Красивое место, много леса, нет уродливых проплешин огромных полей, линии электропередачи, вульгарных, гипсовых монументов, любимому вождю. Бродил до самого вечера, а устав и проголодавшись, вернулся обратно, на постоялый двор. Спать в коморке, предложенной Евсеем, отказался, убоявшись многочисленных домашних насекомых. Отправился на сеновал, с детства хотел попробовать, каково оно....
* * *
Утро началось с того что, проснулся на рассвете от жуткого холода, всё тело ломило и вдобавок болела голова. Покрутившись под накинутым плащом, плюнул, пошел в дом, там хоть и воняет, но тепло. Евсей, был на своем месте, приветливо кивнув, молчком поставил передо мной кувшин с вином, доску с накрошенным мясом и кусок серого хлеба. Забрал деньги и ушел. Я в одиночестве сидел за столом и завтракал.
Уже почти доел, осталось самая малость, когда заскрипели ступени ведущие со второго этажа и вниз спустился Степан, увидев меня, подошел и, не здороваясь, сел напротив, протянул руку взял со стола кувшин и приложился к нему, напившись, поставил обратно и осторожно утерев губы, уставился мне в лицо. Молчание затягивалось. И я не выдержал, — Сказывай.
— Чего?
— Чего надумал.
— Обидел ты меня вчера, крепко обидел.
Я, глядя на него, постарался припомнить наше знакомство и вчерашний разговор, да и вообще все, что он мне поведал о своих злоключениях.
' Народу было всего ни чего, что-то у нашего хозяина дела совсем не идут. Я сидел в углу перед пустым столом, опершись спиной на бревенчатую стену, проконопаченную болотным мхом, ожидая трактирщика. Шаркающей походкой мимо шел кто-то. Передумав идти дальше сел напротив.
Не открывая глаз, спросил его, — Что, скучно? Или тебе места мало?
Открываю глаза, передо мной сидит стрелец по виду молодой ещё парень. Правая щека, вспухшая, красного цвета, бровей и ресниц нет, я усмехнулся, — Эк тебя разукрасило. В костре спал что ли?
— А скажи мне немчура...
— Русский я, и зовут меня Федор. Или тебя контузило на всю голову?
— Ты почто лаешься?
— А сам с чего начал? Поговорить хочешь? Говори. Отвечу.
Он даже оторопел от таких слов, — А ... — Только и смог сказать.
Тут пришел Евсей принес миску с кашей, кувшин и кусок хлеба, поставил передо мной, потом из чистой тряпицы достал ложку и положил на стол. Спросил, — чего еще буду.
Я сказал, чтоб нёс вина, он кивнул и молча, ушел.
В корчаге оказалось молоко, которое я вылил в плошку и вприкуску с хлебом стал есть. Когда пришел хозяин, стрелец велел, чтоб принес гречки и ему.
А потом мы сидели друг напротив друга, я пил чай, а он вино и молчали.
— Так чем тебе так лицо разнесло? — Начал я разговор после того как он напился, поставил локоть на стол подпер щеку, сморщился. Обхватил кружку ладонями и стал задумчиво поворачивать за ручку, туда-сюда.
— Пищаль, разорвало, вроде всё как обычно сделал, но... Только и успел, что глаза закрыть.
— Не повезло, тебе. Ружье старое было?
— Пищаль? — Переспросил и кивнул, да мол. — Нет не очень, лет пять, как с ней хожу, ходил вернее.
— Удачно, что разрыв пошел по запальному отверстию...
— А откуда знаешь?
— В другую сторону и тебя уже отпели бы, или так прикопали. Справа от тебя никого поблизости не было?
— Был, дружок мой, Макарка, стоял, но он далече был, шагах в пяти, Его кажется, тоже чуток достало, спит. Меня так вообще, давеча аж сомлел.
— Не тошнит?
— А...
— Блевать не хочется?
Он кивнул головой.
— Тебе надо полежать дня три спокойно, — Я показал на вино, — И это не пить, от него только хуже будет.
— А ты лекарь?
Я усмехнулся, — Нет, не лекарь, но такое у меня было. Так что у тебя было с пищалью?
— Плохо стрелять стала, вот и решил чуток, подправить, а она возьми да взорвись.
— Слышал, шведов побили.
— Так это ещё в прошлом годе было, побили свеев. Был я там.
— Расскажешь?
Степан отпил глоток, облизнул губы, поморщившись, когда кончик языка прошелся по обожженному уголку рта.
Посмотрел на меня, взгляд его вдруг поплыл, вспоминая давние дни....
' — Тихо как. Эх, кабы не свеи, сейчас бы в лес, грибов собрать, да солянку сделать. Да винца хлебного под них.
— С лучком, и уксусом, яблочным.
— Уксус лучше хлебный брать, он вкус не перебивает... Смотри Макарка, свеи зашевелились...
Густой туман, поднимавшийся над речной гладью причудливыми клубами, начал оседать. Открывая взору противоположный берег, большие пушки и суетившихся около них людей. Вот они побежали назад, оставив на месте пушкарей держащих в руках длинные пальники с тлеющими фитилями. В утренней тишине, над водой звуки разносятся далеко, послышалась команда на гортанном языке....
Двадцатого октября сто двадцать четвертого года, рано утром гром от выстрелов разорвал тишину. Начался второй штурм.
Первый, что случился девятого октября, был удачно отбит с уроном для нападавших
Ядро со свистом ударило в стену, взметнув вверх кучу каменных осколков, стрелец, стоявший невдалеке, не успел пригнуться и большой осколок, ударил его в грудь, бедняга, всплеснув руками, кубарем покатился со стены.
— Надо народ уводить, пока всех за зря не побило, оставить только охотников, за свеями смотреть. Давай Степан, пробегись, скажи, чтоб вниз шли. — Полусотник Богдан, хлопнул меня по плечу, и пошел к упавшему ратнику, около которого уже копошилось несколько женщин. Подойдя ближе, спросил что-то, судя по тому, что он снял шапку и перекрестился, мужику не повезло.
Я добрался до всех и когда спускался вниз, споткнулся и упал, в этот момент надо мной с утробным каким-то воем пронеслось ядро, подскочил и на полусогнутых ногах стал спускаться по лестнице, содрогающейся под многочисленными ударами свейских ядер, бьющих в крепостную стену. А потом, по прошествии трех дней от берега отчалили плоты с войском, и пошел враг на приступ.
'Удар, ещё удар. По ребрам хлещет боль. На шаг назад бы отойти перевести дыхание.
Подставить щит, и ткнут под него, чувствуя, как раздвигаются кольчужные кольца и острое железо входит вплоть. Короткий вскрик и оседает тело. Да надо отходить. Зажимают. Над рядами врагов, белым облаком вспухает дым от выстрела, и пуля вонзается в плечо, рука немеет, отпуская щит. Копье пронзает грудь, другой немец выбивает из руки оружие. Некогда сильное тело начинает заваливаться на бок. Упавший воин срывает с пояса кинжал и вонзает его в ступню. Сверху раздается крик боли, и убийца яростно рубит вздрагивающее тело. Потом склоняется, чтоб вытащить оружие из раны, как вдруг навстречу ему метнулась окровавленная рука и ухватила за ворот и дернула. Не удержавшись на ногах, враг падает, уткнувшись головой в лежащее тело, и остается лежать неподвижно. Его оттаскивают и, перевернув на спину, обнаруживают нож в горле. Вроде бы сбитое с ног, порубленное несколькими ударами, истыканное саблями, нечто, не похожее на человека, вдруг зашевелилось и начало вставать. С головы до ног залитое своей и чужой кровью, с кинжалом в одно руке, оно издало рев, от которого нападающие опешили и даже подались назад.
— Вперед! — подстегнул их гортанный голос, раздавшийся из задних рядов
И свееи бросились на безвестного героя, нанося ему беспорядочные удары, он опрокинулся на спину и уже не поднялся, но его деяние дало те драгоценные мгновения, чтоб подоспевшие ополченцы и стрельцы, успели сбиться в плотный строй и встретить врагов. Мы тогда сумели отбиться и даже возвернули себе обратно наугольную башню, а второй приступ был совсем вялым. Народ баял, — что у свейского карлуса, в стане голод и многие вои без сил лежать. А на третий раз, богородица заступилась за псковичей, наказала ворога. От великой пальбы что свеии учинили, разрушив одну из башен, одна большая пушка опрокинулась и всё зелье сложенное около неё, великим дымом изошло, побило много людишек. Так, дня одиннадцатого октября, отступил ворог от стен, одержали мы победу''
— Вот так всё и было, Федор. Я тут подумал, что ежели мы стреляли бы чаще, чем могли, то свеев до стен и не подпустили бы, не смогли бы они на неё взойти. А так только саблями да пиками от них и отбились. Долго думал, надо порох и пулю в бумагу закатывать. Так быстрей будет, чем пока с берендейки натруску сдернешь, в ствол заряд отмеришь, пыж забьешь, пулю из сумы достанешь, и пыжом придавишь. Остается только затравку подсыпать да фитиль вздуть и пальнуть по ворогу. Только не решил, как к пищали запал приладить, чтоб внутри загоралось.
— А что тут думать, капсюль нужен.
— А это что такое?
— Берем азотную кислоту, десять частей, спирта десять и одну ртути и делаем её гремучей.
— Кого?
— Ртуть, она от удара тогда взрываться будет...
— Вот теперь берем то что получилось и смешиваем с порохом, только он тоже особенный нужен...
— Это зачем.
— У тебя пищаль взорвалась от чего?
— как от чего, пороху много забил, вот и разорвало. Хорошо ещё жив остался
— Нет, я думаю у тебя другое произошло, просто весь заряд сразу детонировал, а не сгорел как положено.
— Возьми ваш порох сложи в кучку и подожги, и ты увидишь, что он горит, быстро, но всё таки горит, а вот если он вспыхнет мгновенно... — Я замолчал, пытаясь подобрать слова чтоб подоходчивее объяснить явление детонации, — Ну где-то так, не сгорел, а взорвался.
— Дерьмовое зелье, друг мой. Вот так.
— Не понял я тебя, ну да бог с тобой, это ты у нас такой сведущий, я, что простой стрелец, а ты человек ученый, вона за границей у свеев был. Это ты у них такое видел?
— Не это один англичанин придумал, ему на охоте ухо и щеку обожгло, вот он и стал думать — как сделать так чтоб этого больше не было. А с чего ты взял, что я от шведов пришел? Я такого тебе не говорил.
— А откель тогда путь то держишь? Оттудова, — Он мотнул головой в сторону закопченной стены, — Оттудова к нам только свеи и приходят, аглицы с Архангельска, ну фряги ещё с ними бывают ну и другие немцы. Так откуда путь держишь?
— Немцы, и с этого пути ходят.
Он посмотрел мне в глаза, усмехнулся, — Да хрен с тобой, врешь ты складно, а скажи, сделать сможешь? Или только губами шлепать умеешь, — протянув руку, не глядя, взял кружку и стал мелкими глотками пить вино. Поставив обратно, рукавом вытер губы, скривился от боли.
— Так что молчишь? Или ты беглый? Сотворил что, и в бега ушел? Почто тогда в Москву идешь?
— Степан, у тебя вопросов больше чем есть ответов на них. Да и не всё могу тебе сказать.
Я не беглый, это раз, два я из далека иду долго жил там, почитай всю жизнь прожил вот решил на старости лет на родину посмотреть. Меня в детстве оттуда вывезли, я мальчонкой был маленьким. Ну, веришь мне или как?
— Чудно ты говоришь, вроде по-нашему, а слова... непонятные, Федор.
— Не обращай внимания, там все так по дурному говорят. Помочь тебе смогу, только... — Я замолчал, испытующе на него посмотрел, — денег много надо будет.
— Сколько? — В его глазах начал разгораться азарт. Знакомый по прошлой жизни, когда так начинались светится глаза моей жены, надо было прятаться куда подальше. Могло взрывной волной снести на фиг.
— Сколько? Много. Нужна медь, олово, селитра, сера, уголь, ртуть, кислота азотная, спирт...
— А что такое спирт?
— Хлебное вино дважды перегнать, через уголь очистить...
— А что такое...
— Сколько стоит пуд пороха?
— Смотря какой, ежели взять для пищалей...
— Хорошо, — Я поднял руку перед собой, — Пример не удачный. Сколько стоит пуд хлеба?
— Четыре гривенных.
Я почесал затылок, — Рублей от двух до пяти, думаю, надо будет.
— Да ты что. За такие деньги пушку отлить можно. Корова рубль стоит, а ты на этот, как его, пистон такие деньжищи хочешь.
— Ты спросил, я ответил. Если сделать десяток, то полтины хватит. Вот ты в бою сколько раз стреляешь?
— Бывает что и десяток раз, а вот под Клином, порох, что с собой был, закончился, пришлось, пищаль бросать да бердышом отбиваться. Много наших тогда ляхи посекли, каждый третий там остался.
— Это когда было?
— Три года назад, а...
— Да, не знаю, я ещё только сюда шел, и не слышал про это. А того десятка тебя и на пять минут не хватит. Ну, расстреляешь и что? Опять своей железякой махать будешь? Смотри, можешь в следующий раз и голову сложишь, а всё из-за того что лишние пять рублей пожалел. Чем больше их у тебя будет, тем больше шансов, что жив останешься. А ведь можно стрелять ещё быстрей. Только дорого это, для тебя дорого. Это надо купца, какого искать, чтоб денег дал.
— А зачем купца? Приди к нам в стрелецкий приказ и обскажи как мне...
— И закончи свои дни на дыбе? Да кто мне поверит? Вот если я приду, с уже готовым ружьем и покажу, что оно может. Вот тогда и говорить со мной будут. Ты же мне до сих пор не веришь.— Облокотился на подставленные руки, и ласково посмотрел на Степана.
Он поперхнулся, во всяком случае, сделал вид, глаза бегали, он старался не смотреть в мою сторону.
— Степа. Я тебе могу рассказать всё. Но ты не сможешь сделать ничего, совсем. Тебе башку просто оторвет и всё. Так что не думай, что удастся меня в тайный приказ сдать, а самому деньгу заработать. Пойми, это тяжелая опасная работа. Ежели удастся то можно заработать кучу денег, или голову сложить. Без меня точно. Так что тебе решать. Я сейчас встану и спать пойду, а ты подумай. Надумаешь, завтра с утра и скажешь.
Надумаешь сдать меня, так у меня сердце слабое сдохну, но перед смертью про тебя расскажу, так что вместе на дыбе умирать будем. Думай'
— Извини, не со зла те слова сказаны были. Так что решил? Или будешь мне тут глазки строить в молчанку играть. Я вот сейчас доем да пойду дальше, а ты здесь останешься, — Он перебил меня. Заговорив глухим голосом.
— Пустое, на мою обиду, ты меня тоже извини, что зазря на тебя напраслину понес. Смекалистый, ты, ведаешь много, я полночи над твоими словами думал... Хочется мне твою задумку попробовать. Претерпели мы в сиденье Псковское, вот и мерещиться всякое. Макар вон во всем видит происки Диавола, а я так дела божьи. Ведь не сгинул там, а мог, меня так пару раз точно должны были вперед ногами со стены вынести, да давеча, когда в овраге пищаль пристреливал... Не морду бы обожгло, пришибить должно было, хранит меня ангел хранитель для дела верного... Он говорил это все, с какой-то горячностью, словно пытался высказать, что накипело, одним махом.
— Погодь. Не тарахти, тарахтела, Одним словом скажи, идешь со мной?
— Да.
— Тогда есть несколько вопросов, где взять деньги? И где можно нам пристроиться, чтоб всё задуманное делать?
— А ты, куда хочешь идти?
— В Москву, есть у тебя там знакомые?
Он улыбнулся широкой улыбкой, — Так я сам оттуда, лавка у меня в мясном ряду в Завражье, жены отец, держит.
— Твоя?
— Ну, почти, половинная доля и треть, Анькино приданное.
— Мелочь, только на еду, небось, и хватает, но как место, чтоб пожить... Денег много надо будет.
— Сколько?
— Не знаю, надо будет выяснить цену на работу, на материалы.
