Сердце Города

Мирилл краснела и тянула с ответами.

Вообще-то все в городе откуда-то знали, что отец у неё умер, а мама работает адвокатом и постоянно ездит по командировкам в другое графство. А за девочкой в это время присматривают знакомые. Но рыжий мистер... мистер... имя его всё время вылетало у неё из головы, и это лишь добавляло неловкости... Словом, он не знал.

"Ему забыли рассказать?" — думала она.

И:

"Что я должна делать?"

Врать тогда ещё получалось не очень хорошо — сноровки не было. Поэтому Мирилл честно ответила, что за ней присматривают кошки в количестве восьми штук. Про энциклопедию с деньгами она умолчала, но даже сказанного оказалось достаточно, чтобы математик забеспокоился.

В ту ночь ей впервые приснился он.

— Неправильно ответила, — заявил нагло. И, конечно, рассказал, в чём была ошибка. Мирилл старательно заучила советы и в следующий раз уже не прокололась — отбарабанила зазубренное, как на экзамене.

Но математика это не успокоило. Он продолжал расспрашивать её о маминой работе, о кошках и родственниках, пытаясь подловить на расхождении, на несуразицах, и набивался в гости — естественно, в присутствии старших. А как-то раз обмолвился:

— Надо бы написать в ювенальный комитет, по-хорошему...

И тогда Мирилл стало страшно.

Она сбежала из школы прямо посреди уроков, в балетках и сарафане — и, хотя зима выдалась лютая, холода даже и не почувствовала. Проплакала весь вечер, бормоча бессмысленное: они нарочно, они все меня ненавидят, все!.. К ночи Город накрыло страшным бураном. Деревья с хрустом гнуло к обледенелой дороге, рекламные щиты выворачивало из мерзлой земли, а в крышу упорно скреблось что-то жуткое. Мирилл перепугалась до смерти и забилась под одеяло до самого утра. Кошки молча в знак солидарности вылизывали ей ладони и лицо. Примерно около трёх по полуночи — это запомнилось почему-то особенно четко — кто-то приоткрыл скрипучую дверь спальни и ступил через порог. Легкие шаги были похожи на шелест ветра, а потом скрипнули пружины матраса. Мирилл затаилась; а гость, выждав бесконечно долгие несколько минут, тронул её за плечо, прямо сквозь одеяло, и шепнул: "Не бойся, я всё улажу".

Тогда, в буран, погибли многие. Кто-то просто не дошел до дома — заблудился впотьмах и замерз, кого-то придавило рухнувшим деревом или щитом...

Назавтра она узнала, что в числе жертв стихии был и тот самый рыжий математик. Он возвращался домой вместе с женой и детьми, но на мосту через Уотерс не справился с управлением и вылетел за перила.

Примерно в то же время она поняла, что Город обладает волей.

Это открытие настолько ошеломило Мирилл, что она даже простила Городу того мальчишку-старшеклассника. Много позже пришла жгучая мысль — а был ли буран попыткой оградить её от посягательств учителя или всего лишь актом ревности?

Впрочем, всё это случилось очень, очень давно.

* * *

На следующий день после убийства Дэвида Мирилл проспала до полудня. Разбудил её звонок из пекарни. Миссис Ханга сухо поинтересовалась причиной опоздания, но робкие извинения и болезненная хрипотца в голосе смягчили суровое сердце. Старая добрая отговорка про внезапную и очень злую простуду была принята вполне благосклонно.

— Выздоравливай уж, деточка, — с грубоватой ласковостью посоветовала миссис Ханга. — Можешь взять пару отгулов. Хочешь, Робин занесет тебе лекарства?

От последнего слова Мирилл пробрало ознобом. Уже давно оно ассоциировалось у неё только с белыми таблеткам в блистере без названия, которые потом в спиртовом растворе перекочевывали в бокал с "Доктором Швестером" или диетической колой.

— Нет, спасибо, мэм. Вы очень добры, но все же не стоит, — старательно выговорила Мирилл.

— Как знаешь, — ворчливо откликнулась миссис Ханга и повесила трубку.

За окном по-прежнему хлестал дождь. Уотерс наверняка вышла из берегов и в очередной раз затопила нижнюю набережную, хибары под холмом остались без электричества, а половина учеников младшей школы сидела по домам — и всё ради того, чтобы в буквальном смысле смыть последние следы короткого пребывания Дэвида в Городе.

Поймав себя на этой мысли, Мирилл ощутила жутковатую пустоту под ребрами.

"Нет, снова уснуть точно не получится".

Бриджит исполнила обещание и закончила уборку. Кошки, судя по опустевшей кастрюле и довольному урчанию, тоже голодными не остались. Мирилл вытащила из морозилки пакет с куриными сердцами и забросила в тазик — размораживаться, чтобы вечером было из чего готовить кошачью еду.

"Кстати, курятины надо уже докупить", — недовольно отметила она про себя и начала мысленно составлять список приобретений на завтра. Чеддер, арахисовое масло, яблоки, бекон, что-нибудь на сладкое типа засахаренных цукатов... От перечисления разыгрался аппетит. В холодильнике нашлась позавчерашняя лазанья, вроде бы ещё свежая. Мирилл сунула её в духовку на самый маленький огонь, а сама отправилась заканчивать неприятную работу.

Нужно было прокипятить на всякий случай постельное белье и джинсы с толстовкой.

Таймер запищал в тот самый момент, когда Мирилл пыталась хоть немного зачесать назад стоящие торчком волосы. Дождь всё так же молотил в стекла, но в доме плыл умопомрачительный аромат лазаньи, и музыкальный автомат на первом этаже томно сетовал голосом Барбары Стоун на тяжкое прощание с возлюбленным, и всё произошедшее вчера казалось просто реалистичным кошмаром.

— Сон, — вслух напомнила себе Мирилл. — Ещё один сон, так я должна думать.

И почти сразу же над плечом послышалось:

— Ты на меня злишься?

— Да, — ответила она, почти без паузы и не оборачиваясь. Времена, когда ещё жива была надежда застать его врасплох, давным-давно прошли.

К тому же вряд ли бы это хоть что-то изменило.

— Прости, — вздохнул он. — Если бы я мог справиться сам, то не просил бы тебя.

Мирилл очень аккуратно надела рукавицу и присела перед духовкой. В закалённом стекле отражалось бесформенное пятно. Даже цвета волос не разобрать.

Лазанья уютно шкворчала запеченным сыром.

— Ты не просишь.

— Не сердись. Ну пожалуйста, — прошелестело совсем близко. С такого расстояния Мирилл должна была уже чувствовать чужое дыхание — а не равнодушную пустоту. — Прости меня... Хочешь, я сделаю для тебя что-нибудь? Что угодно.

За такими дарами всегда следовала расплата, причём платил обычно кто-то другой.

— Что угодно? Серьёзно? Тогда отпусти меня.

Он разочарованно вздохнул и исчез. Точнее, как всегда, притворился, что исчезает.

Распахнув духовку, Мирилл мрачно подумала, что если она сейчас попытается взяться за форму голой рукой, то наверняка даже не обожжётся.

"Вуайерист хренов".

Пока лазанья остывала до съедобного состояния, Мирилл стащила со стеллажа в гостиной коробку с кассетами и высыпала на ковер. Фильмы в основном были очень старые, ещё чёрно-белые, а многие и вовсе немые... Единственный подарок Города, который она принимала так же легко, как и очередную пушистую томноглазую соседку — потому что эти плёнки действительно были никому не нужны. Диски вытесняли их, как прежде в музыке кассеты вытеснили пластинки. Винил хоть кого-то мог ещё заинтересовать — этакий раритет, винтаж с налётом интеллектуального эстетства. А пластиковые черные коробки с пленкой — мусор, сплошные дефекты записи и затертые кадры. К тому же проигрыватель в доме был только старенький, кассетный, а желать новый плеер Мирилл боялась.

"Are you always alone?" — с надрывом поинтересовалась Барбара Стоун, и Мирилл вздрогнула.

Нет. Одной ей сегодня оставаться не хотелось. А выбор телефонных номеров был не особенно велик...

Бриджит ответила после шестого звонка.

— День насмарку! Какая торговля фруктами в такую погодку, э? Не думай, что я жалуюсь, конечно, — жизнерадостно пробасила она. — Привет, Белая Девочка.

Мирилл невольно улыбнулась:

— Я такая предсказуемая, да?

— Есть маленько, — фыркнула Бридж. — Что на сегодня?

— "Ромео и Джульетта", глинтвейн и всё, что ты захочешь — в пределах моего пустого холодильника. Так мне заехать за тобой?

— Уговорила, чертовка! — заржала Бриджит. — С меня сырные шарики. Напеку чуток, пока будешь добираться до меня на своей колымаге.

— Буду через полчаса, — пообещала Мирилл.

Лоток с лазаньей она выскребла за пару минут. За это время дождь немного поутих. В распахнутые окна на первом этаже тянуло сыростью и листвяной свежестью; запах будоражащий и тревожный. Мирилл влезла в разношенные кроссовки, постучала мыском по полу — левая нога, правая — и выскочила в сад.

Сумерки в пасмурную погоду всегда сгущались раньше. Синие гортензии уже казались серыми, пурпурная сирень ещё держалась, а ярче всего были красные и розовые пионы. Соцветия опустились низко к земле, едва не ломаясь под тяжестью мириад капелек воды на листьях и между лепестками. Проходя мимо, Мирилл время от времени спрыгивала с мощёной дорожки в топкую пышную землю и обтрясала кусты. Когда она добралась до своего голубого "Жука" под пластиковым тентом, то была мокрая насквозь, и печка в салоне пришлась весьма кстати. Отогревая пальцы в горячем воздухе, Мирилл думала, что если даже "Ромео и Джульетты" в коробке пока нет, то обязательно появится к её возвращению.

Дождь перешел в морось. Со стороны низины, с Уотерс, медленно выползал туман, цепляясь белесыми отростками за крутые скаты вдоль набережной и чёрные фонарные столбы. В желтоватом уличном освещении мокрый асфальт глянцево блестел. Машин почти не попадалось, разве что на регулируемых перекрёстках — светофоры горели красным минут по пять, пропуская несуществующих пешеходов и собирая коротенькие очереди. На параллельных дорожках раскатывали припозднившиеся велосипедисты, изредка тренькая звонками на бродячих кошек. Миновав горбатый мост, Мирилл вырулила на окраину — туда, где дома попадались реже, выглядели неряшливей и утопали в зарослях крапивы, ежевики и шиповника. Многие здания пустовали; их сразу можно было отличить по особенному затхлому оттенку немытых стёкол и ржавеющим почтовым ящикам — рыжие хлопья проступали сквозь трещины в осыпающейся голубой эмали, и казалось, что внутри, за искривлёнными дверцами, тоже одна металлическая труха.

Часы над заливом пробили восемь, как раз когда Мирилл подъезжала к последнему крупному перекрёстку на окраине. Едва слышный перезвон — призрачный, камертонный — волной расплескался по улицам и взметнулся к небу, угасая бессильно.

Бессильно.

Мирилл резко крутанула руль вправо, и, как только "Жук" выровнялся, утопила педаль газа. До выезда на скоростную трассу было полтора километра.

"Я успею?"

Туман выплеснулся на дорогу сгущенным молоком. Мирилл влетела в него — вслепую, каждую секунду ожидая удара. Пальцы немели от напряжения. Мигнули и исчезли фонари, резко запахло вербеной...

..."Жук" вылетел на тот же самый перекрёсток. Неработающий светофор ревниво мигал круглым жёлтым глазом.

— Сволочь, — громко и ясно произнесла Мирилл.

На секунду светофор погас, а потом снова зажегся — кислотно-зелёная стрелка, указующая в сторону дома Бриджит.

— Ты сегодня сердитая, — заметила она, встречая Мирилл у калитки. Вокруг дома Бриджит ни шиповник, ни крапива не росли — зато пёр, как на дрожжах, розмарин. Хоть открывай магазин с пряностями. — Покусал кто?

— Это я его покусаю, — мрачно пообещала Мирилл, сунув руки в карманы. — Идём?

Бриджит видела "Ромео и Джульетту" впервые в жизни. Сюжет, как выяснилось, она представляла весьма смутно — какие-то отрывки были на слуху, и только. На сей раз кассета попалась в хорошем состоянии — к счастью. И даже древние хрипящие динамики не могли испортить финальную песню. Впившись взглядом в экран, Бриджит обливалась слезами, трубно сморкалась в бумажную салфетку и бормотала что-то про молодых идиотов.

— Ну вот как же так... — растерянно пробормотала она, когда пошли титры.

— Да ладно, это же понарошку, — отмахнулась Мирилл, катая по нёбу языком терпкую можжевеловую ягоду из глинтвейна. — Ненастоящие смерти.

По правде сказать, и у неё горло тоже стискивало, и глаза щипало, но очень хотелось спихнуть некстати нахлынувшую сентиментальность на пряное вино.

— Ну-ну, — пробубнила Бриджит, недоверчиво скосив взгляд. — А тебе, видать, что-то в глаз попало, да?

Пришлось срочно ретироваться в ванную.

Уже на обратном пути Мирилл заметила, что забыла выключить свет в холле на первом этаже, и сбежала по лестнице, на ходу вытирая руки подолом туники. Огляделась по сторонам, зачем-то проверила замки на входной двери, когда вдруг заметила на вешалке под ворохом прозрачных дождевиков тёмное пятно. Отдернула шуршащий полиэтилен в сторону, несколько секунд пялилась на незнакомый рюкзак — а потом вздрогнула, вспомнив.

Дэвид.

Потёртый "брезент" цвета хаки, молния с сорванной собачкой, торчащие из кармашка оранжевые наушники с отогнутым микрофоном. Внутри — обычный набор бывалого автостопщика и немного пикапера: полотенце, зубная щетка, ноутбук, пачка чипсов и пачка презервативов, пижонские тёмные очки и документы в прозрачном файле. Права, медицинская страховка, диплом, удостоверение личности... В права была вложена фотография женщины средних лет — в цветастой бандане и с такими же белесыми, точно обесцвеченными волосами, как и у Дэвида.

Мирилл очень аккуратно всунула документы обратно в файл и застегнула рюкзак, мысленно сделав зарубку на память — ночью, после того, как она завезёт обратно Бриджит, нужно заехать на мусоросжигательную станцию и сунуть рюкзак в печь, чтобы от Дэвида не осталось даже следов.

Впрочем, нет. Всё равно останутся — хоть в памяти той белобрысой женщины с горбатым носом и глуповатой улыбкой, потому что он был настоящим... Способным изменить если не вселенную, то хотя бы Город, за что и поплатился.

— Почему ты приехал сюда, идиот, — прошептала она, задыхаясь от ошеломляющей смеси пьяной нежности и раздражения. — У тебя ведь весь мир был как на ладони.

"В отличие от меня".

Когда Мирилл вошла в комнату, Бриджит сидела на ковре, спиной к двери, и вдумчиво складывала кассеты в коробку. В стеклянной дверце шкафа, по корешкам блеклых потрепанных книг скользнуло размытое отражение. Мирилл подняла руку, прикасаясь к губам — оно повторило за ней, с опозданием, неловким смазанным жестом — и вдруг спросила:

— Бридж, а как я выгляжу? Только не оборачивайся, скажи по памяти.

Она даже не удивилась вопросу. Пожала мясистыми плечами, хмыкнула:

— Как Джульетта в гробу. Маленькая глупая Белая Девочка.

— Мне уже тридцать два, — раздраженно отмахнулась Мирилл и повторила: — А все-таки? Я имею в виду цвет волос, глаз, или там рост...

Бриджит спокойно переворачивала кассеты лейблами вверх — одна к одной, очень аккуратно. Так же, как выкладывала апельсины на длинном деревянном прилавке в на углу Карбиш и Уэрсби.

— Не помню. Дырявая у меня память, не серчай на старуху.

Мирилл села на ручку кресла и привалилась спиной к стене, чувствуя себя подтаявшим пластилиновым человечком.