Спасение. 34-35

Принцесса осторожно высвободила свои руки и попыталась улыбнуться:

— Dieu aide au premier baron chrИtien!* Я уверена, они будут счастливы! Я буду молить Господа за детей!

Граф вздрогнул и растерянно глянул на принцессу:

— За детей? ...Ах, да, за Рене и Анну-Женевьеву...

Шарлотта удивленно подняла брови:

— Граф, Вы подумали о ком-то другом?

Она увидела, как легкая краска проступила на щеках графа.

— Я... нет... то есть... простите, принцесса, это неважно.

Он отвел взгляд, но теперь уже она испытывающе заглядывала в его глаза:

— Может, я могла бы помочь? Только не подумайте, что я ставлю Вам условия в обмен на Ваше согласие. Говорите же!

Однако он все еще не мог решиться. Она не сводила с него глаз:

— Граф, я не дам Вам веера, чтоб Вы могли спрятаться. Вы — мужчина, говорите прямо.

— Я... хотел бы обеспечить будущее еще одного ребенка. Есть имение и титул, но его родители... дело в том, что он...

— Я поняла, — быстро сказала принцесса. — Вы можете не объяснять. Имение?

— Я получил его после смерти дальнего родственника, прямых наследников не было.

Принцесса немного подумала.

— Если бы были некие свидетельства, что ребенок принадлежит к родне покойного, и Вы отказались бы в его пользу от наследования, можно было бы просить короля о милости. Вы понимаете, о чем я?

— Нужны свидетельства родства.

— Да.

Граф побледнел:

— Я могу назвать родителей и предоставить запись из приходской книги.

Принцесса, глядя в пол, тихо спросила:

— Кто она?

Граф кусал губы.

— Граф, это не пустое любопытство. Я должна знать, с чем идти к Ее величеству и о чем потом мы будем просить короля. Насколько я понимаю, Вам самому невозможно обратиться по этому делу? Я правильно поняла, что это Вы...

— Да.

— Кто она?

— Это...Мари-Эме.

— Кто?!!!

Граф не выдержал. Он встал и прошел к окну, повернувшись спиной к хозяйке.

Шарлотта не обратила внимание на это вопиющее нарушение приличий — она пыталась осознать услышанное.

— И Вы тоже?!!! А он знает?

— Шарлотта!

— Боже, что я говорю! Простите, Вы и так сказали много. Я постараюсь помочь, я почти уверена, что это возможно. Я сделаю, как Вы просите. Ваше имя и имя Вашего... протеже останутся незапятнанными в глазах света. Никто ничего не узнает.

Она подошла к нему и осторожно погладила по плечу:

— Dieu aide au premier baron chrИtien! Я сделаю это для Вас, Арман.

Затем тихонько вышла из комнаты и распорядилась проводить графа к выходу, когда он того пожелает.

Гримо довольно долго ждал своего господина, но в этой задержке он видел хороший знак. Если отказывают, разговор короткий.

Выражение лица господина, когда он вышел, утвердило Гримо во мнении, что дело решилось положительно.

"Надо будет обязательно сказать Адель — пусть тоже порадуется", — решил он.

XXXV

В последующие несколько дней Атос ежедневно посещал особняк Конде.

Шарлотта, убедившись, что может положиться на кузена, откровенно объяснила, в чем видит его роль. Она считала шевалье д'Эрбле более рассудительным, чем свою дочь, но опасалась, что, будучи влюбленным, он может поддаться на ее уговоры и сбежать с ней накануне свадьбы.

Шарлотта рассчитывала, что влияние графа де Ла Фер на друга достаточно сильно, чтоб удержать того от опрометчивого шага, который погубит не только его самого, но и мадемуазель де Бурбон.

Принцесса видела прекрасный выход из ситуации в том, чтоб аббат стал духовником ее дочери. Девочка будет предана ему всей душой и не натворит глупостей. Что же до тела... Тут Шарлотте оставалось только вздыхать — ей самой были неведомы столь чувственные порывы. Пылкость дочери пугала ее, но она, как разумная мать, учитывала это обстоятельство. Если уж ее дочь никак не обойдется без любовника, пусть, по крайней мере, это будет тот, кого она любит, а не просто вожделеет. Брак с Лонгвилем будет формальностью, данью роду. Истинным супругом Анны-Женевьевы будет шевалье д'Эрбле.

О том, допустимо ли аббату состоять в плотской связи с духовной дочерью, Шарлотта предпочитала не думать. Это проблемы шевалье д'Эрбле, пусть сам позаботится о своей душе. Ее забота — дочь.

Что же касалось дела Рауля, то Шарлотта занялась им немедленно.

Поначалу казалось, что время выбрано неудачно. Не называя имен, принцесса рассказала королеве Анне о сироте, но та честно призналась, что помочь не может. Сейчас её отношения с Людовиком были столь обострены, что он отказал бы ей, даже не разобравшись в сути дела. Анна посоветовала Шарлотте самой обратиться к королю.

Луи очень уважал принцессу Конде и, хотя ее заступничество за братьев было неудачным, лично к принцессе и король и кардинал питали глубокое почтение.

Шарлотта рискнула и неожиданно для себя с первой же почтой, переданной в Париж из Нарбонна, где пребывал Его величество, получила желанное патентное письмо. Она никак не могла поверить глазам, но Анна с улыбкой протянула ей конверт:

— Как видите, король больше любит Вас, чем меня. Это передали для Вас.

— Ах, Ваше величество!

— Не извиняйтесь, принцесса. Думаю, Людовик не забыл, что дважды отказал Вам в гораздо более важных делах. Он решил проявить великодушие. Вы довольны?

Шарлотта растроганно поцеловала руку королевы:

— Ваше величество, Вы мой добрый ангел.

Она тут же написала Атосу. Граф вернулся в Бражелон, пообещав, что если в нем будет нужда, он приедет по первому зову принцессы и действительно, через два дня он уже сидел у нее в гостиной.

Атосу все казалось, что он спит — но бумага в его руках была самая настоящая.

— Итак, граф, как теперь будут звать Вашего мальчика?

— Виконт де Бражелон, — медленно сказал Атос. Слова были непривычными, но такими сладкими. — Виконт де Бражелон!

— Но, кажется, это не все?

— Да, нужна регистрация в Парламенте, но мне в прошлый приезд удалось разыскать нотариуса, который хорошо знает мое дело. Он нынче советник Парламента и обещал лично решить все вопросы, как только я получу письмо Его величества.

— Так что никаких затруднений не будет?

— Нет, он ручается. Когда все будет готово, он перешлет бумаги в Бражелон. Ваше высочество, я не могу передать, как благодарен Вам.

— Не мне, а Его величеству, — улыбнулась Шарлотта. — Полагаю, в Ваших интересах, чтоб о деле как можно меньше знали, так что не стоит публично меня благодарить.

Атос поклонился:

— Вы правы. Но это не помешает мне хранить в сердце горячую признательность за то, что Вы сделали для меня и виконта.

— Граф, Вы не виделись со своим другом? — Шарлотта перешла от любезностей к теме, которая занимала ее больше, чем виконт де Бражелон.

— Нет. Последний раз я видел его у себя в Бражелоне почти месяц назад. Скоро свадьба?

Шарлотта вздохнула:

— От него нет вестей и она просто с ума сходит.

— Думаю, он появится.

— Я уже не знаю, хочу ли этого. Может было бы лучше, чтоб господин д'Эрбле явился, когда все будет кончено? Я не знаю, что с ней сделается, если она увидит шевалье перед венчанием. Граф, я не смею просить Вас остаться до свадьбы. Я понимаю, как Вам не терпится объявить новость воспитаннику. Но, если Ваш друг даст о себе знать...

— Я немедленно сообщу Вам, обещаю.

Атос распрощался с принцессой и почти бегом спустился по лестнице. Он не чуял земли под ногами и мысленно уже скакал в Бражелон.

— Проклятье!

Резкий толчок в плечо остановил его на полпути, а господин, с размаху столкнувшийся с ним, снова выругался:

— Куда Вас черт несет!

Атос машинально схватился за эфес. Незнакомец сделал то же самое. Оба движения были одновременны и явно привычны.

— Черт! Атос?

— Арамис!

— Тише.

Арамис, по уши закутанный в плащ, оглянулся. У подножия лестницы, что вела к особняку, они были одни. Лестница расходилась к низу двумя пролетами, под которыми было немного места, где можно было укрыться в тени. Арамис потащил туда Атоса.

— Вы были у принцессы?

— Да. А Вы? Почему Вы прячетесь?

— Чертов Фонтрай меня узнал. Откуда мне было знать, что он начнет с Парижа! Хотя можно было предположить — здесь Анна.

Атос спокойно ждал дальнейших объяснений. Арамис слегка пожал плечами:

— Все равно скоро все станет известно, так что... Надеюсь, это не коснется Вас, но если всплывет, что я был в Бражелоне, Вам лучше знать, что происходит. Простите, если доставил Вам неудобство.

— Арамис, прошу Вас, объяснитесь, а уж неудобство это или нет, я решу сам. Вы скрываетесь?

— Приходится. Вы были правы, когда говорили, что кардинал неспроста держит всех на расстоянии.

— Господа опять недовольны?

— Еще как. И на этот раз их подгоняет ветер с юга.

Атос хмыкнул:

— Опять Испания?

Арамис кивнул:

— Его католичнейшее величество как всегда в меланхолии и потому даже одно письмо для него это много. Остальным придется довольствоваться копиями. Говорят, у виконта де Фонтрай прекрасный почерк, он замечательно копирует бумаги для маркиза де Сен-Мара. Причем делает это так изящно и красиво, что многие тоже хотят иметь у себя образец. Виконт так любезен, что никому не отказывает. Ни герцогу де Буйону, ни господину де Ту, ни принцу Гастону, ни даже Ее величеству Анне Австрийской. Анна не только королева, но и женщина, а виконт — известный дамский угодник. Он решил сначала уважить даму. Я был уверен, что он в Пьемонте у Буйона и тут сталкиваюсь с ним нос к носу. Он узнал меня.

— Чем это грозит?

— Иными словами, какова моя роль?

— Нет, меня волнует только Ваша безопасность. Ваши тайны — это Ваши тайны.

Арамис пожал плечами:

— Чем грозит? Атос, когда в плен захватывают вражеского солдата, что он него хотят?

— Сведений.

— А что делают с ним, когда сведения получены?

— Расстреливают.

— Я ответил на Ваш вопрос?

— Я не поверю, что Вы могли...

— Продаться Испании? — улыбнулся Арамис. — Нет, хотя связи у меня есть. Кое-кто рассказал мне о том, что пальцы Филиппа IV были вымазаны чернилами. Этот кто-то полагал, что кардиналу Ришелье не помешает знать, что испанский король начал пачкать бумагу. Кое-кто считает, что лучше иметь дело с Ришелье и Людовиком, а не с Гастоном Орлеанским.

— И Вы предупредили Ришелье?

Арамис усмехнулся:

— Я? Что Вы! Надеюсь, мое имя неизвестно кардиналу. Мое настоящее имя. Потому что мое прежнее имя ему, увы, хорошо известно. Поэтому мне он вряд ли стал бы доверять, как и любому другому, кто имел неосторожность покупать румяна для мадам де Шеврез. Потому я просто шепнул пару слов некоему аббату Ла Ривьеру. Считается, что он доверенное лицо Гастона, но чего только на людей не наговаривают! Полагаю, ему, как аббату, больше нравится красный цвет. Атос, я не хочу для Вас неприятностей. Теперь Вы знаете все и в случае чего сообразите, как лучше поступить, чтоб Вас не тронули.

— Но если Ваше имя неизвестно, то чего Вы опасаетесь?

— Атос, виконт де Фонтрай, который привез тайное послание Филиппа IV для Гастона, видел меня в Мадриде. Он привез копию для королевы и мое присутствие именно сейчас в Париже насторожило его. Не сегодня-завтра кардинал будет знать все и начнет действовать. Не понадобится много времени, чтоб догадаться, через кого граф Оливарес мог сообщить Ришелье о тайном договоре, который привез Фонтрай. Если у господ недовольных все получится — меня просто разорвут на клочки, если выиграет кардинал — ему не нужны лишние свидетели. От меня тем легче можно избавиться, что кардиналу известно о моей давней связи с де Шеврез.

Арамис искоса глянул на друга:

— Я даже знаю, кто именно выдал меня кардиналу.

— Кто?

— Неважно. Уже неважно. Этот человек мертв.

— Но зачем Вы ввязались в это дело, если, как ни поверни, Вы будете в проигрыше?

— Нет, дорогой мой. Я буду в проигрыше, если меня поймают. Но если я сумею выжить! Бесценные сведения — вот мой выигрыш. Не говоря о том, что я докажу, что со мной можно иметь дело. Спустя время об этом вспомнят, не сомневаюсь.

— Тогда явиться в Париж сейчас — это истинное безумие!

— Amabilis insania**, — пробормотал Арамис.

В глазах Атоса промелькнуло сочувствие:

— Безумие заразно. Она тоже больна. От Вас не было вестей.

Арамис встрепенулся:

— Я должен ее увидеть. Неизвестно, что будет дальше.

— Тогда я пойду с Вами — я обещал принцессе, что не дам вам наделать глупостей.

— Но...

— Свое обещание я выполню. Особенно теперь. Я слишком обязан принцессе. Идемте.

Арамис попытался протестовать, но вид у Атоса был настолько непреклонный, что он покорился.

Чтоб не привлекать лишнего внимания, Атос сам вернулся в особняк и спросил, может ли мадемуазель де Бурбон принять графа де Ла Фер с другом.

Он не напрасно рассчитывал на догадливость Анны-Женевьевы. Через считанные минуты ему ответили:

— Мадемуазель примет вас немедленно!

Горничная провела их в покои мадемуазель и оставила одних. Едва она скрылась за дверью, портьера, закрывающая вход в соседнее помещение раздвинулась и в комнату стремительно вбежала девушка. Ей было около двадцати лет. Лицо слишком круглое, чтоб считаться безупречным, глаза слишком большие, волосы не хотели ложиться локонами и пушились надо лбом. Но все эти мелочи терялись на фоне общего впечатления — красавица!

Она уже шагнула к Арамису и протянула к нему руки, когда заметила Атоса.

— Сударь? Я не знаю Вас.

— Это граф де Ла Фер, мой друг, — представил Арамис.

Атос поклонился.

Девушка переводила тревожный взгляд с одного мужчины на другого:

— Что-то случилось?

Арамис открыл рот, но Атос опередил его:

— Ваша матушка просила меня объяснить Вам, что случилось. Мадемуазель, шевалье может подождать, пока мы поговорим?

Арамис и мадемуазель де Бурбон смотрели на Атоса с одинаково растерянным видом.

— Мадемуазель?

— Да. Он может подождать там. — Она указала рукой на портьеру, за которой виднелась небольшая дверь, отделанная под старину.

— Шевалье.

Арамис нехотя повиновался. На пороге он еще раз обернулся, но взгляд Атоса был неумолим:

— Шевалье, прошу Вас.

Мадемуазель де Бурбон следила за любовником, пока он не скрылся за портьерой, а затем с требовательным видом повернулась к графу де Ла Фер:

— Что это значит, сударь?

Атоса ее высокомерие абсолютно не тронуло. Он ответил с самым невозмутимым видом:

— Ваша матушка поручила мне передать, что господин д'Эрбле не будет иметь возможности присутствовать на Вашем бракосочетании, потому что он сегодня же покидает Париж.

— Как?

— Он будет отсутствовать некоторое время, пока решится вопрос о назначении его Вашим духовным отцом, — спокойно продолжил Атос. — Он зашел засвидетельствовать Вам свое почтение перед отъездом.

— Вы не можете отнять его у меня! — Лицо девушки исказила гневная гримаса. — Я не позволю... Он останется со мной!