Говорящие куклы

Оставался только кабинет. Маленькая, тесная комната, от пола до потолка заставленная книжными стеллажами. Когда-то давно дед писал здесь свои научные труды и прятался от шумной семьи. Я приходила к нему тайком ото всех, просачивалась в дверную щель, как кошка, и тихо садилась в уголок между столом и шкафом у окна. Мне нравилось слушать стук печатной машинки, вдыхать запах старых книг, смотреть на движение дедовских рук. Его пальцы словно летали над клавишами машинки, играя музыку других миров. Эти движения завораживали и отчего-то дарили мне ощущение незыблемости всего сущего. Именно здесь, в дедушкиной каморке, я впервые осознала себя как личность. Здесь я влюбилась в книги. И в тишину — густую, дышащую, наполненную множеством звуков. Тишину, которая означала отсутствие ненужных людских голосов. Они казались лишними. Гораздо важней был шелест страниц, шум ветра или дождя за окном, глухое покашливание деда, шарканье его ног в стоптанных тапочках, скрип половиц... Я полюбила эту звучную тишину. Навсегда отдала ей свое сердце.

И никогда не жалела об этом.

И не искала специально общения с другими людьми.

До недавнего времени...

Я нашла в себе мужество вымыть в кабинете пол и протереть пыль. На окно меня не хватило.

Идеально пустой дедушкин стол, как и прежде, венчала печатная машинка. Я сняла с нее чехол и провела пальцем по круглым белым клавишам с черными буквами. Невозможно красивый инструмент. И совершенно бессмысленный.

Как кукла без ног.

Я усадила Шена на верхний ряд клавиш, точно на ступеньку лестницы и отчетливо поняла, что здесь ему будет лучше всего.

Так мы дожили до пятницы.

Когда наступил вечер, который я обещала Шену, у меня почему-то почти не осталось сомнений, что на сей раз у него действительно получится. Я не знала как. И не пыталась предположить. Просто доверилась судьбе. Той самой, насмешливой бесстыднице, которая превратила меня в замкнутую снулую рыбу. Той самой, которая привела ко мне этого иноземного калеку с его слишком живыми для куклы глазами.

Отправляясь спать, я оставила дверь в библиотеку приоткрытой. И дверь в свою спальню тоже. Комнаты разделял только узкий коридор, и со своей кровати при желании я могла увидеть край стола и завиток черных волос, ниспадающих на нижний ряд клавиш печатной машинки.

А сон не шел.

Я смотрела, как тени от ветвей дерева за окном сплетают причудливые узоры на потолке. Думала о том, что уже совсем скоро потеплеет и можно будет чаще выбираться из дома. Гулять по улицам, радуясь весеннему теплому солнцу. Заходить в любимые парки и скверы...

Весна и осень для меня — самое счастливое время, потому что жару и холод я не выношу.

Мысли о грядущих хороших днях, вопреки логике, унесли меня не в будущее, а в прошлое: я снова вспомнила деда и наши прогулки по городу. Родители никогда не снисходили до таких глупостей, они предпочитали видеть меня за уроками или знать, что я полезно провожу время где-нибудь на танцах или в студии Рисования. Глупые, они всерьез верили, будто для меня это лучше, чем общение с ними. Неудивительно, что в какой-то момент я и в самом деле перестала нуждаться в их любви.

Когда они получили долгожданную трехкомнатную в спальном районе и с облегчением покинули центр, я не нашла внутри себя ни одной причины, зачем мне нужно переезжать вместе с ними. К тому моменту бабушка уже три года как почила, а дед совсем окопался в своем кабинете. После выселения родителей квартира почти целиком осталась в моем распоряжении. Это было... странно. Непривычно. И хорошо. Мы с дедом быстро сошлись во мнении, что покупные пельмени и докторская колбаса экономят массу времени, которое можно с пользой потратить на чтение или творческую работу.

Я заканчивала второй курс дизайнерского отделения.

И с трудом представляла себе, как буду зарабатывать на хлеб этой странной профессией, которую выбрала, повинуясь воле случая.

Рисовать на уроках ИЗО меня так и не научили, скорее уж отбили то небольшое желание, которое имелось в раннем детстве. Но, как это ни странно, возиться с цифровой графикой мне понравилось. И оказалось, что у меня даже есть определенный талант в данной сфере.

И работа нашлась, едва только я приложила к этому минимальные усилия.

А самое замечательное, что я смогла убедить работодателя взять меня на удаленную работу. Сослалась на тысячи несуществующих причин и выиграла бесценную возможность оставаться дома. В своей уютной пыльной норке.

В своей прекрасной ограниченной неизменности.

В какой-то момент я поймала себя на том, что уже не вижу узоры на потолке, а скорее ощущаю их кожей. И улыбнулась.

Мне всегда нравилась эта тонкая грань между сном и явью.

А потом узоры исчезли.

И я тоже.

2.

Черная гладь воды в пруду неподвижна, как зеркало. Я смотрю в нее и пытаюсь представить, каким будет мое лицо через много лет. Я делаю это всякий раз, когда мир начинает давить слишком сильно. Иногда мне удается застать слабое дуновение ветерка, и тогда по воде бежит быстрая рябь, искажая мои черты, словно украшая их морщинами. Но эта иллюзия всегда заканчивается слишком быстро.

— Шен! Шен-Ри! Где ты?

Я беззвучно скольжу за высокую колонну из гладкого зеленого камня и замираю, опустив веки.

Я — Шен-Ри. Мне четыре года. Через неделю — уже пять.

В пять лет пятого сына отдают Великой Богине. Это большая честь. Это бесценный дар.

Это мое проклятье и судьба, которую нельзя изменить.

Вскоре голос служанки отдаляется.

В нашем саду есть сотни укромных уголков, где никто и никогда не найдет меня, если я захочу.

Рано утром, когда солнце еще не палит, а нежно целует все живое, я видел целый рой золотистых бабочек.

Это хорошая примета. Так говорит старая Куна. А она знает толк в приметах.

Может быть, мне повезет, и я стану танцором.

Белые глаза настоятеля холодны, как мрамор. Он смотрит на меня, не мигая. А потом, когда я опускаю взгляд, произносит презрительно:

— Золотая кровь...

И я понимаю, что не понравился ему.

Золотая кровь — так у нас называют знать. Мой род очень древний.

— Подойди ближе, дитя, — он властно манит меня рукой, и я иду, не смея поднять свой взор. — У тебя красивые волосы. Верно, их никогда не стригли... — Сухие твердые пальцы проводят по моей голове, один из них поднимает мой подбородок, вынуждая оторвать взгляд от пола. — Тебе объяснили, почему ты здесь? — В ответ я могу лишь согласно опустить веки. — Хорошо. Значит, ты знаешь, что избран. Теперь твой дом в Храме. И его обитатели — твоя семья. Запомни это. Запомни на всю жизнь. Завтра ты принесешь обет верности Великой Богине. Это больно. Будь готов испытать то, чего никогда не знало твое изнеженное тело. — Наверное, в моих глазах настоятель увидел страх, потому что костлявая рука отпускает меня и голос его становится мягче: — Таков обычай, дитя. Только боль научит тебя тому, что ты должен знать о своей судьбе. Примешь эту судьбу с чистым сердцем — и боль никогда не коснется тебя впредь. Посмеешь предать — завтрашнее испытание покажется тебе невинной игрой.

Из покоев настоятеля я выхожу на деревянных ногах.

Мое сердце полно горечи: я так и не узнал, что именно ждет меня в обители Великой Богини.

Ветер...

Откуда ветер в моей спальне?

Я открываю глаза и вижу себя на широком каменном ложе. Это Башня Духов.

Бьют барабаны. По углам башни мечутся тени от масляных ламп.

Я не знаю, как оказался здесь, но понимаю, что час настал — скоро я умру для мира людей.

Когда один из слуг Богини прижимает раскаленный металл к моей стопе, я кричу.

И сквозь боль ощущаю неземное счастье — боги услышали меня. Я не буду мыть полы в храме или собирать милостыню на улице.

Клеймо Летящего Журавля на пятке — символ танцора.

3.

Ветер... Откуда в моей спальне ветер?

Я глубоко вдохнула и выдохнула медленно, как никогда в жизни.

Я — Яся. Мне тридцать два года. Я живу одна в старой пыльной квартире. И с недавних пор у меня появился новый... друг? Или повод обратиться к психиатру? Или ключ к удивительной сказке?

Я открыла глаза и...

Поняла, что все только начинается.

Напротив меня, улыбаясь, сидел Шен-Ри.

Живой. Настоящий.

Во плоти он казался еще более необычным: такой стройный, что почти худой, светлокожий и удивительно безмятежный. Шен устроился на пушистом ковре из лесного мха, подогнув под себя ноги так, чтобы не было видно их увечья. В густых волосах, спадающих на совершенно нагое тело, запутались мелкие листья.

Густые кроны деревьев укрывали нас, как шатер. Сквозь кружево листьев на землю падали лучи солнца. Я открыла рот, собираясь спросить, где это мы, почему мой странный дружок снова раздет и что вообще происходит, но лишь сглотнула и захлопнула его снова. Мир вокруг был слишком прекрасен, чтобы говорить.

И, в конце концов, какая разница, где Шен потерял свои дурацкие китайские тряпки? Волос ему вполне хватает, чтобы прикрыть наготу.

Я зажмурилась, наслаждаясь лесом и его звуками: звонким щебетом птиц, нежным говором ручья и шелестом ветра в листве. Еще раз вдохнула полной грудью — в жизни мои легкие не знали такого воздуха... Словно его можно пить. И Шен в образе настоящего человека даже не казался здесь особенным чудом. Как будто так и должно быть. Впрочем... именно этого я и ждала целую неделю, урывками видя его в своих снах.

Осторожно, словно боясь обжечься, Шен-Ри протянул мне руку.

— Ведь здесь уже не страшно, правда, Яра? — его голос оказался мелодичным, под стать птичьему хору. И то, что он вот так необычно, по-новому произнес мое имя, мне внезапно очень понравилось. Еще никто меня так не звал.

— Нет... — Я позволила Шену прикоснуться к своему плечу. Лишь на миг. А потом все же отпрянула — мне трудно даются такие формы общения.

— Я рад, — он склонил голову набок и опустил ресницы. Звучная лесная тишина без труда заполнила паузу. Шен, как и я, не спешил говорить. Только спустя несколько минут, когда мне окончательно удалось осознать, что я нахожусь вовсе не в своей спальне, он снова нарушил молчание: — Я хотел бы принести свои извинения. В моих мыслях не было и тени злого умысла. Я не хотел пугать вас или причинить иной вред...

И тут, к своему стыду, я не выдержала и захихикала. Он был такой забавный в этом патетическом представлении. Ну натурально актер на сцене.

— Шен... Да все в порядке! Забудь про это. Лучше давай уже, рассказывай все! А то из твоих видений я мало что поняла, — увидев его растерянность, я добавила: — Ну, не будь таким серьезным! Это ведь просто сон, правда же? И вообще, говори мне 'ты', пожалуйста, а то я себя старухой ощущаю.

Он вздохнул. Снова робко улыбнулся.

— Да... Извини. Мне никак не удается привыкнуть к простоте ваших обычаев.

Можно подумать.

— Ничего, — успокоила я его, — думаю, это не страшно. У нас и правда все просто.

— Да, — согласился он, — в моем мире намного сложней...

Это точно. Я вспомнила образ настоятеля и других людей, мелькавших в видениях Шена, и поняла, что он прав.

Впрочем, какая разница. Важно ведь совсем другое.

— Значит, ты правда из другого мира?

— Да. Конечно... — красивым жестом он убрал прядь волос за ухо и посмотрел наверх, туда, где в просветах листьев виднелось синее небо.

— И мы сейчас там?

— Нет... Я придумал это место. Оно существует только в моем уме. И в твоем. А мой мир... я не могу туда вернуться. Мое тело давно разрушено, а дух заточен в игрушке, — взгляд Шена стал хрустальным, далеким. — Но хватит лишних слов. Время неумолимо, не будем тратить его понапрасну. Ты правда хочешь узнать мою историю, Яра?

Я кивнула.

— Тогда слушай.

Конец ознакомительного фрагмента