Куноичи: Кейп-наемник (женский род)

Прошлый раз, когда я ей попалась, я постаралась убить себя. В этот раз у меня было куда меньше надежды сбежать, но все равно я задергалась и заплакала, пытаясь вырваться из сжимающих меня рук. Пытаясь упасть на пол головой.

— Тихо, тихо, — эксперимент Ампутации покачивал меня, пытаясь успокоить, пока я плакала, — все хорошо. Я тут. Я тут.

Я задергалась сильнее, но не смогла выскользнуть из его хватки. Тогда я поняла, что неправильно подошла к задаче. Я замерла, притворяясь, что ему удалось меня успокоить.

Он немного отстранил меня, ослабив захват и улыбаясь. Я вывернулась и вскрикнула. Выскользнула из его рук. Мне удалось упасть не более чем на дюйм, когда он сдвинулся и поймал меня.

— Черт, скользкая девочка ты Тера? — теперь он надежнее держал меня, готовый к следующей попытке суицида. Какие еще у меня были варианты? Ему придется меня рано или поздно покормить. Я могу попытаться подавиться. Для младенцев было опасно пытаться съесть что-то слишком большое для них.

Ужас немного стих. Наличие цели успокаивало. И даже если я и запаниковала, было совершенно разумно для меня желать своей смерти. Технарская специализация Ампутации могла дать судьбу хуже смерти. Душечка могла быть до сих пор жива, хотя наверняка желала бы умереть. Немногие кейпы могли дать бессмертие и вечные муки, и Ампутация была одной из них.

Так что да. Я хотела покончить с собой до того, как она наложит меня руки. И этого могло быть недостаточно. Смерть могла и не спасти от нее. Ампутация уже оживляла людей из мертвых. Стоп. Нет. Смерти определенно будет недостаточно — я ведь уже была мертва.

Черт. Это она меня оживила, а не бледный мужик.

Это не было сознательным решением, но я заплакала. Это было естественно, правильно, и я думаю что по большей части я это делала в силу инстинкта, а не намерения. Эксперимент Ампутации с шипастой прической скорчил рожицу. Его нос дважды втянул воздух.

— Не обделалась ты, не хотела ты, чтобы я тебя брал? Голодна ли ты?

Я продолжила плакать, пока он сюсюкал со мной. Его поведение и забота? Для меня это больше не имело значения. Ампутация вела себя как радостная и невинная маленькая девочка, и только когда на тон накладывался смысл ее слов, становилось понятно, что она — монстр. Сейчас могло быть тоже самое. Пусть он и излучал заботу, я не могла понять ни слова. Он вполне мог шептать о том, как Ампутация превратит меня в мешок регенерирующей плоти и скормит огненным муравьям.

Мужчина вынес меня из комнаты в зал. Полы были деревянным, стены покрыты белым материалом, навроде холста.

В зале были другие люди, и теперь я знала на что обращать внимание — между ними двигались маленькие черные точки. Очевидно, что он не был единственным экспериментом, Ампутация захватила всю семью.

И когда меня передали на руки женщине для кормления грудью, я поняла, что это не та возможность задохнуться на которую я рассчитывала.

* * *

После кормления, срыгивания и сюсюканья, я наконец стала понимать, что моя теория об Ампутации не имеет смысла. Пусть она объясняла практически все, но она не объясняла иллюзию, которую показал бледный человек. Обзовите меня оптимистом, но я решила, что участь хуже смерти не ждет меня за углом. Так что я прекратила попытки убить себя и сосредоточилась на том, чтобы понять, что происходит.

Мужчина, поднявший меня, держал меня в одной руке, разговаривая с кормившей меня грудью женщиной. Он покачивал меня, двигая рукой вверх-вниз, и это движение навевало сон.

Я зевнула.

— Боюсь за Теру я, — произнес он, — Сказал мед-нин, что ничего не случилось, но иначе себя ведет она. Думаю, не узнала она тебя.

Тера. Я уже не раз слышала это слово. Люди использовали его, глядя на меня. Я начала подозревать, что это может быть моим именем.

Они разговаривали обо мне.

— Я тоже заметила. Ты видел, как она боялась есть? Что же нам делать? У нас нет инструкции на случай, если Орочимару похитит нашу дочь, — на произнесшей это женщине тоже была головная повязка. Столько кейпов в одном доме.

Они говорили о кормлении грудью? Или нет? Они произносили что-то такое, когда пытались заставить меня есть? Или ... я снова зевнула.

— К Яманака отнесем ее, для прогулки по разуму. Зачем? Знать надо, что случилось и как реагировать нам.

Покачивание... утомляло меня... Я несколько раз моргнула. Веки налились тяжестью.

Я что-то пропустила?

— Ахх, — проворковала женщина. Она смотрела на меня, — Устала маленькая Тера?

* * *

Я проснулась в люльке. Сверху к потолку на тонкой проволоке была подвешена узкая деревянная доска. С ее концов свисали две игрушки — плюшевый жучок и метательная звездочка. Я понадеялась, что она из пластика. Я уставилась на нее, поставленная в тупик, поскольку доска и игрушки сами по себе медленно крутились. Технарская игрушка? Обо мне настолько заботились, что сделали Технарскую игрушку? Дурацкая идея, но я не видела подсоединенного источника питания. Может быть это ветер?

Я повернулась в люльке и огляделась. Никаких окон, но зато на стене напротив игрушки обнаружились рунические письмена.

Я решила, что это Технарская вещь. Супер-бледный парень явился пока я спала и обеспечил меня развлечением. Эта мысль меня порадовала, но у меня родилось подозрение, что этого недостаточно. Если это все, то я сойду с ума от скуки.

Лиза бы поняла. Я хотела бы, чтобы она была тут со мной. Она была достаточно умной, чтобы Тео ничего не понял. Тео был другом, но все же я прострелила голову его маленькой сестренке. Так что я бы не порадовалась его присутствию рядом с моей колыбелью. А вот Алек был бы к месту. Он бы подсказал как управлять моим телом. Да что там, я бы согласилась на кого угодно, кого я знала. Я чувствовала себя одинокой.

Мне была нужна цель. Что-то, чтобы отвлечься от своих чувств. Мне не хотелось думать о прошлом, и о том, что я сделала. Я решила попытаться овладеть своим телом.

Я заерзала, пытаясь понять что куда идет. Когда я пыталась двинуть головой, напрягалсь левая нога. Когда я пыталась согнуть левую ногу — поднималась правая рука. Сжатие большого пальца заставило дернуться ногу. Это было бредово, но я не жаловалась. Мне повезло, что я была жива.

Самое странное, что я поняла что у меня сердце и дыхание под автоматическим контролем, потому что когда я заметила, что перестала дышать, а сердце биться, то запаниковала и снова как-то включила его обратно. Тем не менее я все еще помнила ощущение движущейся под кожей крови при остановленном сердце. Разве может двигаться кровь без сердца? Разве я не должна была умереть?

Нет. Случилось что-то другое. Мой разум меня обманывал. Сердце вовсе не останавливалось — это было нечто иное. Из центра груди выходил поток, расходящийся по всему телу. Я принимала его за кровь, но это было не то.

Было сложно описать, то, что я сделала. Это было инстинктивно. Я просто перекрыла кран, остановив поток. Ха. Открыла. Закрыла. И каждый раз когда я это делала не-кровь внутри меня перемещалась. Она ускорялась и замедлялась в зависимости от того работало ли мое не-сердце. У меня другая сила? Не контроль насекомых, а нечто иное?

Я снова потянулась. На этот раз не к не-сердцу, а к своей не-крови. С ней было тяжелее работать, но я тоже могла ей манипулировать. Быстрее. Медленнее. Я могла толкать ее и даже заставить покинуть тело.

Я тяжело выдохнула и поняла, что вспотела. Я как будто закончила тренировку, двигать не-кровью было тяжело. Не-кровь напомнила мне о том, как я первый раз попробовала отжиматься и подо мной подломились руки.

Я раскинулась на мягком одеяле. Может быть если я отдохну немного, мне станет легче. Мои глаза закрылись. Я не закрывала их, они сами. Я не смогла продолжить бодрствовать.

Я снова проснулась. Было темнее, чем раньше и я была голодна. Очень голодна. Мой подгузник был мокрый. Блин. Мне было немного стыдно. Против своей воли я начала плакать громким воющим плачем.

Я остановила себя. У моего тела были инстинкты. Рефлексы, вроде плача, когда мне что-то было нужно. Но у меня все еще был сознательный контроль. Я могла поступить по другому. Но это был противоестественный выбор такой же, как попытка задержать дыхание.

Женщина, которая кормила меня грудью, вошла в комнату. Одна из ее рук светилась голубым светом, который отгонял тьму, но не слишком помогал осветить комнату. На ней была какая одежда из легкой ткани. Я предположила, что тут так выглядит пижама. Головной повязки на ней не было. Она подошла к люльке и зевнула, глядя на меня.

— Забыла мамочку, но не забыла как будить меня посреди ночи, а?

Она потерла глаза ладонью на которой не был зажжен голубой свет и улыбнулась мне:

— Ничего, я не забуду тебя сладкая. Никогда-никогда.

Ее ноздри втянули воздух и ее выражение лица изменилось. Нос сморщился:

— Ох, так это не люблю. Подрастай поскорее, ладно?!

Мне не описать как я была унижена. Я была младенцем во всех отношениях и не могла с этим ничего поделать. Она подняла меня из люльки. Пора менять пеленки.

=====

Я была боссом боссов Брокон-Бея, я похитила одного директора СКП, и убила еще двух. Я вырезала глаза и отрубала пальцы. Меня настолько боялись, что не смели идти против меня даже когда загоняли меня в угол. Через три месяца я смогла произнести первое слово.

— Кикачу, — пробормотала я.

Мой папа, Шиби, улыбнулся мне:

— Кикайчу.

— Кикачю.

Говорить было сложно, но я справлюсь. Я должна.

— Нет, надо говорить кикайчу. Скажешь кикайчу для папочки? — Шиби пощекотал меня.

Я сжалась и захихикала, но овладела собой как только он прекратил. Я была твердо настроена справиться.

— Кячичу.

— Кикайчу, — повторил мой папа.

— Кикайчю, Кикаичю, чуу, — я вдохнула, — Чуу. Кикаичу.

Глаза моего отца расширились за темными стеклами очков.

— Почти получилось. Кикайчу.

Я улыбнулась:

— Кикайчу! Кикайчууу. Чууу. Кикайчу!

Мое первое слово было названием жука-Козыря.

* * *

Шло время. Я училась. Шесть месяцев многое изменили. Я гораздо лучше понимала куда попала. Мои родители были наемниками-паралюдьми, работавшими на правительство. После того как я покончила с суперзлодейством я занималась примерно тем же. Немного по другому, конечно. Я называла себя кейпом, но работа моих родителей не сводилась к казакам-разбойникам между героями и злодеями. Очень многое изменилось. Идея, что паралюди могут быть Бродягами стала общепринятой. Так что родители занимались как кейперскими, так и обычными делами.

К сожалению, в Конохе отпуск по уходу за ребенком был только шесть месяцев. Меня стали оставлять с дедушками и бабушками Абураме, и они даже сами за мной не присматривали. Для этого у них были жуки так, что они лично появлялись только если что-то случалось. Меня это огорчало.

— Тера, пусть и хочешь ты, чтобы читал я тебе я, не могу я. Почему? Потому, что я — шиноби, и деревне должен служить я.

Я надула губы.

Это было фальшиво и так по детски, но иногда мой папа поддавался на детские уловки. Я хотела, чтобы он поддался, пусть и и не особенно надеялась на это. Каждый сеанс общения значительно продвигал вперед мое умственное развитие. Гораздо сильнее, чем можно себе представить. Как будто каждый разговор и новое занятие равнялось месяцу занятий. Это было похоже на то, как воспринимается время. Когда я росла в своей первой жизни, время тянулось так долго, пока я была маленькая. Потом, с взрослением, оно казалось ускорилось. Вроде как отсутствие опыта делало мой опыт более ценным.

Мой папа вздохнул.

— Тера, надувание губ не должный способ реагировать на необходимость уйти мою. Почему? Потому, что кодекс шиноби параграф двадцать пять гласит, что шиноби не показывает слез своих.

Шиноби. Я бы перевела это слово как кейп-наемник, или парачеловек-наемник, но в языке наличествовал род. Так, что 'шиноби' означал парачеловека-наемника мужского рода, а если бы я использовала слово 'куноичи', то это бы означало кейпа-наемника женского рода.

Это был не первый случай, когда он упоминал правила шиноби по отношению ко мне. Когда я подросла достаточно, чтобы понимать происходящее, я заключила, что из меня вырастят подобного наемника. С учетом моего прошлого, я не имела возражений. Я преуспела в роли кейпа, и страдала, пока была обычной девочкой. Провести жизнь в шкуре гражданского мне не хотелось, даже если бы отец и не планировал сделать из меня куноичи.

Но с другой стороны это меня тревожило. Я попыталась сформулировать это словами:

— Зачем младенца куноичи учить быть? — спросила я.

Он нахмурился:

— Я учу тебя куноичи быть. Почему? Потому, что правило шиноби номер тринадцать говорит, что шиноби должен готовиться заранее.

Я показала на себя:

— Младенец.

Его глаза расширились и казалось стали ярче. Он понял о чем я. Он улыбнулся:

— Нет! — Он указал на меня, и даже ткнул пальцем в грудь, — Не младенец. Тера — куноичи.

Ох ты. Пиздец. Такой пиздецовый пиздец. Я закрылась, мое лицо превратилось в ничего не выражающую маску, прячущую насколько меня разозлили его слова.

— Вот, — сказал Шиби, — Тера — куноичи. Не ребенок. Тера — хорошая куноичи, прячет чувства.

Вот. Пиздец. Блять.

Я отвернулась от папы и поковыляла к свиткам о чакре — кейперской силе, доступной практически всем на этой версии Земли. Это не были учебники, это были сказки для детей об этой силе. В данный момент я предпочла их, чем иметь дело с Шиби Абураме, человеком, который считал, что в порядке вещей делать из своей дочери ребенка-солдата.

Я обернулась, когда я дошла до свитков и поняла, что он исчез. Здесь все, по крайней мере все с налобной повязкой, были слишком быстры, чтобы я могла за ними уследить и слишком тихи. Я слышала как они приближаются только когда они хотели быть услышанными. Наверное, он ушел как только я отвернулась, чтобы работать на деревню.

Я склонилась над свитком, покрытым кандзи и уставилась на него. Я не умела читать. Пока не умела. Но я помнила, как папа читал мне. Мои глаза бегали по свитку, пока я воспоминание о том, как он читал мне, проигрывалось в голове.

'Жил да был маленький мальчик, который любил свою семью. Но злые ниндзя из Страны Камня пришли и забрали ее. Мальчик очень горевал, но он знал, что для того, чтобы их вернуть, он должен стать настоящим шиноби. Он не плакал, он упражнял тело и ум, и его чакра росла...'

Как кандзи соответствует словам? Я разгадывала загадку, просматривая и пересматривая текст о юном шиноби Листа. История о мальчике, который лишившись семьи нашел новую семью во всех в деревне и поэтому стал сильнее.

Это была моя самая любимая история потому, что ситуация была похожа на мою. Голимая пропаганда, но мой мир также исчез, как семья мальчика. Я могла встать на его место.

— — — — — — — — — — — —

Девятихвостый Лис напал на Коноху, когда мне было семь месяцев.

Я не понимала, что происходит. Все, что я знала, когда проснулась, это то, что я в ужасе и сейчас умру. Даже так, это было преуменьшением для этого чувства. У него не было описания. У меня даже были галлюцинации: когти, вспарывающие стену и вонзающиеся в меня. Зубы длиной с меня, рвущие меня на куски. Ужас был таким сильным, что я поняла, что это воздействие Властелина, меняющего эмоции. Осознание помогло мне справиться.