— Здравствуй, маг, — он поклонился, расправив складки шерстяного плаща, накинутого поверх синей, длиннополой туники, из-под которой торчали волосатые ноги в коротких до середины икр, широких штанах. — А это что за пацан с тобой?
— Моя служанка Айри, — представил девочку жрец, ступая на трап.
— Э нет! — замахал руками капитан. — Ты заплатил только за одного пассажира. Мы договаривались, что твой помощник будет помогать моим матросам с готовкой, уборкой и всем, чем потребуется. А ты вместо него привел какую-то грязную соплячку!
— Мой помощник заболел, — пояснил Тусет. — Ты же не захочешь ждать, пока он выздоровеет?
— Конечно, нет, — даросец стоял, не делая попыток помочь престарелому жрецу. — Но тебе придется доплатить за еще одного пассажира.
Айри испуганно пискнула. Второй пророк нахмурился.
— Моя служанка тоже будет помогать вам.
— Ну, если ты еще позволишь нам ей попользоваться, — протянул Нарон. — После того, как мы её слегка отмоем...
— Кажется, ты не собирался пользоваться моим помощником, — повысил голос Тусет.
Даросец крякнул. Среди его народа такие изыски, мягко говоря, не приветствовались.
— Поэтому Айри будет делать то же самое, что и мой помощник, — закончил жрец.
— Кое-что у неё точно не получится, — вздохнул Нарон.
— Что же это? — насупился жрец, начиная злиться.
— Она не сможет стоя помочиться с корабля! — капитан громко засмеялся, очевидно, считая свою шутку очень остроумной.
Энохсет опустил лук и без сил повалился на траву. Проклятая коза исчезла за гребнем скалы, а он уже давно не в том возрасте, чтобы легко скакать по скалам. Сердце стало колотиться как пойманная в силок птица, руки дрожат, и нет в них больше той силы. Уже пять лет, как пришлось перейти с боевого лука на охотничий. Да и тот натягивать все труднее.
— Надо вставать, — сказал он сам себе. — Если конечно хочешь мяса.
Изюм, яблоки и даже рыба уже стояли у него в глотке, а хлеба Энохсет не пробовал уже два года, с тех пор как остался совсем один. В кладовой еще стоят корзины с зерном, но перетирать их в муку у старика нет ни сил, ни желания.
Оставалось только побаловать себя вареным мясом. Хорошо, что во время эпидемии люди догадались выпустить коз из загона. За восемь лет они расплодились, спасаясь от одичавших собак на высоких кручах.
Проклятый остров представлял собой мешанину высоких крутых горных гряд, меж которых прятались глубокие долины.
Энохсет вскарабкался на вершину и перевел дух. Подстреленная им коза лежала на противоположном склоне всего в каких-нибудь десяти шагах.
— Вот вредная скотина! — в сердцах плюнул старик. — Не могла сдохнуть чуть пораньше.
Нужно было торопиться, вот-вот должны появиться собаки. Они всегда прибегали на запах крови. Энохсет достал из-за пояса острый бронзовый кинжал и по привычке, прежде чем спуститься, глянул на море, все еще не успокоившееся после недавнего шторма.
Вдруг его дальнозоркие от старости глаза заметили в медленно перекатывающихся темно-синих волнах что-то черное. Сердце бывшего писца дрогнуло. За почти сорок лет пребывания в этих пустынных местах беглецы только несколько раз видели проплывавшие мимо суда. И то это были длинные лодки дикарей. Только один раз двадцать лет назад наблюдателям показалось, что вдали мелькнул полосатый даросский парус.
Прищурившись, Энохсет ясно различил кусок бортовой обшивки. Забыв о козе, старик заспешил к берегу. Он знал, что в этом месте расположена одна из изобиловавших рифами бухт. Неужели у его острова разбилось какое-то судно?
Он спустился в долину и вновь стал карабкаться наверх, проклиная тех богов, что создали такую дурацкую землю. Что если кто-то из моряков выжил, и он после двухлетнего одиночества снова увидит людей? От этой мысли закружилась голова. Старик сел и попытался взять себя в руки.
Взобравшись на вершину гряды, Энохсет окинул взглядом бухту. На поверхности воды плавали какие-то обломки. Берег здесь круто спускался к морю несколькими уступами. Старик, вытянув шею, попытался разглядеть самый нижний из них и тихо охнул. С вершины скалы он увидел голую человеческую ногу в мокрой штанине. Энохсет чуть не рванулся вперед. Но вовремя остановился. Если он рискнет здесь спуститься, то точно сломает себе шею.
— Тебе не двадцать лет, старик, — пробормотал бывший писец. — Надо идти вдоль берега.
Он стал спускаться в долину, но на полпути остановился. Если человек жив, ему может понадобиться вода. Энохсет потряс полупустой бурдюк и решил по пути зайти на речку.
Берег становился все круче, песок и гальку под босыми ногами сменили крупные угловатые обломки прибрежных круч. Старик шел, прижимаясь к скалам, внимательно глядя под ноги, опасаясь поскользнуться на мокрых камнях. "Если упаду, меня спасать будет уже некому", — думал Энохсет, морщась от летевших в лицо соленых брызг. Все еще не успокоившееся море бросало на берег мелкие злые волны, уже с трудом преодолевавшие каменные завалы.
Медленно, шаг за шагом он добрался до края мыса и заглянул в бухточку, где на поверхности моря плясали доски, корзины и прочий мусор.
Здесь вдоль берега тянулся широкий карниз, постепенно сужавшийся и поднимавшийся к верху. У самой кромки воды старик заметил два сапога, похожих на те, что носят халибы или ольвийцы.
Переведя дух, Энохсет посмотрел на море. Он знал, что в той стороне располагается страшный океан мрака, и нет никакой обитаемой земли, кроме, может быть, нескольких островков и полулегендарной "счастливой Уртании", откуда давным-давно даросские купцы привозили необыкновенную посуду, пряности и чудесное "дыхание богов".
Старик встал, остался последний переход. Он уже видел темную расщелину в скале, откуда торчала нога. "Боги, пусть он будет жив, — бормотал Энохсет про себя. — Если он уже умер, это станет слишком жестоким наказанием даже для такого грешника как я".
Он добрался до сапог, поднял, вылил из них воду и поставил сушиться в тенек. Не доходя пяти шагов до расщелины, старик понял, что человек жив. Вытянутая нога дернулась. Забыв об усталости, Энохсет бросился бежать. В неглубокой сырой нише, растянувшись на камнях, лежал лицом вниз мужчина с длинными мокрыми волосами в коричневой, непривычного покроя куртке.
Старик осторожно коснулся пальцами его шеи. Кожа оказалась теплой, а под ней ясно чувствовалось биение пульса.
— Хвала тебе, о Сет мой змееголовй покровитель! — не удержался от радостного восклицания Энохсет и перевернул тело на спину.
Перед ним лежал очень худой молодой человек с красивым изможденным лицом. На подбородке и под носом темнел мягкий юношеский пушок, четко очерченные, потрескавшиеся губы покрывала соляная корка.
Старик засуетился, достал из сумки бурдюк и поднес к лицу неизвестного. Едва первая капля попала в полуоткрытый рот, длинные ресницы дрогнули, голова повернулась, а губы плотно обхватили кожаное горлышко.
— Осторожно, — пробормотал Энохсет. — Осторожно. Не надо сразу так много.
Юноша открыл голубые невидящие глаза, и что-то пробормотав, вновь впал в забытье.
Старик попробовал его передвинуть. Но, тут же охнув, сел на мокрые камни, чувствуя, как резко закололо под лопаткой. "Как же я его отсюда вытащу и донесу до деревни?" — растерянно подумал Энохсет и сам приложился к бурдюку.
— Гм, — буркнул он. — Значит, придется нести сюда еду и лекарство.
Оставив неизвестному воду, старик пустился в обратный путь, добравшись до дома уже далеко за полдень. Отдохнув и приготовив себе укрепляющее питье, Энохсет принялся собирать все необходимое: лекарство, изюм, сушеную рыбу, отыскал в кладовке последнюю амфору вина и без колебаний сковырнул залитую смолой пробку.
Набралась порядочная корзина. Старик крякнул и потащил ее к берегу. Но как пронести все это по скользким камням? Каждый раз, останавливаясь отдохнуть, Энохсет ломал над этим голову. Решение пришло неожиданно. Зря что ли он тащит с собой веревку? Обрадовавшись, старик резко сменил направление и к вечеру добрался до того места, где убил козу. Самой добычи там уже не оказалось, в траве белели только обглоданные косточки. Но Энохсет равнодушно прошел мимо и вышел к обрыву. Здесь он перекинул веревку вокруг куска скалы и стал осторожно спускать корзинку вниз. Убедившись, что груз лежит на уступе и никуда не денется, старик, прежде чем отправиться к морю, связал веревку крепким узлом.
Море успокоилось, и идти стало немного полегче, тем не менее, Энохсет шел очень осторожно, с трудом сдерживая желание побежать.
В пещерке ничего не изменилось. Юноша так же лежал на голых камнях, только худое лицо его стало, кажется, немного румянее. Хотя это мог быть отсвет закатного солнца.
Первым делом старик расстелил на камнях циновку и перекатил на неё податливое тело. Отдохнув, разложил на уступе крошечный костерок и взялся за приготовление лекарства. Энохсет не обладал такими талантами как его господин и наставник, но кое-чему все-таки научился. Когда зелье приготовилось, он приподнял голову юноши и стал по ложке вливать ему в рот целебный настой.
После первой тот закашлялся и открыл мутные голубые глаза.
— Пей, — улыбаясь, проговорил старик. — Это лекарство.
Юноша что-то ответил. Кроме родного, Энохсет хорошо знал либрийский, немного радланский. Приходилось ему общаться с халибами. Но этот язык не походил ни на один из известных ему.
Едва проглотив настой, юноша вновь погрузился в забытье. "Сколько ему лет? — подумал старик. — Пятнадцать или шестнадцать?"
Он тяжело вздохнул. "Моему Атамхату было бы уже двадцать", — Энохсет провел шершавой старческой ладонью по спутанным, запорошенным морской солью волосам молодого человека. На глазах старика выступили слезы. Он коснулся сухими губами высокого лба юноши и, заботливо поправив одеяло, выбрался из расщелины.
Два дня Энохсет ухаживал за неизвестным, поил лекарством, кормил размоченным изюмом, стирал в море загаженные штаны. Только на третий день юноша открыл глаза и осмысленно посмотрел на своего спасителя.
— Кто ты? — спросил старик по либрийски.
Тот облизал пересохшие губы, и что-то пробурчав, вновь погрузился в забытье.
— Вот ведь незадача, — пробормотал расстроенный келлуанин. — Как же мне с тобой говорить?
Но, прежде чем разговаривать с юношей, его нужно накормить, а у старика остался только изюм. Заботливо укутав неизвестного теплым одеялом, Энохсет отправился на охоту. Позднее он не раз удивлялся, как у него тогда хватило сил завалить первой же стрелой большую упитанную козу, почти не отходя от берега. Отрезав задние ноги и печень, старик спустил на уступ мясо и еще одну вязанку хвороста.
После мясного бульона и свежей печёнки парнишка повеселел. Он даже сделал попытку сесть. Келлуанин заботливо подложил ему под спину корзинку.
— Ты кто? — повторил он свой вопрос по халибски.
И видя, что неизвестный по-прежнему его не понимает, положил себе ладонь на грудь.
— Я Энохсет. Писец
— Энохсету песец, — ужасно коверкая слова, повторил юноша.
— Нет! — поморщился старик, махая руками.
Ткнул себя пальцем в голую грудь.
— Энохсет.
Потом указал пальцем на юношу.
— Алекс, — тихо выдохнул тот.
Глава I
Море
Заказана погода нам удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой,
Две синевы у горизонта скрещено.
Не правда ли, морской, хмельной, невиданный простор
Сродни горам в безумстве, буйстве, кротости.
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
И впадины меж ними — словно пропасти.
В.С. Высоцкий
Благословен великий океан
Перед тем как отправиться в дальнее и опасное путешествие, Нарон, как праведный даросец, всегда приносил морю жертву. На востоке еще только играли первые блики приближавшейся зари, а матросы уже чинно выстроились вдоль борта, терпеливо ожидая восхода. В руках капитана тревожно квохтала черная курица. Теперь главное не прозевать и свернуть ей шею при первых лучах солнца. Негромко хлопнула дверь каюты. Нарон обернулся. Единственный пассажир "Бороздящего стихию" тихо вышел на палубу и встал, опираясь на посох.
— Хозяин, — негромко проговорил кормщик Боаз. — Солнце.
Из-за ровной поверхности моря выглянул сверкающий край. Нарон засуетился, курица с кудахтаньем вырвалась из рук, и бестолково махая крыльями, полетела в воду.
— Плохая примета, — озабоченно прошептал кормщик.
Будучи как и капитан даросцем, он так же считал правильное жертвоприношение перед отплытием верным залогом благополучного возвращения.
— Может, поплывем завтра? — робко предложил он, почесывая кудрявую бороду.
Нарон посмотрел на курицу, с пронзительным криком барахтавшуюся в воде. Та издала жалобный крик и резко, словно её кто-то дернул за ноги, исчезла с негромким бульканьем.
— Море приняло жертву! — громко сказал он. — Отплываем.
Боаз покачал головой и пошел на корму.
— Отвязывайте канат! Убирайте сходни! — громко скомандовал капитан и, запахнув плащ, направился на нос корабля, где был закреплен огромный кувшин с питьевой водой.
Жрец вежливо посторонился и склонил гладко выбритую голову.
— Прости меня, я не хотел мешать ритуалу.
— Я сам виноват, мудрый Тусет, — с трудом скрывая раздражение, возразил Нарон, отвязывая крышку с горловины кувшина.
Капитан зачерпнул воду и стал пить, искоса поглядывая на пассажира. Келлуанских жрецов считали магами, владевшими тайнами волшебства. Только их народ превращал тела своих знатных покойников в нетленные мумии и строил им величественные гробницы. Загадочная религия келлуан с великим множеством звероголовых богов казалась другим жителям побережья Великого моря суровой и мрачной как их колоссальные храмы с гигантскими скульптурами богов и царей. Несмотря на то, что от Нидоса до устья великого Лаума всего несколько арсангов, на берегах реки существовал совсем другой, малопонятный чужеземцам, мир.
Нарон всегда считал себя человеком здравомыслящим и чуждым авантюр. Поэтому его совсем не обрадовало приглашение на прием к Сентору Кассу по прозвищу Крумон. Скромный купец не ждал ничего хорошего от беседы с членом городского совета и одним из богатейших людей Нидоса. Проворочавшись всю ночь, капитан сходил в храм и принес в жертву целого барашка.
Хвала богам, его самые мрачные прогнозы не оправдались, и речь шла лишь о келлуанском жреце, которого надо взять в плаванье к далеким Рогейским островам. Разумеется, Нарон с облегчением и радостью согласился, тем более что ему еще и заплатили, хотя и маловато. Возможно, именно поэтому присутствие Тусета рядом всегда раздражало капитана.
Вдруг он услышал громкий деревянный стук. Кто-то из гребцов сбился с ритма и ударил весло соседа.
— Длин! — крикнул Нарон, вешая кожаную кружку на специальный крючок. — Что там у тебя происходит, жирный боров?
Надсмотрщик отскочил от люка в трюм и, выхватив из-за пояса плеть, с остервенением стал хлестать рабов.
