калиной спиной грюкнула, плотно прикрывшись. Девушка оказалась в небольшой узкой комнате, в которой не было ничего кроме двух широких низких лавок, да нескольких винных бочонков в углу. На одной из лавок в беспорядке громоздилась мятая и грязная одежа, да валялись пыльные сапоги. Видать, слуги настолько боялись входить к господину, что со вчерашнего дня даже не принесли ему чистого. Каля еще раз вызвала перед мысленным взором облик Казимира и пожала плечами. Образ спокойного и выдержанного рыцаря, спасшего ее от поругания подлыми холопами, да и вообще завсегда выказывающего более всего сдержанность и терпение на все ее выходки, никак не вязался с тем, что ей приходилось слышать за следующей дверью. На миг ей даже расхотелось входить, когда вслед за крепким ругательством до слуха ее донесся смех. То не был раскатистый мужской хохот, который довелось ей услышать от Казимира однажды. Смех комеса более всего походил на хихиканье безумца. Что-то опять грохнуло со страшной силой и вдруг все смолкло.

Осторожно приблизившись к следующей двери, Сколопендра глубоко вдохнула, и распахнула ее, готовя ко всему. Однако увиденное все равно поразило.

Весь большой зал комнаты занимала купальня, самая роскошная из ранее виденных. Выложенная камнем дорожка вела средь растущих прямо из пола вечно зеленых кустов к цельному небольшому пруду, вырытому в полу и также обложенному камнем. Из стены журчали два источника, стекая прямо в рукотворный пруд. Куда же девалсь из него вода, Каля не углядела. Зато углядела сор и черепки, наваленные под ногами в таком количестве, что по полу нельзя было пройти босиком, не поранившись.

Хозяин замка нашелся тут же. Комес сидел спиной к Кале, по пояс в воде. То ли пруд был широк, но мелок, то ли было в нем возвышение для сидения. Он не мог не слышать звука открывшейся двери, но даже не повернул голову, узнать, кто осмелился его потревожить.

Встревоженная не на шутку Сколопендра шагнула вовнутрь купальни. Тут же в нос ей шибануло винным духом, да настолько густым, что у девушки едва не закружилась голова. Приблизившись, она поняла, в чем тут было дело — вода в пруду была сильно мутной с красноватым оттенком, словно в нем же только что кололи свинью или другую скотину. Только не кровь плескалась в комесовой купальной лохани, а разбавленное водою вино.

Обойдя пруд по краю, Каля наконец увидала Казимира спереди . И вид молодого комеса поразил ее едва не более всего в его замке.

— Пдай.. ще вина... девка!

Спутанные мокрые волосы налипли на лоб и щеки, закрывая один глаз. Наклонив голову набок, шляхтич потряс головой, прищурил набрякшие, веки, и шумно вздохнув, махнул на Сколопендру рукой.

— Шшевлись... — пробубнил он. Безвольно откинувшись спиной на пологий, выложенный изразцами скат пруда, Казимир громко икнул. — Ус..с... снула чтоле... к... кррва мать...

Каля медленно опустилась на край. Вся злость, все негодование, собранное ко встрече с выжигским комесом, испарилось. Не таким помнила она уверенного, сильного и немного вспыльчивого шляхтича знатного дома. Что-то незнакомое затаилось в огрубевших от злости чертах, словно комес незримо боролся с мутью, пятнающей сердце и душу молодого правителя Выжиги. Не веди Калину цель, отступилась бы разбойница, согласившись со слугами. Казимир и впрямь выглядел страшно, и тяжелую руку хозяина замковые кметы знали явно не понаслышке.

— Хватит ужо, — покусывая губу, сказала разбойница. — Годе тебе пить.

Казимир с трудом поднял тяжелую голову. С десяток ударов сердца глядел наливающимися кровью глазами на Сколопендру, силясь разглядеть.

— Т-ты кто? — Едва ворочая языком, вытолкнул из себя Казимир.

Каля поднялась на ноги. Отшвырнув ногой черепки, расчистила место подальше от пруда. Казимир следил за ней с вялым безразличием, окутанный пьяным мороком.

— Подай вина! — Оскользнувшись локтем на плитках, украшавших скат, заорал Казимир. — Т...ты...девка!

На ходу засучивая рукава, Сколопендра подошла к комесу, глядя на того сверху вниз. Подняла один из уцелевших кувшинов, перевернула и, держа за ручки, как следует потрясла. Последние капли вина давным-давно были выпиты или разлиты шляхтичем.

— Нету вина. Кончилось.

Каля вгляделась в покрытое медной, жесткой щетиной лицо Казимира. По словам служанки, выжигский комес топил лють в чудовищных жбанах с крепким вином, да в таких количествах, что и семеро здоровых кметов с лужеными глотками могли вусмерть перепиться за пару дней. Но не выглядел Казимир как запойный пьяница. Ни багровых щёк, ни истощения, рано или поздно подкрадывающегося к несчастному, разбойница не заметила — а уж видала она на своем веку разного пошибу выпивох будь здоров! Глаза, правда, глядели мутно, точно не соображал вовсе комес, ну да и понятно то было. Всяк на месте Казимира не выдержал бы и первых двух кувшинов. Не такого ожидала Сколопендра. Шляхтич выглядел точно больной духом, но не телом. Крепости мышц, перекатывавшихся под незагорелой кожей, позавидовал бы любой рыцарь. Словно хворь и разложение чурались буйного выжигского правителя.

— Нету? — Глухо, с угрозой переспросил комес, цепляясь скрюченными пальцами за край пруда. — А т-ты...откель знаишь? Ты... — сморгнул шляхтич, — кто?

Сколопендра протянула руку, убирая налипшую прядь со щеки Казимира.

— Сколопендра, — улыбнулась она. — Не помнишь? Ничо, светлый комес... энто дело поправимое. Что же ты так? Один тут сидишь... — Разбойница опустила руку в воду, взмучивая красную жидкость. — Да и вода давно остыла... А давай-ка тебя в покои отправим, да в сухое переоденем?

— В..ви...

— Вина не будет, — твердо, но с лаской в голосе, сказала Сколопендра, — пока не выберешься из купели, да в вид человечий себя не приведешь.

— Курр...ва...

Разбойница вздохнула, опуская кисть в мутную, взбалмученную воду, и нашарив руку Казимира, крепко сжала.

— Нет, — покачала головой она. — Каля меня зовут. Калина.

Моргнув, Казимир по-куриному склонил голову набок, прищурившись на Сколопендру сквозь застилавшую очи муть. От этого нового взгляда, в котором не смотрелось ни проблеска разума, Кале вдруг стало не по себе гораздо более, чем доселе.

— Я понял, — почти связно молвил комес, подбираясь в воде. — Это ты, п-подлая... шлюха! Т-ты н-не д-дождалась, и... решила с-сама прийти к-ко мне. Д-дрррянь!

Каля едва сдержала крик. Пальцы Казимира с нежданно страшной силой стиснули ее поглаживающую руку. Мощный рывок — и девушка, не удержавшись, соскользнула в мутную грязную воду. Всем своим крепким телом притиснув ее к гладкому дну купели, так, чтобы из воды показывалось лишь ее лицо, шляхтич, не без труда ухватив обе ее кисти, прижал их к камню над ее головой. Яростно сопротивлявшаяся Сколопендра с ужасом поняла, что ее усилия пропадали втуне — пьяный до беспамятства шляхтич мог шутя бороться с бером. Тот Казимир, которого она помнила три года назад, так бы не сумел. Склоненное над ней лицо комеса исказилось в полудикой гримасе, и в нем было столько ненависти, что Каля едва не впервые в жизни по-настоящему испугалась.

— Теб-бе стоило... прийти раньше, в-ведьма, — прошипел он ей в лицо, обдавая винным запахом. — Я... д-давно готов вновь пок-кориться теб-бе... но я н-никогда н-не приполз бы к т-тебе сам!

— Стой, шляхтич! — Успела выкрикнуть Сколопендра до того, как ее уста накрыли губы Казимира. — Каля я, разбойница! Али не узна...

Она задохнулась. Пьяный комес вложил в свой насильный поцелуй такие дикие силу и страсть, точно уста разбойницы было единым, чего он желал долгие годы и не мог получить. Свободная рука его властно шарила по девичьей груди, спускаясь ниже, к ременной пряжке кожаных штанов...

— Комес! А ну, прекрати! — Вырвавшись, не своим голосом крикнула Сколопендра, извиваясь, будто вьюн. — Будя тебе, паскудник! Ну, кому говорят!

Теперь глаз Казимира видно не было — он зарыл лицо в ее мокрые волосы. Вином от него разило с такой силой, что Кале казалось — сейчас ее вывернет наизнанку. Страшнее всего было то, что она ничего не могла поделать — крепкие мужские руки, привыкшие к оружию и кулачному бою, безжалостно сдавливали ее тело, точно тисками.

— Т-ты эт-того хотела? — Невнятно бормотал комес, дыша перегаром. — Эт-того, к...урва? Н-ну т-так п-п-получай!

По-прежнему удерживая руки, он рванул рубашку на ее груди. Сколопендра изогнулась, хватая казимирово ухо, но ее зубы нашли только пустоту. В тот же миг тело шляхтича перестало давить на нее. Перевернувшись в воде, девушка, отталкиваясь ногами, отползла к стенке. Казимир, шатаясь, стоял на коленях в нескольких шагах от нее, и в налитых глазах его был ужас.

— Боги, д-девка, — что было сил потирая лицо руками, проговорил он. — З-зачем т-ты пришла? Я м-мог т-тебя убить! Я чт-то г-говоррррил не ходить ко мне без причины!

Пошатываясь, он кое-как поднялся на ноги и, оскальзываясь, выбрался из купели. Подобрав валявшуюся у края простыню, Казимир завернулся в нее и поднял трясущуюся руку, указывая, как ему казалось, на дверь.

— Вон отсюда, — проговорил он куда тверезее, чем раньше. — И держи яз-зык за з-зубами о том, что т-тут было. П-получишь н-на две кроны б-больше к ж-жалованью. В-все, проваливай.

Едва договорив, комес вновь упал на колени, попав рукой в бутылочный осколок. Бессвязно ругаясь, он добрался до стены, по которой стекала вода, и, тронув один камень, из-за чего поток усилился, сунул под него лохматую голову. Судя по гусиной коже, укрывшей его в мгновения ока, вода была холодной.

Оскальзываясь на мокрых плитках, Сколопендра выбралась из купели, зажимая на груди разорванную рубаху. Бросила затравленный взгляд на широкую Казимирову спину, и подойдя к двери, пинком распахнула её настежь.

— Эй! Люди!

Раскатистое эхо прокатилось по замку, затихая в дальних покоях. Каля передернула плечами; сквознячок, гуляющий между распахнутой купелью и пустыми залами, холодил кожу, заставляя Сколопендру стучать зубами.

— Челядинцы!

Ледяная тишина развернулась тесемкой осторожных, крадущихся шагов. Приглядевшись, Сколопендра различила старого кмета, да ту самую женщину, что вызвалась быть ей провожатой. Вытянув шеи, слуги жались у входа в зал. Каля поманила их рукой к себе, стискивая зубы.

— Приготовить комесу сухое переодеться, — по-хозяйски распорядилась она. Кметы подобрались, точно уверенный тон гостьи заставил их вспомнить об обязанностях. — Постелите чистую постель, да велите кухарке собрать на скорую руку чего пожевать.

— Как же ты, милсдарыня, — запричитала кметка, нервно тиская руки, — с ним справисси? Почитай, хозяин наш упрям что твой вол становится, и силен, пуще...

— Справлюся, — прервала женщину Сколопендра, — ступайте, сделайте как я сказала. Не гоже комесу пьянствовать ровно мужику деревенскому. Идите, идите, обо мне не пужайтесь. Ужо как-нить слажу.

Кметы переглянулись и попятились, повинуясь жесту разбойницы. Оглядев налипшую к коже рубаху, Каля прикусила губу.

— Энто...Ишшо, коли сыщется мне чего женскаго, переодеться...

Кметка понимающе закивала, окидывая фигуру разбойницы наметанным взглядом.

— На худой конец мужескаго принеси, — проворчала Каля, обхватывая себя за плечи, и растирая ладонями остывающую кожу. — Да торопитесь ужо, — хмыкнула она, захлопывая дверь перед изумленными слугами.

... Казимир все еще стоял под источником. Холодные струи хлестали его по плечам, стекали на спину водяными змейками, собирались под ногами лужицами. Запахнув рубашку, Каля подошла совсем вплотную. Постояла, глядя на комеса. Казимир мотал головой, что-то бормотал про себя, но слов Сколопендра не различила.

— Очнулси, болезный, — негромко позвала она. Комес дернул лопатками, выставил в её сторону руку.

— Велено было...убирайся...

Сколопендра протянула руку, тронула рыцаря за плечо, испугано отдернувшись на его резкое движение.

— Казимир? — Позвала она. — Погляди на меня. Каля я. Разбойница. Помнишь ли?

Она отшатнулась, едва комес обернулся к ней. Но в проясневших глазах Казимира уже не было ни люти, ни пьяной дури, ни безумия. Убрав со лба мокрые волосы, сильно отросшие со дня их последней встречи, он протер ладонью посиневший нос и дернул щекой.