Новатерра.Часть 5. Вервольф

На утреннем разводе командир полка гвардии полковник Валентинов, Герой ещё Советского Союза, старый волкодав, выведя из строя командиров батальонов и отдельных подразделений, уточнил задачу на парково-хозяйственный день, а Твердохлебу приказал оставить за себя начальника штаба.

— Присаживайся, Сашка, чувствуй себя как дома, — сказал он уже в рабочем кабинете, — но не забывай, что ты в гостях. Во всяком случае, пока в гостях.

— Я вас 'подсиживать' не собираюсь, — в тон ему усмехнулся Александр. — Во всяком случае, пока.

Они, конечно, вовсе не были запанибрата, Твердохлеб всегда держал необходимую дистанцию. Но при этом Валентинов, во-первых, славился простецким обращением со всеми, от вчерашнего призывника до министра обороны, чем всегда располагал к себе людей, а во-вторых, лично к комбату-три относился с максимально возможным в их положении доверием. По трём простым причинам. Твердохлеб никогда его не подводил, исключая разве что полнейший форс-мажор. Твердохлеб никогда не болтал лишнего ни при своих, ни, уж тем более, при посторонних. Твердохлеб никогда не просил ничего для себя. Хотя расположением командира пользовался частенько — в бытность его комбатом ни один подчинённый офицер, достойный и желающий выдвижения, не задерживался на прежней должности, сколь бы ни было тягостно его отпускать 'из-под себя'. Ни один солдат, имевший веские основания не участвовать в боевых действиях, либо чьи родители — обычно втайне от самого сына — категорически не желали его отправки на 'юга', под пули не пошёл. А это не так мало. Это сильно. Это по-взрослому. Именно за это Александра, тридцатилетнего майора, называли Батей. И Александром Александровичем даже меж собой. И прозвище ещё с военного училища у него было адекватным — Старый. Ну, командир полка мог называть и Сашкой...

— Слыхал я, Сашка, твои домашние сегодня уезжают...

Комбат поморщился. Он в армии не первый год, потому точно знал: если начальство говорит — 'ну, раз ты холостяк...', — это чревато далеко идущими последствиями. На кого ещё взвалить неблагодарную работу? На холостяка. Кто за него заступится? Кому он нужен? Перед кем ему отчитываться? Чем ещё заниматься, кроме службы?! То-то и оно!

— Уезжают, — вздохнул Твердохлеб. — По крайней мере, с утра собирались. Но со стопроцентной уверенностью я бы сейчас не утверждал. Чтобы не сглазить.

— Молодец, наш человек! Ты, кстати, кури, если ухи пухнут. И меня угости своей 'Явой'-отравой... А что же выходной не попросил?

— Да вот, товарищ гвардии полковник, собирался как раз... Ну, выходной, не выходной, а пару часиков... Да, впрочем, ладно, за обед успею на вокзал забросить, паровоз как раз в в 15.25, так что...

— Так что ты, Сашка, — оборвал его Валентинов, — или карьерист, каких поискать ещё, или иностранный шпион. Будь проще, и к тебе потянутся!

— Нам, иностранным шпионам, быть проще никак нельзя, — снова вздохнул комбат. — Такая уж у нас неблагодарная работа. Вам, русским, не понять.

— Угу, куда нам, в наших серых валенках, понять всю сложность работы шпиона 'на холоде'... Ты только с особистом не вздумай так шутить, а то точно на холод сошлёт.

— Угу, — в тон командиру буркнул Твердохлеб, — пора бы уже, а то всё на 'юга' да на 'юга'... Простите, товарищ гвардии полковник, заболтался!

— Аллах простит, он милостив и милосерден, — отмахнулся Валентинов, и началось то самое, за чем комбат был вызван 'на ковёр'. — Есть для тебя, как выразился товарищ Саахов, маленькое, но очень ответственное поручение. Ты со второй половины дня холостяк... Только не говори, что холостяку на хозяйство нужно в два раза больше времени!

— Я и не говорю.

— Но думаешь. Не сметь! Не возражать! Не потерплю!.. Короче, Саня, сегодня по наши души прилетает группа офицеров Центра, московский борт в 19.15. Лично встретишь их и на своей колымаге отвезёшь в нашу гостиницу при санчасти. Начальника медицинской службы с собой в аэропорт не брать!

— Как получится, — с большим сомнением покачал головой комбат.

— Как получится... Что получится? Встретить или не брать Дока?

— Да встретить — без проблем. А вот второе...

— Получится, — твёрдо уверил командир полка. — Таких пи$дюлей получится, что оба у меня месяц на жопы сесть не сможете! У нашего уважаемого капитана Шаталина замечательно получается нализаться везде, куда ни попадёт. Помнишь, как мы его в Итум-Кале выцарапывали из кутузки местного отряда самообороны? Третий день сидит в плену у ортодоксальных исламистов, а пьян-распьян, как ломовой извозчик.

— То были наши 'духи', сочувствующие, — заступился за дружка Твердохлеб. — Док лечил ихнего шейха.

— Солдат бы лучше лечил!

— Так он же медик, некомбатант. Его священный долг оказывать помощь любому страждущему. И, кстати, специалист неплохой.

— Да, безусловно, неплохой! Только ссытся и глухой. Все остальные курские — соловьи как соловьи. А наш — свинья... К слову, о Доке, — Валентинов подтянул к себе микрофон громкой связи. — Дежурный, разыщите капитана Шаталина и — ко мне его!

— Принял, товарищ гвардии полковник! Шаталин как раз здесь, направляю к вам, — чётко отрапортовал невидимый дежурный. А потом, видимо, забыв отключиться, со смешком добавил то, что для ушей командира явно не предназначалось. — Как приползёт, блин, не выгонишь, задолбал уже. Вали, давай, к Деду!

Повинуясь инстинкту самосохранения, Твердохлеб сделал вид, что не расслышал последнего слова дежурного по части. И это помогло. Но лишь ему. А Борисычу на пару дней 'весёлая' жизнь была обеспечена... Валентинов побагровел. Он, конечно, знал своё прозвище, но выносить его не мог.

— Во, блин, щенки, блин! Деда, блин, нашли! Мне пятьдесят два всего, какой я дед?! Да у меня девчонки, знаешь, Саня...

— Знаю, Анатолий Васильевич, — капитулянтски поднял руки комбат. — Да и все вокруг прекрасно знают. У вас девчонки. Старшая давно родила, младшая в известном положении. Потому доля истины в словах подполковника Печёнкина есть. Даже доля с половиной.

— Ой, да иди ты тоже..! Родила! Кого родила?! Такую же, как сама, как сестра и как мама ихняя. И у сестрички, кстати, УЗИ показало, тоже наметилась такая самая... Кто Родину защищать будет?! Я, что ли?!

Оба расхохотались, и накалившаяся было обстановка сразу разрядилась. Нет, сама по себе идея защиты Отечества ни в коей мере не вызывала у них пацифистского сарказма. Просто по части уже с месяц из уст в уста передавался анекдот... По итогам инспекторской проверки Н...ской дивизии заслуженный боевой генерал даёт столь же заслуженный нагоняй комсоставу: 'Боеготовность на нуле! Вооружение ржавеет! Техника разграблена! Офицеры пьют! Прапорщики воруют! Солдаты разбегаются! А вдруг завтра тревога?! А вдруг, не приведи Господь, война?! Кто тогда Родину защищать будет? Я, что ли?! Да на хрен она мне нужна?!'...

И тут раздался несмелый стук в дверь. Причём в дверь наружную. В то время как внутренняя была плотно прикрыта. Через два толстых полотна из массива альпийского ореха и вакуум тамбура между ними донёсся еле различимый голос:

— Разрешите войти?!

— Разрешаю, — с усмешкой прошептал командир полка. — 'Неплохой' твой пришёл! Хотя бы щёлочку приотворил. На это ума нет! Я что, орать во все жабры должен: 'Входите, дорогой Игорь Николаевич, располагайтесь, голубчик вы наш! Мы вас так ждали — все жданки съели'... Да! — наконец рявкнул он, когда поскрёбывание и шёпот повторились.

И был Док. Вернее, и стал Док. Похожий на врача не более, чем экскаватор из угольного разреза на кинозвезду Анастасию Кински в молодые годы, — бесформенный, измятый с головы до ног, небритый. На одутловатой раскрасневшейся физиономии крепко пьющего деревенского куркуля сияла благодушная улыбка, и комбат обоснованно предположил, что виной этому багрянцу не столько похмелье, сколько здоровый молодецкий смех. Заливистый такой, через слезу, с похрюкиванием и стонами. Не иначе как рассказывал дежурной смене очередной 'анекдот из жизни', да сам над ним и хохотал. Все жизненные анекдоты Дока неизменно начинались так: 'Ещё в Курском мединституте дело было. Как-то раз мы с другом Лёхой, он же незабвенный Биксер, сгоношили выпить'...

— Товарищ полковник, капитан Шаталин по вашему приказанию... хм, прибыл! — с некоторой заминкой доложил о себе начальник медицинской службы.

— Слава Богу, прибыл, а не 'явился', как светлый образ Христа-Заступника! Не прошло и пяти лет действительной военной службы по контракту, как выучил. Студент прохладной жизни!

— Как выразился один из персонажей Куприна, кто есть наш враг внутренний? — шёпотом процитировал Твердохлеб. — Студенты, конокрады, социалисты и жиды.

— Всё, базар окончен! — хлопнул ладонью по столешнице Валентинов. — Игорь Николаевич, в каком состоянии гостиничный блок?

Вот тут веселье с Шаталина будто сдуло сквозняком. Полковая гостиница для прикомандированных располагалась в отдельном крыле здания медпункта, и Док нередко пользовался её, что называется, вне прямого штатного предназначения: то консилиум закатит с выставлением спиртных напитков, то приватный инструктаж кого-либо из подчинённых. Какой-либо из подчинённых...

— А что? — спросил он командира севшим голосом.

Тот, показалось, не придал значения его заминке. Или неверно истолковал.

— Оглох, что ли?! Спрашиваю: в каком состоянии гостиничный блок?

— Хм... В надлежащем, товарищ полковник.

— Достойный ответ. К 18.00 привести оба номера не в надлежащее, а в идеальное состояние! Люкс — под размещение генерал-майора, эконом-класса — для троих молодых офицеров. Доставит гостей из аэропорта товарищ Твердохлеб.

Док явственно сглотнул. Сама судьба благоволила к продолжению вчерашнего застолья.

— С больных и санинструктора стряхнуть пыль замшелости и лени, выздоровевших выписать в подразделения, генеральным порядком прибраться в душевой и туалете, нагреть воду. Холодильники гостевых номеров укомплектует начальник столовой. Ничего оттуда не брать! В смысле, не отливать. Последнее касается лично вас, товарищ Шаталин! Вопросы ко мне?

— К какому времени ждать гостей?

— Русским же языком сказал: к восемнадцати-ноль!

Комбат подумал: разумный руководитель всегда добавляет так называемый ефрейторский зазор на разгильдяйство подчинённых.

— Ещё вопросы?

— А воду греть..?

— А воду греть до кипятка! — оборвал Валентинов явно начавшего дурачиться начмеда. — Кипяток — сто градусов, лёд — ноль, водка — сорок, тупой угол — между девяноста и ста восьмьюдесятью. Не пытайся казаться тупее означенного угла, уважаемый студент прохладной жизни. Более не задерживаю!

— Разрешите идти, товарищ полковник? — подобрался Док.

— Да... Да, кстати! На случай, если гости захотят, ну, освежиться прямо в пути следования из аэропорта, озаботься, Игорь Николаевич, вместе с начальником столовой укомплектовать машину товарища Твердохлеба... хм, прохладительными напитками и блюдом с лёгкой закуской к ним, ты в этой области большой специалист. С ассортиментом разберитесь сами, не в детском, чай, саду.

— Чаю, выходит, не нужно... — пробормотал Док.

— Не сметь! Не умничать! Марш выполнять задачу! И не болтать!

И Док, казалось, весь уже, а не только губами, расплылся в торжествующей улыбке. Пьянке быть! Show must go on...

— Наберут в армию на колхозном рынке... Ты всё уразумел, Санёк? — с полной серьёзностью в лице и голосе спросил полковник, когда начмед убрался восвояси.

— Понял: затариться горячительными... прошу прощения, прохладительными напитками и закуской к ним, встретить гостей, телефонировать о прибытии, довезти, сдать на поруки Доку, в пути следования автомобильным транспортом сымитировать вынужденную остановку и тут же тактично, но настойчиво предложить 'освежиться'.

— Молодец, точно ухватил и творчески развил! Главное, правильно расставил акценты. Последнее очень важно.

— Я так понимаю, наиболее конкретно 'освежиться' и за весь период исторического визита более не выходить из состояния 'утренней свежести' должен некий генерал-майор.

— В 'яблочко'! И не некий, а вполне реальный. Заместитель начальника штаба ВДВ России, ты его прекрасно знаешь. 'Прохладительным', как и все мы, грешные, не брезгует, пофорсить перед молодежью любит, так что проблем на первом этапе возникнуть не должно. Дальше им займусь лично я. А твоя задача — обеспечить полноценный 'отдых' его свите.

— Понял, — обречённо вздохнул комбат. — Раз уж я всё равно холостяк... Что происходит, Василич? Что за чума на наши головы? Прямо нашествие инопланетян какое-то.

— Не твоего ума дело, Сашка, — сверх обыкновения грубо отрезал Валентинов. — Меньше знаешь — крепче спишь. Выполняй боевую задачу тупо, отважно и бескомпромиссно. Дед всё продумал. Дед понимает, что творит. Дед, случись что, в обиду тебя не даст.

— Выходит, могут попытаться и обидеть... — глухо проворчал комбат. — Когда баре дерутся, обычно лбы трещат у крепостных.

— Да ты не боись, я же сказал — прикрою, если что.

— А кто тут чего боится?! Я?! Мы с вами под Дачу-Борзой ходили, если помните, а вы говорите... Виноват, товарищ гвардии полковник, извините! Я всё понял. И ещё понял — бухать мне придётся все эти дни.

— Так уж и все! Всего-то два, — расслабился командир полка. Явно расспросы Александра были ему тягостны. — В понедельник они улетят. Причём лично тебе, гарантирую, скучно не будет. Прибывает твой однокашник, подполковник Васильков.

— Подполковник уже... — глухо пробормотал комбат и тут же саркастически воскликнул. — Бог же мой, какое счастье! Я с этим отморозком с первого курса училища только и делал, что не скучал и попадал во всякое гов... хм, во всякие сомнительные ситуации.

— Разрешаю и здесь пару раз попасть. Но не больше! Ты, кстати, знаешь, что он Героя России получил?

— Да ладно!.. Ох, простите, да не может быть!

— Вот тебе и 'да ладно'! Слыхал, как он в горах рабовладельцем стал?

— Не только слыхал, но и видел его бригаду рабского арабского труда, — улыбнулся комбат.

История эта с полгода назад наделала много шума. Однокашник умудрился захватить живьём целую группу диверсантов из двенадцати суданских арабов-наемников. Следовало немедля этапировать их в Объединенный штаб Южного фронта, уж там разобрались бы, кого сдать в контрразведку ФСБ, кого — сотрудникам Главного разведывательного управления Генштаба, кого — под камеры ТВ, а кого, глядишь, с миром отпустить. С борта вертолёта. Задолго до его посадки... Но зарядила непогода, авиация скисла, а наземным транспортом добраться до васильковского блока не было никакой возможности ввиду резкого обострения боевой обстановки.

Не было у тогда ещё майора Василькова на высокогорье и условий для содержания столь важных пленников. Но котелок варил! Он посадил диверсантов на длинную цепь, приковав за щиколотки наручными кандалами. Где взял наручники и цепь, история умалчивает, наверняка заранее готовился... Дабы невольники зазря не жрали сухари — большего им не полагалось, — заставил вкалывать под надзором солдата с бичом. Двое рабов ломами вырубали камень, девятеро передавали по живому конвейеру к местам возведения огневых точек. Труд их не пропал втуне, укрепления пришлись и к месту, и ко времени. Ваххабиты, прознав под конец о захваченной группе, буквально костьми ложились на склонах злосчастной высотки, пытаясь отбить суданцев или, на худой конец, уничтожить всех скопом. По счастью, небо прояснилось, и после жёсткой обработки окрестностей с воздуха сводный парашютно-десантный батальон в клочья разорвал ошмётки 'армии освобождения'.