Тропой лекаря - 2. Дар смерти

— Госпожа Ветана, расскажите еще раз, что вы видели?

— Ничего особенного, — я пожала плечами. — Искала вас, по дороге заглянула в палату, увидела, что у ребенка сейчас начнется кризис, отослала родителей, чтобы не мешали своими воплями, напоила малыша жаропонижающим...

— Каким?

Я послушно протянула пакетик с корой ивы. Лично собрала, высушила и истолкла в порошок. Карнеш посмотрел недоверчивым взглядом.

— Это? И все?

— Да.

— Но... у мальчика было воспаление мозга. И выжить он никак не мог!

Я помотала головой.

— Да нет же! Господин Тирлен, если бы у него все было так серьезно, он бы точно умер! Может, это было что-то похожее? Например, воспаление уха? И если он еще падал...

Карнеш задумался. Прищурился на Яру с супругом.

— Скажите, любезная, а как себя чувствовал ваш ребенок сегодня? Два дня назад я помню, а сегодня?

— Плохо.

— У него был жар? Судороги? Тошнота? Сыпь?

Яра смотрела непонимающими глазами.

— Ему плохо было. Горячница у него была, вот!

— Горячница?

— Ну да! Плохо ему было!

Я прикусила язык.

Готова остричься налысо, если Яра сейчас не разыгрывает тупую рофтерку! Прекрасно она понимает и смысл вопросов, и какой ответ ждет лекарь, но...

Он ее ребенка бросил. И вчера не пришел. И сегодня привел учеников показать умирающего. Не помочь, нет. Просто поучить на живом примере, даже не подумав, что матери это может не понравиться. Рофтеры же...

Отребье, отбросы, люди без родины, чести и совести... и чего с ними считаться? Я понимаю, что учат на живых людях, но меня иначе натаскивали! Никогда, никогда Марта не расспрашивала меня у постели больного! Всегда выводила из дома и носом в промахи тыкала! Потому что не стоит человеку знать, что с ним. Иногда попросту не стоит! А вот так, обсуждать умирающего ребенка в присутствии его матери — это даже не жестокость. Это как у мясника. Для него корова не живое существо, а ходячая колбаса. Вот и для Карнеша Тирлена это не умирающий малыш, а интересный случай. Так он и отнесся.

А я пришла и поддержала. Помогла. И меня просто... защищают?

Да, похоже на то...

Непрофессионально так относиться к больным людям?

Да, я знаю. И неумно, и нелогично, и я себя раньше растрачу, чем кому-то помогу, и...

И плевать на все эти доводы!

Стоит только заглянуть в глаза ребенка, чтобы отбросить их, как ненужную тряпку. Пусть я неумеха и ничего не понимаю, но... здесь и сейчас — я права. И я в своем праве!

— Он бредил?

— У него горячница была! Плохо ему было!

В таком духе диалог продолжался около пяти минут, а потом господин Тирлен махнул рукой. Тупая баба, что тут скажешь? Совсем тупая и безграмотная, спасибо, нос подолом не вытирает...

Куда уж ей объяснить что-то серьезное?

И мужчина обратил внимание на меня.

— Госпожа Ветана, я рад, что вы пришли. Жаль, что сегодня вы не участвовали в осмотре, но, думаю, сегодня у нас еще найдется, чем заняться.

И словно в ответ на его слова, в дверь просунулась голова прислужницы.

— Господин Тирлен! Там человека привезли! Ножевое...

Карнеш Тирлен мгновенно подхватился и исчез за дверью. Не долго думая, я последовала за ним.

* * *

М-да. Если это не серьезное ранение, то что называть серьезным?

На полу корчился от боли молодой парень лет двадцати пяти. Из его бедра, ближе к паху, торчал деревянный кол.

Карнеш действовал быстро.

Запрокинул парню голову, прощупал пульс на шее, кивнул, вытащил из кармана пакетик с порошком и подал помощнице.

— Споить.

Я узнала резковатый запах. Маковое молочко, так-то. Гадость редкостная, но от сильной боли может помочь.

Пока помощница разводила порошок в воде, Карнеш уже успел разрезать на больном пропитавшиеся кровью штаны, посмотрел на меня.

— Что скажете, госпожа Ветана?

— Надо извлекать, чистить рану и перевязывать. Кость цела?

— Прощупайте?

Парень едва не шарахнулся от моих рук.

— Это что!? Баба!?

Очень захотелось ему в лоб стукнуть. Карнеш фыркнул.

— Привыкайте, Вета. Я могу вас так называть?

— Да, господин Тирлен.

— Карн. Мы здесь все по именам, без церемоний.

— Да, Карн.

Я пробежала пальцами вдоль кости. Служительница спаивала парню разведенное маковое молоко, тот кривился, но глотал.

— Не сломана. Но я бы все равно проверила, слишком близко этот штырь сидит к кости. В ране могут остаться осколки.

— Проверим.

Служительница сноровисто придвинула столик, водрузила на него поднос с разложенными инструментами, Парень смотрел на все это достаточно благодушно.

Маковое молочко не слишком быстро действует, но больно ему точно не будет. Пока мы наметили план операции, пока решили, как действовать, прошло не меньше десяти минут. Глаза юноши остекленели.

Карн сноровисто протер чем-то вроде винной выморозки место операции. И принялся извлекать штырь. Рассек ткани...

Парень корчился, прикусывал предусмотрительно сунутый ему в рот жгут, но не кричал.

Полилась кровь, горячая, красная...

В ране действительно обнаружились и щепки, и даже крохотный осколок кости. Если бы мы все это не вычистили, мальчишка бы попрощался с ногой, а то и с жизнью. Гангрена — штука такая, тяжелая...

Я подавала инструменты и получала искреннее удовольствие.

Мастер, какой же мастер!

В эту минуту я простила Карнешу все. И его пренебрежительное отношение к рофтерам, и безразличие к гибнущему ребенку. Он работал, словно вдохновенный художник. И я, забыв обо всем, с восхищением участвовала в создании самого лучшего произведения искусства на свете — здорового человека.

Через полтора часа все было кончено, и мы с Тирленом посмотрели друг на друга иначе.

Он на меня — с интересом.

Я на него — с искренним уважением.

— А у вас хорошие руки, Вета.

— Благодарю, Карн. Я с таким удовольствием наблюдала за вашей работой...

— И не только наблюдали.

— Да. Это было... потрясающе!

Светлые глаза блеснули, губы сложились в улыбку.

— Столько лет прошло с тех пор, как я слышал нечто подобное от юных девушек.

Я посмотрела с опасением — за время своей одинокой жизни я уже поняла, что некоторые мужчины считают себя Божьим даром. Хотя не тянут даже на яичницу. Но потом заметила хитрые искорки в глазах, морщинки, разбежавшиеся от уголков губ — и тоже рассмеялась.

— Не сомневаюсь, ваша жена вам это говорит регулярно!

— Да. Вот уже больше сорока лет... Эх, старость не радость...

Из палаты мы выходили почти друзьями.

— Вета, у нас здесь все достаточно просто. Зеленую накидку я вам дам, заодно платья спасете.

— Буду очень благодарна.

Дома у меня было несколько фартуков, но не всегда успеваешь их надеть. Разные бывают ситуации...

— Я закреплю за вами несколько палат. Те люди, которые попадут в них, будут на вашей ответственности.

— Благодарю за доверие.

— Нас тут всего шесть лекарей, и мы не можем отдавать все свое время больнице для бездомных. А потому...

Подтекст я поняла.

Это не доверие. Это испытание.

— Всего шестеро?

— Есть еще трое, но вы сами поймете, почему на них не стоит рассчитывать.

Я подумала пару секунд.

— Вино?

— Вино, маковый сок, а один вообще чистоплюй... сами увидите.

Я кивнула. Увижу, куда ж я отсюда денусь.

— Но я тоже не смогу уделять много внимания... приходить через день? На несколько часов?

— Этого более, чем достаточно. Вам еще нужно на что-то жить. Корона платит лекарям, которые здесь подрабатывают, но это — гроши. Так что если больные будут вам что-то платить — берите. Не обеднеют...

Я прикусила губу, решив не спорить.

Те, кто не обеднеют, идут к лекарю.

Сюда попадают те, у кого нет денег, или кто оказался в сложной ситуации, вроде этого паренька с пробитой ногой...

И брать с них деньги?

Не знаю, как-то это...

— Вы не наследница состояния Моринаров, так что не спорьте, — Карнеш поморщился. — Сами поймете. Служителям я вас представлю сегодня же, чтобы не вздумали спорить. Покажу, где хранятся запасы трав и перевязочного материала, инструменты... ну и работайте. А я буду помогать и приглядывать. Буду рад, если вы придете ко мне на обход.

— Обязательно, Карн.

Радужная мечта потеряла пару перьев из пышного хвоста. С другой стороны, а что я хотела? Чтобы мной занимались, чтобы учили, чтобы обратили внимание...

Чтобы рядом был кто-то близкий. Мне так одиноко здесь, в Алетаре, сколько бы людей ни было рядом. Мне просто одиноко.

Я не привыкла быть одна.

Сейчас я получила нечто иное.

Наставника и возможность практики.

— Ну и если что-то пойдет не так — тоже приходите, Вета. Я помогу.

— А если вас не будет в этот день?

— Ничего страшного. Подождут.

Я широко открыла глаза.

Подождут?

Это же люди! Им плохо, больно, они страдают...

Карн словно прочел мои мысли.

— Вета, это не просто люди. Это отребье с городского дня. Даже Желтый город слишком хорош для них. Поверьте, их жизнь и так достаточно коротка. Днем больше, днем меньше.

— Наверное, вы правы, Карн.

Надеюсь, мой голос звучал достаточно убедительно.

Но я же аристократка? Мы учимся лицемерить сразу, как только выползаем из колыбели.

Карнеш потрепал меня по плечу и улыбнулся. Я старательно опускала глаза в землю.

Отребье?

Из Желтого города?

Видит небо, я и сама сейчас живу там, и вижу это отребье каждый день!

Это — люди!

Хорошие ли, плохие, но живые люди, со своими мечтами, страхами, чаяниями и отчаяниями. И относиться к ним, как к... материалу на платье?

Не могу.

Не могу и не стану.

И если уж судьба привела меня сюда, я научусь, чему возможно у Карнеша, но постараюсь остаться человеком.

Я очень постараюсь.

* * *

Стук в дверь никогда не становится неожиданностью для хорошего лекаря. Так что открывала я уже вполне привычно. И была искренне удивлена, обнаружив на своем пороге старую рофтерку.

На вид ей было лет семьдесят, может, даже больше. Полностью белые волосы, изборождённое морщинами лицо, но в то же время яркие темные глаза, черные брови и ресницы, прямая спина...

Темное платье с красной оторочкой по вороту, рукавам и подолу из грубой материи сидело на ней, как на королеве, а наброшенная на голову шаль выглядела почти мантией. М-да, к такой не проявишь неуважение. Было в ней нечто... королевское.

— Здравствуйте...?

Я посторонилась, пропуская женщину в дом.

Рофтерка зашла, огляделась и кивнула.

— Ты — Ветана? Лекарка?

— Да, я...

— Хорошо. Я не больна, я пришла сказать спасибо. За дочь и внука.

Я покачала головой.

— Я ничего не сделала. Ваш внук выздоровеет сам...

— Врешь.

И настолько безапелляционно это было сказано, что продолжать не захотелось. Да, вру. Только вот не думала, что меня на этом поймают.

— Госпожа...

— Зови меня Ларта.

— Госпожа Ларта, я не считаю свой поступок... необычным. Так обязан был поступить каждый лекарь.

Рофтерка прищурилась.

— Хотя нами откровенно брезгуют? Мы же воруем, гадаем, мы — другие.

— Больные люди все одинаковы. Разве нет?

— Не врешь. Это хорошо. Я пришла поблагодарить деньгами, а вижу, что тебе нужно другое.

— Мне ничего не нужно.

— Ошибаешься. Я смотрела на судьбу своего внука. Все дороги вели в туман, кроме одной. И на ней повстречалась ты. Могла бы пройти мимо, но остановилась и помогла малышу. Теперь у него все будет хорошо.

— Я тоже на это надеюсь. Он очень милый ребенок, — честно сказала я.

— А чтобы у тебя все тоже было хорошо... дай руку?

— Зачем?

— Посмотрю на твою судьбу.

— Я в это не верю.

— А я и не буду тебе ничего говорить. Только самое необходимое. Не то начнешь метаться, наделаешь глупостей, не стоит вам знать лишнего... Протяни мне левую ладонь.

И я повиновалась.

Рофтерка взяла мою руку в свои, сжала, узловатые сухие пальцы были удивительно холодными, словно она куски льда в руках держала. И замолчала.

Взгляд ее расфокусировался, поплыл, она чуть пошатнулась...

Второй рукой я невольно поддержала пожилую женщину под локоть. Упадет еще, лечи ее потом...

Дар молчал. Что бы ни делала госпожа Ларта, на него это не влияло.

С побледневших старческих губ сорвались тихие слова.

— Не верь ни свету, ни тьме. Не бойся ни жизни, ни смерти. Это две стороны одной монеты. Иногда убить — значит спасти. За тобой три зла. Зло в прошлом, зло в настоящем, зло в будущем. Два зла могут сожрать друг друга, третье — тебя. Пожалеешь многое — потеряешь все. Зло уже идет. Берегись добра, оно бывает злее.

Через пару минут пальцы медленно разжались. Старуха... да, сейчас уже именно старуха, пошатнулась, и опустилась бы на пол, не подтолкни я ее к стулу.

— Садитесь! Что случилось?

— А ты не знаешь? Сама, небось, так же выкладываешься? — проворчала рофтерка. И я поняла.

Да, безусловно, дар у нее был. Какой?

Не знаю. Но воздействие на мага требует куда как больше сил. Так что пришлось хлопотать по хозяйству. Выставить на стол малиновый взвар, который грелся на очаге, достать мед и лепешки...

После третьей лепешки госпожа Ларта заулыбалась и пришла в себя.

— Спасибо, что мимо внука не прошла. Но учти — тебе в ближайшее время придется тяжело.

— Я и не сомневалась.

— Вот и дальше не сомневайся. О будущем я тебе ничего не скажу, кроме одного. Жить тебе в любом случае долго. Пойдешь верной дорогой — будешь счастлива. Все у тебя будет, и семья, и искренность, и... ладно. Это неважно, но лжи в твоей жизни не будет. Уж к добру ли, к худу...

Я пожала плечами.

— Не знаю. И решать сейчас не стану.

— А ты не дурочка. Что я сказала — помнишь?

Я помнила. А вот насчет содержательности... Гадалки на ярмарках примерно так и говорят. Разве что еще мужа обещают, детей и достаток. А так...

— А оно так и бывает. Скажи вам все простыми словами, вы такого наворотите, что пауки от зависти на паутине повесятся.

Я фыркнула.

— А если серьезно? То, что вы мне сказали, слишком размыто и расплывчато. Хоть что-то точнее есть?

— С вами, магами, точнее не бывает, — огрызнулась рофтерка. — Сила у тебя есть, сила растет... что бы ты ни делала, ей это на пользу, я-то вижу. А остальное... что я могу тебе сказать? Иди вперед, и не оглядывайся назад. Прошлое тебя само нагонит.

— Но...

— Все будет зависеть от твоего выбора. Не смотри на слова, смотри вглубь. Тогда все получится. И ничего не бойся.

Я помотала головой. Взгляд рофтерки стал почти умоляющим.

— Не могу я тебе больше ничего сказать! Не могу! Ты сейчас в такой паутине, что одно слово судьбу поменяет. А я тебе зла не хочу...

Насчет паутины я и не сомневалась.

Женщина подумала, потом сняла с пальца кольцо. Простенькое, медное, с голубым камушком.

— Примерь на удачу?

Я протянула руку, и кольцо легко скользнуло на безымянный палец. Словно всегда там и было.

— И не снимай. Оно заговоренное, чтобы зло тебя стороной обходило.