вестник

— Да вы посмотрите на него. Он смеется над нами! Посре-едник! «Не мои, — блядь, — слова-а»! И не тронь его! Да я его щас ...

Странное лицо Посредника как будто замерзло, вся мимика исчезла, и он сказал сдержано.

— Я — посредник, и у меня нет своих слов.

— По-моему, мы слишком много обращаем на них внимания. А я пока вижу одни только дешевые понты.

— Коля, вы не были в том доме на Второй Садовой. Иначе не были бы уже таким храбрым.

— Да, это может быть серьезным. Может быть. Но это послание. Они что, всерьез думали, что кто-то примет эти их... не знаю, как назвать?

— Нет, то, что они вовсе и не собирались ни о чем договариваться, понятно. Эти так называемые «требования» прежде всего неисполнимы. Ни в три дня, ни в три года. Главный вопрос в том, зачем они вообще затеяли эту комедию?

— Э!

— Что скажешь, Автандил?

— Хачу паддержать мнение моего друга. Принимать маляву нэльзя, это ясно. Только и нам лучше без лишних... понтов. Я — был на той пристани. Там ничего не понятно до сих пор, да. Ни один эксперт не определит. Все одно заладили: невозможно! Не то, что — не знают, из чего, а — невозможно. Специально переспросил. Тут сэмь раз думать нада...

— Слушай, ты... Как, говоришь, нужно поступить с тобой, чтоб все ясно? Достаточно выгнать в пинки, или все-таки надежнее будет вставить тебе в жопу твою же палку? А?

— Грех обижать калеку. Грех, — и к тому же может недешево обойтись.

— А чего терять-то? Принять этот смачный плевок в харю нельзя, это ясно. А вот вариант с палкой, — не факт. Может и проканать. Ну?! Чего скажешь.

— Когда терять нечего... порой это бывает даже хорошо. Для того, чтобы отказаться от переговоров, достаточно отказаться от переговоров, и нет нужды поступать со мной бесчестно. Я — калека, я — посредник, но еще я мужчина, и не намерен терпеть оскорблений меня самого.

— Саня, про...

Что он собирался сказать, так никто и не узнал. От скорости движения палка словно бы исчезла из руки калеки. Голова непримиримого раскололась, как арбуз, обдав окружающих брызгами мозга и крови. В считанные мгновения погибли несколько расписных воров в законе, трость в руках молодого инвалида разбивала крепкие головы, словно яйца, перебивала хребты и со страшным хряском крушила ребра так, что обломки протыкали кожу. Молодому грузину удар самым наконечником палки буквально оторвал руку в локте. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи, контуры перекошенной фигуры Посредника, порой, буквально размывались от дикой скорости движений. Когда через бесконечно долгие четыре секунды, медленно-медленно, открылась дверь, и в нее просунулся первый из плечистых молодцев, призванных служить чем-то вроде охраны, Посредник вышиб его обратно страшным ударом ноги в середину туловища и выскочил следом. Там последовал поистине молниеносный разгром, причем калека уже действовал без прежней безоглядности, с выбором, стремясь не столько убить, сколько надежно вывести из строя. Руки, ноги. За все это время был извлечен всего-навсего один пистолет, и гость из каких-то своих соображений нанес удар именно по нему, самым концом своей палки. Впрочем, если бы почтенное собрание со свитой было бы так же насыщено стволами, как на разборках памятных мне девяностых, это могло только добавить покойников. Толку от огнестрела в таких условиях немного, а перебить своих легче легкого. Через ничтожный, немыслимый промежуток времени его зловеще-нелепая фигура снова возникла в гостиной.

— Стой! Я с вами буду! Как хочешь забожусь! Черных давно пора укоротить!

Палка в руках калеки замерла в «средней позиции», — рука слегка согнута в локте, наконечник примерно на уровне глаз, угол градусов пятьдесят к горизонтали, — и сам он прервал свой смертоносный балет. Глаза за заляпанными кровью стеклами, — один вверх и наружу, зато второй-то прямо в потроха, в печенку, в душу, — медленно обвели собравшихся.

— Ну!!!

Это короткое слово он не выкрикнул, не рявкнул даже, а грянул. Не так, как может грянуть гром, а так, как трубы архангелов выпевают самую первую ноту увертюры к Судному Дню. Выжившие говорили потом, что в крике Хромого словно бы слился весь ужас от предыдущего. До этого просто не было времени думать и бояться. Васька Чемез схватился за грудь и, скрипя зубами, опустился на пол. Кто-то упал на колени, для верности опустив вниз зажмуренные глаза. Двое легли ничком. А недоброжелатели утверждают, что у некоторых собравшихся схватило живот так, что они обмарали штаны. И буквально все замерли, боясь пошевелиться.

— Вы подчинились. Это хорошо. Значит, хотя бы иногда способны быть благоразумными. Так что будете подчиняться и впредь, и нам не понадобится убивать всех, до единого. Как сегодня не сделал этого я, хотя мне проще было сделать, чем говорить теперь. Надеюсь, теперь вы разойдетесь, покинув это собрание нечестивых, останетесь одни, чтобы никто не мог помешать вам, подумаете, и придете к правильным выводам.

И тут раздался смех. Смеялся Ходжа Омар Габиев, приземистый мужчина лет пятидесяти пяти, в сером костюме-тройке и небольшой папахе. А. бросил на него настороженный взгляд: не чокнулся ли от душевных переживаний? Это было бы ни к чему, потому что действия людей в реактивном психозе непредсказуемы принципиально, и уж вовсе ни к чему было бы еще одно убийство, — безумца. Но нет, глаза Ходжи оказались куда как осмыслены.

— Как ты сказал? — Смеялся он, вытирая слезы. — «Даст им красноречие и дар привлекать сердца, крепость тела и долголетие выше меры долголетия человеческого, и всякую способность, и удачу во всех делах, и силу много большую обычных человеческих сил». Ты это о себе?

— Нет. Мне ничего не обещали, и я ни о чем не просил. Не молил бога ни о каких дарах. К чему мне что-то свое, включая даже и любые дары, если я принадлежу Ему целиком? Но ты слишком умен, у тебя слишком крепкие нервы, и тебя лучше убить. Если хочешь сохранить свою жизнь, свидетельствуй, что Аллах отвернулся от вас.

— Свидетельствую, — легко согласился тот, — это очевидно и он сам дал доказательства своей опалы. Но я сделаю даже больше, чем ты просишь. Я отвергаю Аллаха, поскольку он взял под под явное свое покровительство тебя и тебе подобных.

— Мне самому странно, но я склонен тебе верить.

После этого мой друг беспрепятственно вышел во двор и, вместо того, чтобы проследовать к воротам, легко вспрыгнул на чей-то автомобиль, с него, прогибая металл, в стиле хромого кота, боком, пересигнул на навес веранды. Перекатом, — на крышу дома. Стремглав пересек ее и оттуда бросился на колючую проволоку, натянутую поверх кирпичной стены.