| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Но прежде чем она появилась, случилось очень многое. Летом девятого года Генри внезапно умер от инсульта. На похороны я, конечно, не успел — при все желании не смог бы, но все равно мы с Камиллой к нему выехали, хоть так уважить память. И в Америке мы узнали (причем от Сэма Клеменса) очень удивившую меня вещь.
В отличие от двух десятков огромных американских компаний, которые управлялись Роджерсом, но собственностью его не были (хотя он и владел приличными пакетами акций), «Палм Ривер» никому, кроме меня и Генри не принадлежала. Юридически же она вообще никому не принадлежала. Вот только управляться она могла всего четырьмя лицами: самим Генри, мною, Марком Твеном и Камиллой… Именно в такой последовательности, и теперь, когда Генри не стало, компания попала полностью под моё управление.
Гарри Роджерс — на самом деле его все же звали Генри Хатльстон-младший, как и отца — успел до нашего приезда провести (с помощью шустрых адвокатов, конечно) предварительную ревизию фирмы, и к своему прискорбию выяснил, что она на сто процентов была создана на мои деньги. Это ведь и в самом деле было именно так: наличку-то на покупку «компаний-учредителей» именно я из кармана вынул…
Генри мне как-то в разговоре пожаловался на сына — мол, балбесом растет, к бизнесу не пригоден. И, вероятно поэтому, и в завещании отдельно указал, что акции, семье принадлежащие, среди членов семьи распределяются, но вот управлять активами они права не имеют — в противном случае акций они лишаются. Хотя Генри-то не виноват, что дети у него малосообразительные попались. Опять же Сэм и Камилла высказали свое «чадолюбивое» мнение — так что, пока семья Роджерса не разъехалась, я им объявил, что в память о друге четыре дочери и сын будут получать по полмиллиона долларов в год следующие десять лет. А вдова — по четверти пожизненно (или пока не выйдет замуж).
Вообще-то не ахти какие деньги… Палм Ривер, кроме нефтяной провинции Нигерии, теперь владела бокситами Французской Гвинеи (которые, правда, еще не добывались), а так же несколькими месторождениями в Бразилии — вроде бы угольными и железнорудными. И с торговли нефтью и углём получала чуть больше восьмидесяти миллионов долларов в год — однако денег этих никто пока не замечал: они в основном крутились внутри компании. Из полутораста с небольшим миллионов, полученных компанией за последние четыре года, сто десять ушло на приобретение перспективных месторождений, а остальное — на закупку оборудования для добычи — главным образом той же нефти.
Так что теперь под моим управлением оказалась огромная структура, добывающая много где много всякого разного — вот только своих заводов по производству того, что нужно для добычи, у «Палм Ривер» не было. Как не было и перерабатывающих заводов…
Однако деньги — были, и каждый день компания приносила их по четверти миллиона. Главным образом, от продажи нефти, идея возить руду и уголь через океан была еще не очень популярна. Американцы (да и сам Генри) считал, что уголь и руду проще добывать на месте. Что было странно: тот же лес, который в перевозке стоил как бы не в разы больше угля, а на рынке стоил дешевле, заокеанцы радостно возили и из Китая, и из той же Бразилии…
Самым большим успехом была поездка в гости к Хуану Гомесу. Забавный был человек этот Хуан: к двадцати годам он едва научился правильно писать свои имя с фамилией, но в пятьдесят два стал уже очень заметным политиком. Мы как раз успели на празднование его пятидесятидвухлетия со своим подарком — новеньким «Кадиллаком». Взятка, конечно — но взятка не за какие-то грандиозные преференции, а просто за дружеский разговор.
Мировоззрение Хуана Винсенте мне тоже понравилось. Сеньор Гомес был абсолютно искренне убеждён в том, что существуют совершенно неполноценные народы, которые в принципе не понимают, что нужно делать для достижения собственного благополучия — и таким народам для их собственного счастья жизненно необходим умный правитель. Которым, разумеется, он искренне считал себя — ну а собственный народ как раз к неполноценным и относился. Для меня это было особенно удобно: было вполне достаточно обо всём договориться с одним-единственным человеком. А уж как Хуан Винсенте Гомес донесёт результаты договоренностей до венесуэльского народа, который президент Гомес и возглавлял, меня особо не касалось.
Договор был весьма простым: я бурю в земле дырки, а когда из них потечёт нефть, доходы от ее добычи мы делим пополам — после того, как расходы на бурения будут полностью скомпенсированы.Я думаю, вполне честный договор: бурить предстояло много, так как всё, что я знал о венесульской нефти, было то, что она есть. Где-то на берегах озера Маракайбо. То самое, сто на полтораста километров…
Когда в начале августа мы вернулись домой, нас постигло (наконец-то!) долгожданное счастье: из скважины напротив Дубовки пошел газ. Через четыре года после начала бурильных работ. По большому счёту собственно на бурение скважины было потрачено около года, просто скважина была не первой. Первая — в полусотне метров от нынешней — заклинила на глубине чуть больше километра, и никто не знает почему. Просто в какой-то момент бурильная штанга вылезла из скважины метров на сто короче той, что в скажину опускалась, а загнутый на полметра конец в процессе подъёма засыпал ствол поскребушками со стенок жерла метров на полтораста. Так что ещё полгода велись попытки докопаться до оборванного конца штанги — после чего скважина окончательно обрушилась.
Вторая попытка оказалась более удачной, и скважину удалось пробурить на полтора километра. Но и тут счастье не привалило: при установке обсадной трубы из-за брака металла рухнула внутрь километровая стальная колонна. Успешной оказалась третья попытка — и в результате половина моих химиков судорожно возводила газоочистный завод: газа было много, но сероводорода в газу было еще больше и это было очень хреново. Американцы давно уже очищали природный газ, пропуская его через щелочь, но Ольга Александровна придумала (или нашла) другой способ, где вместо щелочи использовался какой-то сложный спирт. Выгода нового метода была очевидна даже для меня: при старом способе щелочь безвозвратно тратилась и в качестве вторичного продукта получалась никому нафиг не нужная глауберова соль, а в новом на выходе получалась чистая сера (ну и очищенный от серы метан). Но заводы, производящие всё для процесса нужное, стоили очень немало.
Пока что радовало одно, давление в скважине оказалось гораздо меньше того, что я ожидал — всего-то порядка трёхсот атмосфер — и бур в космос не улетел. И скважину удалось временно заткнуть: пока из неё отбирали по четыреста кубометров в секунду (с очисткой такого количества справлялась опытная установка, придуманная еще Камиллой и работающая на метиловом спирте. Газ пустили (пока по временной трубе) на заводскую электростанцию в Царицыне, и одновременно началось строительство трубы на Саратов…
По старой памяти мне удалось заказать оборудование для трубного завода в Америке, но, похоже, это получилось сделать в последний раз. Родзянко умудрился с американским правительством сильно разругаться, и мне янки «по секрету» сообщили, что скоро заказы на оборудование для России будут перекрываться новыми пошлинами…
Честно говоря, я не совсем понимал действий нового «демократического» правительства. Понятно, что пополнять бюджет — дело благородное. И специальный налог на импортные инвестиции в добывающую промышленность делу пополнения этого бюджета может сильно поспособствовать. Но вот почему в законе о налоге сделаны исключения для французов, бельгийцев и англичан — мне этого понять не удалось.
Самому не удалось. Фон Плеве, все еще исполняющий обязанности руководителя службы безопасности корпорации, меня немного просветил:
— Александр Владимирович, Вы ошибаетесь. То есть в главном ошибаетесь: взятки, хотя и имеют место, решающей роли не играют. Тут дело другое. Мелкие подробности, я думаю, вам господин Водянинов лучше растолкует, я же в общих чертах изложу. Франции Россия должна два годовых бюджета, Британии — полтора. И Бельгии — а на самом деле через нее французским же банкам — ещё почти полный бюджет. Родзянко встал перед простой дилеммой: или эти страны получают запрошенные преференции, или государство через два года превращается в полного банкрота из-за отказа в перекредитовке. Выбор тут очевиден — а взятки тут используются лишь для утверждения конкретных персон, преференциями этими пользующихся.
— То есть вы считаете, что выбора у России не существует?
— Выбор есть всегда. Я не специалист в экономике, вы сами прекрасно знаете — но ведь можно было изыскать иные пути получения доходов в бюджет. А теперь, думаю, доходов ожидаемых всяко не получится, потому как Италия, Испания и, что важнее, Германия строить заводов в России просто не будут. А денег с компаний из Франции и Британии много не получить. Вы помните, Игнатьев — кстати, говорят, с вашей рекомендации — закон о налоге на заработную плату принял? Так теперь иностранцы платят его меньше, чем русские компании. Они инженеров своих, управляющих, и даже рабочих просто в штат не зачисляют, а показывают в бумагах, как прикомандированных он компаний уже иностранных. Нынче британцы в Александровске начали завод пушечный строить, так по бумагам на стройке только три тысячи мужиков и заняты…
Про пушечный завод я уже слышал: «Виккерс» продавил Думу и получил заказ на выпуск для армии полевых шестидюймовых орудий. Александр Петрович Энгельгардт (который был начальником Артуправления) покинул бренный мир полтора года назад — и проект Рейнсдорфа, изначально Артуправлением горячо поддержанный, проиграл на конкурсе британскому.
С правительством Родзянко бодаться у меня не возникало ни малейшего желания. Во-первых, большинство моих «союзников» по корейской концессии это правительство в общем и целом поддерживали (а кто не поддерживал, были аккуратно от власти отодвинуты), а во-вторых, деньги-то я в основном давно уже не в России делал. И тратил тоже не дома. Дома тратить их становилось все менее выгодно…
Константин Забелин, как и в «прошлой жизни», занимался разработкой звездообразных моторов. Вот только в этот раз место для работы я ему выискал несколько необычное. Конечно, Петровск-Порт «шагал вперед семимильными шагами»: кроме двух выстроенных мною консервных заводов к тысяча девятьсот восьмому году тут действовала одна из крупнейших (в городе, конечно) прядильная фабрика, пивоваренный заводик и даже завод по производству лодок. Именно завод, причем довольно большой: в год братья Балановы выпускали больше двух тысяч здоровенных, метров по восемь длиной, рыбацких лодок. Пользующихся большим спросом, так как лодки были моторные.
Моторы к ним делал уже мой моторный заводик. Причем размером он был гораздо меньше даже лодочного. Потому что большая часть деталей была производства других, «серьёзных» моторных заводов. Большая, но далеко не вся: лодочный мотор был хотя и водяного охлаждения, но вода использовалась забортная, да и в качестве топлива при особой нужде годился даже керосин. И вот на этом заводе Костя Забелин и занялся разработкой и изготовлением «стальной звезды».
Конечно, я ему многое смог подсказать: в прошлый раз мне пришлось довольно глубоко вникнуть в забелинскую конструкцию. И результат порадовал: в конце лета тысяча девятьсот десятого запланированная трёхсотсильная "звезда" заработала. Причем ей было достаточно восемьдесят восьмого бензина, а на испытаниях даже первый опытный мотор проработал больше двухсот часов и пока не собирался ломаться.
Ведь ещё в июне Ришар Фарман выпустил в полёт на своем новом самолёте младшего брата, Мориса. Если не считать толкающего винта, то машина у него получилась уже классической схемы и летала более чем прилично (по крайней мере по сравнению с прочими этажерками). Точнее, этот самолёт и стал первой «этажеркой»: биплан с двухэтажным же стабилизатором сзади как нельзя лучше соответствовал этому названию. Но проблема была не в биплане, проблема была в том, что в августе уже с десяток выстроенных по нормальной схеме самолётов попробовали летать…
Конечно, Костя Забелин работал не один, у него, кроме еще троих молодых инженеров было еще с дюжину техников, а так же с полсотни высококвалифицированных рабочих опытного производства. Но этими силами они могли делать один, максимум два таких мотора в месяц, так что пришлось — наступив кованным сапогом на горло собственной жадности — выкупить сорок пять гектаров за городом, за озером Ак-Гёль, и направить очередную бригаду Васильева из «Промстроя» возводить в ударном режиме новый моторный завод со всей надлежащей инфраструктурой.
А сам Константин Константинович отправился в творческую командировку на противоположный берег Каспия. Там, в двадцати верстах он берега громадного залива Кайдак — но уже в полностью безводной пустыне — ему предстояло выстроить город. Место я сам выбрал — никого в радиусе сотни километров нет и не предвидится. Воды, конечно, в пустыне тоже нет, но у меня мазута много, опреснители водичку обеспечат. Да и танкер при особой нужде из Гурьева перегнать недолго, всего-то две сотни вёрст. Зато вокруг — тишина и спокойствие, и никаких тебе иностранных бизнесменов…
Линоров обозвал меня параноиком, и я с ним спорить не стал. Все знают, что если ты и на самом деле параноик, это вовсе не значит, что за тобой не следят. А за мной следило очень много глаз. Трудно быть самым богатым человеком в стране и быть незаметным.
Гаврилов разработал новую турбину мощностью в шестьсот восемьдесят киловатт — в результате чего Сормовский завод получил самый большой в своей истории заказ. Собственных мощностей не хватало, и пришлось восемьсот сорок паровых паровозных котлов заказать на стороне. А две американских компании получили впечатляющие заказы на поставку медных труб, причем сразу луженых: новое творение Герасим Даниловича крутило уже не электрогенераторы, а компрессоры мощных холодильных установок. Правда Камилла выдала очень много эпитетов в мой адрес, и далеко не все были лестными, но разработанные по моей «подсказке» Луховицким холодильные машины работали исключительно на изобутане…
Про тысяча девятьсот двенадцатый год я не забыл, и в каждом рабочем городке началось строительство морозильных складов — благо уже было что морозить. Ну а чтобы склады не простаивали, пришлось немного озаботиться и сельским хозяйством: из Америки и Европы было завезено много семян люцерны и клевера, и половина свободных полей была ими и засеяна. В колхозах начался очередной этап «колхозного строительства» — рабочие на многочисленных заводах набирались мастерства — я обратил внимание, что подавляющая их часть отвергает гораздо более высокооплачиваемые предложения со стороны «новых промышленников» исключительно из-за ассортимента продуктов в магазинах моей корпорации. То есть первым-то на это обратил внимание Линоров. Правда, не сразу, а лишь после того, как я на очередном совещании мельком упомянул о придуманных мною мерах по увеличению конкурентоспособности товаров:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
