Драгонвик. Гл. 15

— Унеси это, пожалуйста... немедленно!

Она прислонилась гудящей головой к спинке кресла и закрыла глаза.

Пегги с удивление взглянула на молодую женщину и послушно захромала к столу. Она посмотрела на толстый кусок кровавой говядины в холодном соусе, на пышную гору картофельного пюре, вокруг которого струился масляный ручей, на половину языка, куриное желе с трюфелями, и тихонько охнула.

— Пегги! — прикрикнула, поднимаясь, Миранда. — В чем дело? — Девушка закусила губу и быстро начала складывать тарелки.

— Это просто моя глупость, мэм. На меня находит с тех пор, как все это случилось...

— Что? — мягко настаивала Миранда, положив руку на плечо горничной.

Погги подняла голову.

— Мама и малышка умерли в день святого Патрика, — растерянно сказала она. — В Ирландии страшный голод, мэм...

Миранда в ужасе посмотрела на девушку. В газетах иногда упоминали о нехватке продовольствия в Ирландии, но это не производило на молодую женщину никакого впечатления точно так же, как и на всех остальных американцев.

— Я хотела бы тебе помочь, — медленно произнесла Миранда.

Деньги, думала она, крупная сумма, но у нее не было денег, во всяком случае, не больше доллара в кошельке. Николас всегда платил слугам отеля в соответствии с их заслугами, и он уже не раз отмечал, что Пегги неаккуратна и плохо обучена.

Пегги улыбнулась теплой улыбкой, осветившей все ее лицо.

— Благодарю вас, но не стоит беспокоиться. У меня есть руки и скоро я скоплю достаточно денег, чтобы вернуть долг отцу Доновану, который помог мне купить билет на пароход, — решительно заявила она. — Сядьте, мэм, сядьте, вы что-то побледнели. А я тут все болтаю, вместо того, чтобы заниматься делом.

Обогнув стол, она ненадолго исчезла, а когда вернулась с подносом, изумленно вскрикнула. Миранда, на которую накатил очередной приступ тошноты, с трудом добрела до кресла и без чувств рухнула в него.

Горничная бросила поднос и кинулась на помощь. Даже несмотря на свое ужасное состояние, Миранда ощущала нежность рук, поддерживающих ее голову, и слышала ее милый шепот.

— Бедная, дорогая леди, все будет хорошо. Положите голову мне на плечо. Я протру вам лицо влажным полотенцем. А теперь в постель... быстро.

Миранда вдруг обнаружила, что лежит на кровати, над ней склонилась обеспокоенная Пегги и гладит по голове.

— Спасибо, — прошептала Миранда, стараясь улыбнуться. — Мне очень жаль. Наверное, во всем виновата вчерашняя рыба.

Глаза маленькой горничной заискрились.

— Не думаю, что это рыба, мэм.

— Но ведь это не может быть холерой! — встревоженно воскликнула Миранда.

Пегги весело рассмеялась.

— И не холера, я уверена.

Она наклонилась к молодой женщине и шепотом задала вопрос.

— Но... да, — ответила Миранда, мысленно подсчитывая дни, но все еще недоумевая. — Но что же?

Миранда в изумлении замолчала. У нее не было никаких познаний на этот счет, за исключением того, что ей приходилось наблюдать у животных на ферме. Но неожиданно она смутно вспомнила состояние Абигайль перед рождением Чарити.

— Да, мэм, — ответила Пегги, одновременно забавляясь и умиляясь.

— Даже не могу поверить, — бормотала Миранда, по большей части обращаясь к самой себе. Не было радости, не было понимания неизбежных изменений, не было никаких мыслей, даже о Николасе, ничего, кроме непомерного удивления.

— Такова жизнь, — быстро заметила Пегги. — Сначала постель, потом колыбель, как говорила моя бедная мать. А теперь я пойду, а вы отдыхайте.

— Нет, пожалуйста, не уходи, — Миранда протянула к ней руки. — Я не хочу оставаться в одиночестве. Я все улажу с твоими хозяевами, если ты боишься за работу. Только останься и поговори со мной.

Горничная вгляделась в бледное лицо Миранды. Жалобные нотки в ее голосе проникли в самое сердце. Как Пегги всегда казалось, бедной леди не стоило ни о чем тревожиться, кроме болей в животе, однако же та сильно беспокоилась. Даже слепые летучие мыши могли бы это заметить. Да и правда, богатые не всегда счастливы, как бы трудно не было в это поверить.

— О чем мне говорить, мэм? — спросила она.

— Расскажи о своем доме в Ирландии... если, конечно, это не причинит тебе боль.

Миранде было все равно, о чем станет говорить девушка. Ей просто было нужно чье-то общество. Сейчас она пыталась привыкнуть к удивительно перемене, к которой пока не была готова.

Когда Пегги заговорила, ее ирландский акцент стал особенно силен. Она так увлеклась, что забыла и себя, и бедную леди в постели.

Пегги родилась в одном из красивейших мест Ирландии, на берегах озера Лох-Лин в Килларни. Под соломенной крышей земляной хибары всегда царила бедность, но там жила и любовь. Неважно, что молока в деревянных чашках было мало, а картошки раз, два и обчелся, с ними всегда было веселое остроумие красивой рыжеволосой матери, помогавшей им забыть о пустых желудках. А потом пала их корова Керри, и молока не стало совсем. Затем не стало и картошки. А однажды рыжеволосая мать тихонько легла на соломенный тюфяк вместе со своей малышкой на руках, которой был всего месяц от роду, и больше не встала. Все они голодали — и соседи их были в том же положении. На помощь приходского священника и помещика рассчитывать было нечего. Эти двое, совершенно сбитые с толку ширящимся несчастьем своих людей, делали все, что могли. Они отправила отца Пегги в Белфаст, где еще можно было найти работу. Они поместили трех оставшихся в живых детей О'Мелли в благотворительную школу, и смогли отправить Пегги и нескольких ее родственников в Америку, в страну изобилия.

Но Пегги рассказывала не только о прошедшей страшной весне, не только о двадцати одном дне, которые провела, забившись вместе с другими эмигрантами в вонючем трюме. Она говорила о красоте Килларни, о трех его озерах, сияющих словно алмазы в мягкой дымке под горами. Она рассказывала о розах, которые в их теплом влажном климате растут сами по себе, вовсе не нуждаясь в каком-либо уходе, и о земляничном дереве, из которого она и ее братья любили строгать душистые коробочки.

Миранда засмеялась.

— Пегги, благодаря тебе мне стало лучше, — она больше не думала о ней, как о невежественной и неловкой маленькой горничной. За прошедший час она стала думать о ней как о подруге. Симпатия между ними преодолела различие в воспитании и положении. Тем более, что их происхождение не так уж сильно отличалось, осознавала Миранда с неожиданным потрясением. Она тоже воспитывалась на ферме, где выращивали картофель.

— Сколько ты получаешь в месяц, Пегги? — неожиданно спросила Миранда.

Девушка встревожилась: беспокойство часто охватывает нас при неожиданном милосердии, а работа эта была для нее драгоценна.

— Четыре доллара в месяц, мэм... не считая чаевых, которые мне дают.

Миранда быстро села на постель.

— Можешь ты оставить это место и стать моей горничной? Я дам тебе... — она заколебалась, понимая, что здесь могут возникнуть трудности с Николасом. Затем быстро произнесла: — Двадцать долларов в месяц. Это поможет твоим младшим братьям, и ты отдашь долг отцу Доновану, хорошо?

Пегги попятилась от кровати, пристально глядя на леди, чье лицо, обрамленное длинными косами пшеничного цвета, было умоляющим, словно она просила о величайшей милости.

— Пресвятая Дева, а вы не смеетесь надо мной, мэм?

— Конечно, нет. Ты нужна мне, Пегги.

И как только она произнесла эти слова, она поняла причину своего решения. Она отчаянно нуждалась в Пегги, нуждалась в союзнике, который был бы с ней в том мире, где Николас подавляет своим присутствием все вокруг. Особенно в Драгонвике, потому что до этого мгновения Миранда и не подозревала, до чего страшится возвращения туда.

Пегги опустилась на колени перед кроватью и робко положила голову на тонкие пальцы Миранды.

— Благослови вас небеса, дорогая леди, но разве вы забыли, — она остановилась... — У меня сломана нога. Десять лет назад я упала со стога сена, и нога криво срослась... Но так-то я сильная и все смогу для вас сделать, — пылко добавила она, чтобы предупредить жалость, которая могла последовать за этими словами.

— Все это неважно, — ответила Миранда. Она сжала руки девушки. — Так мы договорились?

И вот за два дня до приезда Николаса, Пегги утвердилась в качестве личной горничной Миранды, которая развлекаясь, нарядила девушку в новую форму. Она собственноручно заузила и укоротила свое хлопчатобумажное утреннее платье, сшила кокетливый чепец и передник и научила Пегги убирать свои каштановые волосы в две тугие баранки вокруг ушей. Превращение порадовало обеих. Пегги выглядела теперь очень хорошенькой и держалась гордо. В благодарность она выхаживала Миранду во время ее утренних приступов и следила за гардеробом хозяйки с пылким старанием, заставляя ту мириться с нехваткой умения. Сначала Пегги выворачивала наружу металлические обручи кринолина, шиворот-навыворот шнуровала корсет из китового уса, пришивала золотые пуговицы корсажа на перчатки, а лучшую белую шляпку положила в коробку для обуви. Но она быстро все схватывала, и ее смущение при подобных ошибках было сдобрено таким раскаянием, что Миранда веселилась и не раздражалась.

Миранда подготовила сцену для возвращения Николаса с искусством, которого прежде в себя даже не подозревала. Она заказала изысканный ужин, состоящий из любимых блюд Николаса: паштета из печени, филе заливного окуня и холодного белого французского вина-сотерн. С помощью Пегги Миранда, вымыв голову, тщательно расчесала волосы.

— Ему нравится, когда они распущенны, — задумчиво сказала она. — Мне кажется, мои волосы нравятся ему больше всего остального.

— Не удивительно, мэм, — ответила Пегги, глядя на сияющий золотой поток. — Вы не можете оставить их так?

Обе они вошли в молчаливый заговор, прекрасно понимая, что продолжение их новых взаимоотношений, которые так много значили в их одиночестве, зависит от подготовки и от использования любого мыслимого и немыслимого оружия.

Миранда покачала головой.

— Это неприлично.

В качестве компромисса она спрятала всю сияющую массу волос под розовую сетку из синели, очень подходившую к ее воздушному платью из муслина такого же цвета.

— А теперь ваши драгоценности, мэм! — воскликнула Пегги, сжимая руки и восхищенно глядя на стоящую перед ней хозяйку.

Миранда улыбнулась и покачала головой.

— Это платье не нуждается в драгоценностях, кроме возможно, броши с камеей. Хотя, подожди немного...

Она замолчала, прикалывая камею. И все же была одна драгоценность, в совершенстве подходящая к платью. Миранда немного поколебалась. Но, в конце концов, почему бы и нет?

Она отправила Пегги к сейфу отеля за большим кожаным саквояжем, а когда та принесла его, вытащила из него два поддона. На самом дне в коробочке, обшитой бархатом, лежал рубиновый кулон. Она взяла его и, положив на ладонь, стала рассматривать почти с болезненным отвращением. Сколько же женщин — ныне навеки неподвижных, носило этот холодный и безразличный ко всему живому камень? Ей показалось, что он сияет со зловещей насмешкой.

— Что случилось, мэм? — прошептала Пегги.

— Последняя женщина, носящая этот камень, умерла, — вполголоса ответила она.

— Да защитят нас святые! — вскрикнула горничная и перекрестилась. — Не надевайте его, мэм, положите обратно!

Миранда не двигалась, по-прежнему не отрывая глаз от кулона. Затем ее взгляд перешел на открытый ларец.

— Все эти драгоценности принадлежали умершей. А потом перешли ко мне.

— Ну, что же, тогда конечно, — рассудительно заметила Пегги. — Большая часть дворянских владений переходит к новым хозяевам после чьей-то смерти. Это ваше новое положение заставляет все видеть в мрачном свете. Вам, мэм, следует думать о новой жизни, которую вы носите в себе, а не тревожиться об ушедших.

Постепенно тень грусти исчезла с лица Миранды.

— Да, — согласилась она. — Полагаю, ты права.

Она взяла кулон, обвила тонкую золотую цепочку вокруг шеи и склонила голову, чтобы горничная могла застегнуть замок.

— Вы просто королева, мэм! — воскликнула Пегги, восхищаясь полученным результатом.

Миранда слабо улыбнулась и взглянула на китайские каминные часы.

— Теперь иди. Время пришло.

Горничная кивнула и торопливо скрылась в своей каморке на чердаке. Она достала из-под набитой соломой подушки четки, вырезанные из земляничного дерева, поцеловала маленькое распятие и стала молиться за благополучный исход переговоров внизу.

* * *

Миранда сразу же с удовлетворением заметила, что Николас вернулся домой в прекрасном настроении. Сбор арендной платы прошел спокойно, без эксцессов. Каждый арендатор отдал положенную плату, и бейлиф доложил ему, что дела идут хорошо. Дом тоже был готов.

Когда Николас поприветствовал Миранду, он сразу же похвалил ее наряд, и его глаза лишь на мгновение задержались на кулоне. Ей показалось, что он напрягся. В этот миг, пока он глядел на камень, Миранда подумала, что он велит ей немедленно снять его. Но она ошиблась. Вместо этого он довольно рассмеялся.

— Я вижу, камень наконец-то нашел подходящего обладателя.

Он наклонился и поцеловал ее в грудь прямо поверх кулона.

После изысканного ужина — за него он вновь ее похвалил — Николас подвел ее к открытому окну. Была ясная ночь, и среди звезд высоко над темной долиной висел тонкий серп молодой луны.

После ее первых же восклицаний: "Николас, я должна вам кое в чем признаться. Пока вас не было...", он убрал руку с ее талии, затем закрыл окно и задернул занавески.

— Ну, моя крошка, в чем же дело? — достаточно спокойно спросил он, но его голубые глаза стали жестче.

Вдохновенная красота звездной ночи была выведена со сцены, а от изысканной комнаты отеля и горящих масленых ламп помощи, разумеется, ждать не приходилось. Тщательно подготовленная речь вылетела из головы Миранды, и она довольно бессвязно ее закончила.

— Вы хотите сказать, — недоверчиво произнес Николас, — что наняли эту неряшливую маленькую калеку в качестве своей личной горничной?!

Миранда в волнении сцепила пальцы.

— Она больше не неряшлива! И она не калека! У нее была очень несчастная жизнь...

— Моя дорогая девочка, это очень своеобразная рекомендация. Если вы хотите нанимать всех нерях, чья жизнь была несчастна, вам придется поселить в Драгонвике целый город.

Николас уселся на софу и закинул ногу за ногу.

— Вы все преувеличиваете, — в отчаянии воскликнула она. — Пожалуйста... пожалуйста, постарайтесь понять... Мне нужна Пегги, она такая милая и старательная... Вы же сами сказали, что у меня должна быть личная горничная.

— Я уже нанял вам ее. Это хорошо обученная француженка. Она присоединится к вам в Драгонвике.

— Но я не хочу никого другого. Мне нужна Пегги.

Детская беспомощность ее тона эхом отозвалась в ее собственных ушах. Ее охватило отчаяние. Он терпеть не мог слезы. Они не вызывали в нем ничего, кроме злой иронии. Она сдержала себя неимоверным усилием воли.