Сказка про каштан

Айрик дернулся, даже подпрыгнул от неожиданности. Впоследствии он более всего хвалил себя за одну-единственную вещь: что он умудрился не закричать. Из-за большого серого камня, густо оплетенного крупнолистым плющом, вышел светловолосый юноша в венке и отсалютовал Айрику мечом.

Айрик умудрился не спятить от страха в первое мгновение. Поэтому во второе он уже смог увидеть вещи так, как есть. Это был человек, мальчик, его ровесник, и он играл. Так же играл, как и сам Айрик, вызывающий все силы фэйри на великий бой. Одет мальчик был невнятно — в какую-то кожаную жилетку поверх рубахи, как мог бы принарядиться и знатный парень, и рыбацкий сынок. Волосы у него были длиннее, чем обычно стригут подростков, и лежали, блестящие, по плечам.

— Ну что, несчастный смертный, — сказал длинноволосый, улыбаясь так открыто, что Айрик невольно тоже заулыбался ему в ответ. — Будешь сражаться, или сразу принесешь принцу фэйри вассальную присягу?

— Да вот еще, — отвечал Айрик радостно, как будто ему предложили меда отведать, и тоже отсалютовал мечом — вернее, попытался отсалютовать, повторяя жест противника так, как оно получилось.

* * *

...Длинноволосый победил очень быстро. Несколькими ловкими движениями он попросту выбил отцовский меч из рук сына Хенрика. Тот даже не заметил, как именно это произошло — просто вдруг в некий момент оружие само вылетело у него из руки и ускакало куда-то в траву, а он сам остался стоять с растерянной улыбкой.

— Ну что, смертный, сдаешься? — радостно спросил принц фэйри, опуская свой клинок, и Айрик успел заметить, что их оружие и сравнить нельзя — так ярко сверкало его лезвие, и рукоять была какая-то особенная...

— Вот еще, глупый фэйри, — ответствовал он столь же радостно, чуть ли не лопаясь от нахлынувшего веселого азарта, — мы, владыки людей, не сдаемся никогда. Умираем, но не сдаемся!

С этими словами он внезапно прыгнул на противника и ловкой подножкой уложил его в траву. Тот, хоть и оказался отличным фехтовальщиком, в искусстве деревенской драки Айрику явно уступал. Худой и маленький сын Хенрика был жилистым и на редкость ловким; покатавшись по цветочному ковру минуты две, поединщики наконец утвердились в некоем положении — длинноволосый внизу, а Айрик — прижимая его за плечи к земле. Он знал куда более сокрушительную позицию — когда прижимаешь противника грудью к земле и выламываешь ему руку назад; но все дело было в том, что Айрик очень не хотел причинять этому принцу фэйри хоть какую-нибудь боль.

Тот лежал на земле, тяжело дыша и отдуваясь; светлые прядки налипли ему на лоб. При этом глаза его все равно улыбались, серо-зеленые, как вода, радостные глаза. Если у Айрика и оставались хоть какие-нибудь подозрения об эльфийском происхождении нового знакомца, то теперь они испарились полностью. Это был человек, и притом очень славный. Пожалуй, самый славный и хороший на земле.

— Ты здорово дерешься, — как ни в чем ни бывало сказал он и приподнялся под Айриковскими руками. Тот быстро отпустил его и плюхнулся в траву рядом с ним. Сам он тоже изрядно взмок за краткое время сражения, и теперь вытирал разгоряченное лицо рукавом.

— А ты здорово сражаешься мечом, — не остался он в долгу. Длинноволосый только рукой махнул:

— А-а, разве же это здорово... Вот отец, например — тот сражается, а я — так...Учусь только. Зато скажи — правда же, ты здорово перепугался, когда я вышел и ответил на твой вызов? Ты, небось, думал, ты один тут такой!

— Думал и перепугался, — без малейшего укола стыда согласился Айрик. Ему было как-то необыкновенно легко, будто этого парня он знал всю свою жизнь. Ему даже совершенно не хотелось ничего спрашивать. Будто любое лишнее знание — кто ты? Откуда? Кто твои родители? — могло нарушить эту абсолютную связь, радостное взаимопонимание, пришедшее ниоткуда и не зависящее ни от чего на свете. Однако же один вопрос надо было задать, один-единственный, самый главный.

— Как тебя зовут?

— Эйрик.

— А я — Айрик... вот это да! Так называемое раздвоение культурного героя постоянно присутствует в фольклорном сознании. Например, братья-близнецы Айрик и Эйрик (никакого, кстати, отношения не имеющий к историческому лицу — эарлу Эриху, реформатору структуры власти, внуку Халлена Святого), взаимодополняющие фигуры сказочных героев, явственно являются двумя областями действия одного героя. Об этом говорит не только ход их последовательно отзеркаливаемых действий, но и сами имена: Айрик и Эйрик — два варианта произношения одного и того же имени Aerich, первое из их — Ayrich, Ayrick — ныне устаревшее простонародное произношение, а второе, более классическое, Eyrich, Eirick, совр. Erich — в ходу и в наши дни. Таким образом, эти сказочные герои, вернее, сказочный герой, одновременно герой и трикстер, две половинки гармоничной личности, сопоставим разве что с попыткой объединить образы Ивана-царевича и Ивана-дурака русских народных сказок (см. мой труд Фольклористика Востока, гл. 28).

Стефан В. Балдуин, Введение в фольклористику. Магнаборг, 113 г. Р.

Несколько секунд они изумленно смотрели друг на друга; то, что у них даже имя оказалось общее, еще сильнее упрочило их радостную связь.

— Вот это здорово! Неудивительно, что мы с тобой... такие.

— Какие? — спросил Айрик тихонько. Ему было горячо, как будто сама кожа его изливала некий живой жар. Солнце уже заходило, каждое дерево окружала яркая серебристо-синяя аура, но Айрик этого не замечал.

— Ты что, не понял? Это, наверно, из-за волос... У меня они длиннее, — Эйрик подобрал было свои прядки, прикрывая их ладонями, но, видя, что Айрик все равно не понимает, только изумленно распахнул глаза:

— Вот бестолковый! Ты что, давно в зеркало не смотрелся? Да мы же с тобой похожи, как... Как братья!

...В зеркало Айрик и впрямь не смотрелся давно. Ну не были зеркала распространенной частью рыбацкого быта; более того, деревенский священник считал, что смотреться в зеркало — это изрядный грех. Увидеть себя в зеркале для мужчины считалось дурной приметой; женщины, правда, пользовались всякими металлическими крышками для любования собственной красотой, но делали это тайком от своих мужей. У дядиной жены была такая начищенная штука, и Айрик не раз заставал тетку с нею в руках — когда завел привычку ходить по дому тихо-претихо... Но сам он этой женской ерундой не пользовался, и только иногда случайно видел себя в воде, когда низко к ней наклонялся. Потому о внешности своей мальчик имел представление весьма смутное, зная наверняка только то, что у него светлые волосы. Признаться, этот вопрос его не очень-то и тревожил. До сегодняшнего дня.

-Эйрик, это...точно?

— Ну да. Я когда тебя увидел, сразу подумал: кого-то он мне напоминает. Где-то я его видел. А потом, когда ты меня повалил, я вдруг понял — кого...

— Тогда...— (тогда это очень здорово, вот что хотел Айрик сказать, но не смог. Не смог, и все тут. Людям очень трудно говорить о своей любви, особенно тем, кто к любви не очень-то привык. Но это не оттого, что они плохие, — просто они очень боятся ее потерять.)

Айрик неловко молчал. Ему вдруг стало тяжело и грустно, и мир, который отступил от двух играющих детей, вернулся, как только прервалась игра. Мир вернулся, и он был полон опасного и подозрительного. Там, за ветвями, красное солнце коснулось горизонта. Айрик встал и подобрал свой меч.

— Слушай, Эйрик...А что ты, вообще-то, здесь делаешь? Как ты тут оказался?

— Приплыл. На лодке.

— Ясно, что не прилетел. А зачем? Здесь же... опасно.

(Хотя тому, кто смотрится в зеркало, даже это может быть неизвестно, мелькнула быстрая, обидная мысль. Ясно, что Эйрик не из простых людей. Наверное, он из ноблей. Рыбачьи сыновья так не сражаются... и у них нет таких мечей. Глупый нобельский сынок, не знающий ничего о Маленьких Островах!)

— Да я знаю, что опасно, — Эйрик отвечал так же спокойно и радостно, хотя тени и удлиннялись с каждым мигом. Он бережно и неторопливо вытер меч полой одежды и убрал его в ножны, куда светлый клинок вошел с легким шелестом. Интересно, есть ли в мире хоть что-нибудь, способное этого парня огорчить или напугать?

— Я знаю, что опасно. Просто я поспорил, что... проведу ночь на одном из Внешних Островов.

— Поспорил?! С кем?!!

— С отцом. То есть, мы... не совсем поспорили, просто он сказал мне, что мне на это не хватит отваги. И я решил доказать. Не ему, а... вообще. Себе. Что отваги хватит. Как хватало ее разным... людям, завоевавшим Внутренние Острова.

— Это Халльгеру, что ли? Халльгер был герой. И эарл.

— Ну... да, — Эйрик поднял голову и как-то смущенно улыбнулся. Его желание перевести разговор на что-нибудь другое было так велико, что даже ощущалось физически. — Да хватит про меня... На самом деле я рад, что тебя встретил. Теперь мне отваги точно хватит... на всю ночь. — Он вдруг словно спохватился: — А ты-то? Чего тебя сюда понесло?.. Тоже, что ли, обет дал — или просто храбрость испытываешь?

— А я из дома ушел, — неожиданно откровенно признался Айрик. Он сам от себя не ожидал, что так быстро признается хоть кому-нибудь во всех своих несчастьях, но тут его вдруг понесло. То ли сгущавшаяся темнота тому была виной, то ли еще что — но он сел в траву, обхватив колени, и убитым голосом, едва не плача от жалости к себе, выложил Эйрику длинную и сбивчивую повесть о том, как плоха и бесполезна вдруг оказалась жизнь. Он говорил обо всем — как погиб его отец, как его дом стал внезапно чьим-то еще, и Айрику там не осталось места... Он говорил о сестренках, дядиных дочках — белобрысых ябедах, о кличках бездельника и нахлебника, о том, как он ненавидит целыми днями чистить противную дохлую рыбу... Эйрик не перебивал его ни единым словом, и это было очень хорошо. Он просто сидел рядом в густой траве, подогнув под себя длинные ноги, и глаза его чуть поблескивали в сумерках. Начали раскрываться какие-то ночные цветы, с огромными желтыми чашечками, и их острый аромат щекотал дыхание. Единым духом, непонятно как и зачем, Айрик рассказал о своем позоре, о том, как его первый раз в жизни выдрали, как вайкингского беглого раба, и как это было несправедливо. И лучше теперь ему совсем умереть среди фэйри, чем вернуться в дом, где случается так...

Айрик умолк. Эйрик ничего не говорил, не утешал его, не давал никаких советов. Внезапно он встал — так резко, что у него хрустнули суставы.

— Слушай... Пойдем отсюда. Нас здесь... не хотят. Я чувствую. Пойдем поближе к воде, на берег куда-нибудь.

(Ага, вот и тебе стало не по себе, со внезапным злорадством подумал Айрик. На самом деле он вдруг понял, что этот самоуверенный нобельский сынок последние минут десять слушал не его, а что-то, происходящее вокруг. Обидно же, честное слово!)

Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь обидное, но — не смог. Деревья словно вытянулись вверх и сомкнулись; за ними стоял волокнистый туман. Потянуло холодом. Айрику стало очень страшно.

— Пошли, — согласился он шепотом и невольно оглянулся. От этого стало еще страшнее. Эйрик двинулся вперед, рукой раздвигая взявшиеся откуда-то колючие ветви. Сын Хенрика, отважный завоеватель, пошел за ним, и ему отчетливо казалось, что за ним следят. Просто смотрят со всех сторон, и смотрят недобро. Кто-то, кажется, даже... стоит у них за спиной. Внезапно Айрик чуть не вскрикнул от облегчения: лодка! У него на берегу оставалась лодка! В нее можно сесть им вдвоем, и остаться на воде... До самого утра.

Словно в ответ на его мысли, Эйрик резко остановился и обернул бледное, как луна, лицо.

— Я когда приплыл сюда, — тихо сказал он безо всякого выражения, — оттолкнул свою лодку в море. Чтобы со страху не нарушить свой обет... Не сбежать.

Айрик шумно перевел дыхание...

-Когда принцы приплыли, они, значит, привязали лодочку и дали друг другу обет — ни за что не уходить с этого острова до рассвета. А потом они обнажили мечи и плечо к плечу отправились в лес...Эй, братик, ты слушаешь — или спишь?..

И младший из них, Айрик, захотел пить. Как его старший ни предупреждал, он все-таки пошел к воде — вот урок всем упрямцам, Аллен! — и попил из эльфийского озера. И в тот же миг поднялась из воды маленькая Дева Озера и зачаровала Айрика так, что пошел он в воду на ее зов, не слыша более ничего на свете, и входил все глубже и глубже, по колено, по пояс, по грудь... И напрасно Эйрик звал его с берега и всеми на свете святыми именами заклинал вернуться — тот был будто слеп и глух, и только медленно шел в воду, глядя перед собою... Хорошо хоть, у Эйрика — слава старшим братьям! — хватило ума не касаться зачарованной воды! Поняв, что с братом говорить бесполезно, он обратился к Деве Озера и просил ее ради Христа отпустить Айрика и не губить его душу. Ведь считается, что человек, которого фэйри забрали к себе, губят они его или оставляют с собою — теряет бессмертную душу и обретает жизнь лишь в пределах мира.

Эйрик сказал:

Фея сказала: