Драгонвик. Гл. 3

— И дракон никогда не тревожил вас? — наполовину серьезно спросила Миранда

Ее вопрос позабавил Николаса.

— Нет. Об этих местах ходит еще множество легенд и суеверий. Надеюсь, вы не слишком впечатлительны, иначе старая Зелия запугает вас до смерти своими сказками о призрачных скалах, исчезающих кораблях и злых ведьмах... — он вдруг резко оборвал себя, хотя явно собирался добавить что-то еще.

Она вежливо ожидала, что он продолжит свой рассказ. Но он не стал этого делать, и как раз в этот момент, загудев всеми трубами, пароход направился к восточному берегу.

— Вот мы и прибыли, — сообщил Николас.

От неожиданности Миранда оторвалась от его лица и резко обернулась. И даже через много-много лет Миранда будет уверена, что первый взгляд на Драгонвик был самым ярким, живым и удивительным впечатлением в ее жизни. Она уставилась на фантастический силуэт, вырисовывающийся темной громадой на фоне восточного неба, где шпили, скаты крыши и печные трубы в самом ее центре составляли одну высокую башню. Ей казалось, что добро и зло, счастье и трагедия, которые ждали под этой крышей, вдруг материализовались и, промчавшись над спокойной рекой, поразили ее в самое сердце.

Пока пароход подходил к частной пристани, она стояла у поручней рядом с Николасом, ошеломленно глядя на его дом, а садящееся солнце окрашивало пламенем полсотни окон на темных, поросших плющом стенах.

Николас, видя благоговение на ее лице, счел возможным дать ей время полюбоваться домом в полном молчании.

Этот дом был частью его самого, воплощенным в камне выражением его воли, так как к большому голландскому дому, который он унаследовал, добавилось готическое великолепие, которого жаждал он сам. Его привлекли идеи Эндрю Доунинга, молодого архитектора, жившего на реке в Ньюбурге, чьи талантливые рекомендации по строительству романтичных и живописных вилл до неузнаваемости меняли окрестности. Но Николас не был бы самим собой, если бы просто скопировал чужие идеи, и когда пять лет назад он перестроил усадьбу Ван Ринов, он использовал мысли Доунинга только в качестве путеводной нити. К первоначальным десяти комнатам он добавил еще двадцать, а кроме них — несколько маленьких башенок со скатами в одну высокую башню. В результате получилось творение, хотя и напоминающее одновременно немецкие замки на Рейне и тюдоровские дворцы, но ставшее тем не менее ново-американским стилем реки Гудзон, причем весьма точно соответствующим своему окружению.

Сады Драгонвика в той же степени служили выражению личности Николаса, как и само имение, потому что и здесь он умудрился подчинить природу своим прихотям. Меж нетронутой рощей болиголовов на юге и склонами каменистого холма в полумиле на севере, он создал длинную и ровную, словно река дорожку из экзотических цветов невероятной красоты.

Миранда была просто подавлена этим великолепием, она чувствовала себя совершенно ошеломленной, когда они медленно поднимались от причала по мраморным ступеням. Однако сквозь стоящий перед глазами туман она заметила розарий и почувствовала удивительный аромат дивных цветов, затем увидела маленькие греческие храмы, возведенные под плакучими ивами, павильоны в скалах, источники, окруженные фиалками, и водопады. И тем более ее терзала мысль об измятом в дороге коричневом платье, и пристальный презрительный взгляд лакея в ливрее, который встретил их на пристани и теперь осторожно нес ее корзину.

Невозможно было поверить, что она будет жить в этом изумительном месте, и ее шаги, когда она следовала за Николасом к огромной парадной двери, становились все медленнее и медленнее, хотя сердце билось все быстрее и быстрее.

Они вошли в большой холл, тянувшийся на шестьдесят футов вглубь дома и выходивший на задние лужайки. Внутри было темно, так как свечи еще не были зажжены, и Миранда съежилась рядом с Николасом, когда из-за двери справа неслышно появились двое: это были Магда, экономка и личная горничная миссис Ван Рин, и Томкинс, дворецкий.

Приветствуя хозяина, оба демонстративно не замечали Миранду, но широкая спина женщины и ее круглый затылок явно выражали неодобрение.

— Где миссис Ван Рин? — спросил Николас, позволяя дворецкому принять накидку и шляпу.

— В Зеленой гостиной, милорд.

Дворецкий, родом из Йоркшира, сопровождал Николаса в поездке в Европу несколько лет назад, и с особым снобизмом, присущим английским слугам, всегда обращался к своему хозяину по титулу, настаивая на том, что в любой цивилизованной стране такой именитый владелец огромного поместья обязательно был бы пэром. Николас не спорил, хотя титул, которым наградил его лакей, был ему совершенно безразличен. Ван Рин не нуждался в титулах или почестях, позаимствованных у Европы.

— Прошу, Миранда, — проговорил Николас, сопровождая ее по дому к двери налево. — Теперь вас ожидает удовольствие познакомиться с моей супругой.

В его голосе действительно звучала какая-то особая интонация, или ей это почудилось? У Миранды не было времени как следует поразмыслить над этим, потому что они уже вошли в Зеленую гостиную.

Джоанна Ван Рин сидела у окна и вышивала. Когда Николас и Миранда вошли, она вздрогнула от неожиданности, и ее золотой наперсток покатился по полу.

Она взглянула на мужа, и ее совершенно пустые бесцветные глаза несколько оживились.

— А, вы вернулись! — почти прошептала она.

Николас подобрал наперсток и положил его на скамеечку рядом с наполовину съеденным витым печеньем. Он поклонился жене и, взяв ее протянутую руку, сплошь усыпанную перстнями, едва коснулся ее губами.

— Да, как видите, я вернулся. Это Миранда.

Джоанна опустила глаза и едва слышно вздохнула.

— Добро пожаловать в Драгонвик, дитя, — сказала она, не глядя на девушку. — Уверена, вы останетесь довольны. Николас, вы привезли мне пирожные?

Миранда в изумлении смотрела на громоздкую фигуру в кресле-качалке. Джоанна была ужасно толстой, ее рыхлые белые телеса образовывали отвратительные складки даже у локтей и костяшек пальцев. На лице, круглом и белом, похожим на глиняную плошку с их кухни, красовались два неумело наложенных пятна, в которых даже Миранда, никогда ранее не видевшая их, признала румяна. Жидкие льняные волосы Джоанны было туго затянуты назад и покрыты кокетливым кружевным чепцом, украшенным голубыми лентами, почему-то не слишком свежими. На ее изысканных кружевах Миранда заметила множество коричневых крошек, явно того же происхождения, что и печенье на скамеечке.

Миранда, неожиданно вспомнила о хороших манерах, вежливо произнесла:

— Вы были очень добры, мэм, пригласив меня. Примите уверения в почтении от моих родителей.

Джоанна кивнула.

— Я уверена, они достойные люди, и я надеюсь, вы оправдаете наши надежды. Николас, вы привезли пирожные?

Ее супруг несколько мгновений смотрел на нее, не отвечая, затем любезно произнес:

— Привез, моя дорогая. Хотите попробовать их сейчас или вы сможете подождать до ужина?

— Вы привезли пирожные наполеон, медовые слойки, конфеты мокко?

— Все.

Она сдвинула свои жидкие брови цвета кудели.

— Так, за конфетки я примусь сейчас. Скажите Томкинсу, чтобы остальные подал к обеду. Проверьте, чтоб он держал их на холоде, иначе крем может растаять.

Николас слегка поклонился.

— Я все сделаю, любовь моя.

Как он необъяснимо нежен с ней, думала Миранда. Наверное, он очень любит ее и потому не замечает, какая она толстая и неаккуратная. Дальше этого ее мысли не пошли, так как она была преисполнена решимости полюбить Джоанну

— Один из слуг проводит вас в вашу комнату, — сказала Джоанна, заметив, наконец, что девушка все еще неподвижно стоит перед ней, — а потом вам надо найти Катрин. Я никак не могу уследить за малышкой. Вы можете почитать ей книжку.

— Полагаю, вряд ли мы можем просить нашу гостью заниматься сегодня с ребенком, — заметил Николас. — Она должно быть, устала.

Джоанна пожала необъятными плечами и, вытянув неправдоподобно короткую ножку, обутую в пурпурную бархатную туфлю, стала медленно раскачиваться туда-сюда.

— Да, конечно, вы можете отдохнуть, если вы устали, моя дорогая. После хорошего ужина вы почувствуете себя лучше. Вы можете есть в детской.

— Полагаю, что нет, — вновь вмешался Николас. — Наша кузина вряд ли может есть в детской. Я предпочитаю, чтобы она садилась за стол с нами.

Джоанна поджала губы.

— Как хотите, Николас. Скорее поторопитесь, скажите Томкинсу о пирожных, иначе они испортятся.

Миранда слушала их в большом смущении. Она понятия не имела, что же такое детская, но ей было совершенно ясно, что Джоанна намерена считать ее чем-то вроде привилегированной прислуги, и конечно она была очень благодарна Николасу за его заступничество. Но ни его вмешательство, ни роскошное великолепие спальни, в которую ее привели, не изгладили ее тоски по близким и желания немедленно вернуться в родной с младенчества знакомый простой фермерский дом. Казалось, прошла неделя с тех пор, как она сказала этим утром "до свидания" отцу, и, по меньшей мере, месяц с тех пор, как она в последний раз видела мудрое и ласковое лицо Абигайль.

Она упала на кровать и залилась горькими слезами, которые не унимались от осознания того, что она хотела приехать в Драгонвик — и теперь она здесь, жаждала роскоши и утонченности — и ее мечты оказались превзойдены в тысячи раз, а она по-прежнему чувствовала себя беззащитной, лишней в этом доме, запуганной чопорными слугами и неспособной полюбить Джоанну. Ее ужасали размеры и величие этого замка, так что она даже не могла смотреть по сторонам, когда Николас вел ее наверх. Да и сам Николас оставил у нее двойственное впечатление, наполовину восхитительное, наполовину вызывающее дрожь и смущение.

Как бы я хотела никогда сюда не приезжать, думала она, хотя, положа руку на сердце, прекрасно знала, что это не так. Загадочное название Драгонвик притянуло ее к себе с первого же мига, как только она услышала о нем, и даже сейчас, несмотря ни на что, это впечатление не исчезало, словно в сером камне башенок дома был спрятан сильнейший магнит.

Она села, решительно вытерла глаза и осмотрела комнату. Спальня в Астор-Хаузе выглядела бледной прелюдией к той, в которой она находилась сейчас. Три окна выходили на солнечную сторону и открывали перед ней великолепный вид на нижнее течение реки и далекие горы Кэтскилл, таинственно туманные в сумерках. Ее комната располагалась в самом центре второго этажа, где было еще шесть больших спален. Комната была обставлена черной массивной мебелью орехового дерева, выдержанной в готическом стиле, драпировки были сшиты из синей парчи, напомнившей Миранде павлиньи перья, и точно таким же был балдахин кровати. Ковер был выткан узором из золотых пшеничных снопов, украшенных синими и зелеными лентами. Умывальник, кувшин и даже дверные ручки были сделаны из гравированного серебра. Молодость и жизнелюбие Миранды все-таки взяли верх над ее страхами и сомнениями, и ее дальнейшие открытия лишь подняли ей настроение. Разве могла она представить, что у нее будет личная ванная комната с серебряными трубами! И еще собственный туалет, так же как и ванная открывавшийся из ее комнаты и предоставленный исключительно для ее пользования! Она вспомнила, как неприятно в родном доме идти по холодному двору до отхожего места за кустами и ощутила по отношению к близким снисходительную жалость. До чего же мало они знали о настоящей культуре! И у них даже не хватало воображения, чтобы желать иной жизни. За исключением мамы, с любовью подумала она. Как бы я хотела, чтобы она была со мной!

Миранда открыла плетеную корзину и достала три ситцевых платья, которые выглядели здесь жалкими и смешными. Она хотела бы сменить это коричневое шерстяное платье, казавшееся теперь особенно безобразным, но ей нечего было надеть. Ситцевые платья оказались еще хуже.

Ужин прошел в молчании. Блюда, подаваемые Томкинсом и молодым лакеем, были восхитительны, но у Миранды не было аппетита. Обилие ложек и вилок странной формы смущало ее, а бокалы для вина, стоящие рядом с ее тарелкой, вообще приводили в растерянность. Из одного из них по примеру Ван Ринов она даже сделала глоток, но тут же вспомнив об отце, почувствовала себя очень дурной и распущенной. Вкус вина ей не понравился, и она украдкой отодвинула бокал в сторону.

Николас, сидевший во главе стола, почти ничего не говорил, за исключением нескольких дежурных фраз. Казалось невероятным, что это он был тем занимательным спутником, с которым она совершила сегодняшнее путешествие.

Что же до Джоанны, то она полностью сосредоточилась на еде и ее замечания касались только трапезы. Мясо было пережарено, заявила она, но картофельный пирог вполне терпим. Аннете следует запомнить, что не нужно делать желе таким твердым. Когда Джоанна проглотила последний кусочек медовых слоек, она взглянула, наконец, на Миранду:

— Где Кэтрин? — спросила она.

— Простите, мэм, я не знаю. Я еще не видела ее, — растерянно ответила девушка, испугавшись, что она уже не справилась со своими обязанностями.

Джоанна нахмурилась.

— Этот ребенок... вечно она внизу со слугами. Теперь, когда вы здесь, я надеюсь, вы сможете удерживать ее наверху, где ей и полагается быть, именно поэтому я и хотела, чтобы у нее была компаньонка.

— Я буду очень стараться, мэм.

Джоанна исподлобья взглянула на Миранду.

— Вы совсем не такая, как я ожидала, но полагаю, что вы справитесь со своими обязанностями. Вы очень миленькая, — добавила она с неопределенной улыбкой и быстро взглянула на Николаса, который сосредоточенно чистил яблоко и даже не смотрел на них.

Джоанна поднялась со стула и, переваливаясь на коротких ножках, засеменила в смежную комнату.

— Томкинс, пришлите нам мисс Кэтрин, — распорядился Николас, поднимаясь и жестом указывая Миранде следовать за его женой, которая уже уселась в кресло-качалку рядом со столом.

Это была одна из многочисленных комнат, которую Миранда еще не видела. Она называлась Красной по цвету ковра и портьер, и была сравнительно маленькой, потому что принадлежала старой постройке, и Николас оставил ее такой, какой она всегда была. Вокруг камина все еще сохранялись бело-голубые голландские изразцы, рассказывающие о грехопадении Адама и Евы, а мебель для Драгонвика была очень простой. Рядом со столом, покрытым красной бархатной скатертью с бахромой, стояло только три стула, софа из конского волоса, а в углу старый ветхий клавесин.

Сначала Миранда решила, что эта комната гораздо уютнее всех остальных в доме и робко села в уголке рядом с клавесином. Джоанна раскачивалась в кресле-качалке, тыча неумелой рукой в белую поверхность носового платка, который старательно вышивала. Николас, сидя спиной к незажженному камину, погрузился в утренний выпуск газеты "Трибюн", привезенный из Нью-Йорка. В комнате горело десять свечей, и в их мягком свете красный ковер и портьеры сияли теплотой. Перед Мирандой предстала очаровательная домашняя сцена, но стоило ей только сесть, как она сразу же испытала смутное беспокойство и почти в тот же миг задрожала как в лихорадке. Осмелюсь ли я попросить их разжечь камин, подумала она и тут же поняла, что не сможет этого сделать. Июньский вечер был теплым, и она видела, что лоб и верхняя губа Джоанны блестели от пота.