Обер снова обратился к старосте с вопросом:
"Как же вы столько о пулагах проведали, коли к ним в лес сунуться нельзя?"
Староста долго молчал, потом нехотя протянул:
"Да ты, видно, и не веришь мне, да?"
"Мне, отец, точно знать надо — можно с пулагами свидеться, или нет?" — уважительно, но твердо произнес Обер.
Староста снова надолго замолчал, потом внезапно произнес:
"Ладно. Давно это было, да. Пулаги и тогда нас не жаловали. Но уцелеть можно было, да". — Староста сделал паузу и повторил — "Давно это было. Тогда я молодой совсем был, зеленый. Еще отцовское копье мне нельзя было в руки взять, да-а. Нагрянули тогда на нас из-за дальних холмов, из рода Степного Волка. Ночью налетели, да, и попался я к ним в полон. Да. Наши в погоню пошли, оттерли их к холмам пулагов. Кого перебили, кого полонили, да. А те, что меня взяли, решили краем леса уйти. Пулаги, однако, не дали, да. Все там остались. А я связан был. Видно, пожалели меня — не своей волей к ним в лес попал ведь, да?"
Староста еще поворошил прутиком угли костерка и продолжил свой рассказ:
"Прожил я у них месяца два. Охотники они изрядные, да, и колдуны их в своем деле сильны. Наговором человека на месте убить могут, да. Могут заставить делать, что захотят. Могут приманить издалека, на дневной переход, да-а-а. В плечах не больно широкие, но жилистые, и сильны необычайно. Вот говор их я не постиг. Слова некоторые, правда, до сих пор помню, но толком говорить так и не научился по-ихнему, да". — Староста умолк.
Путешествуя вблизи лесов, где жили пулаги, Обер отыскал еще одного человека, побывавшего у пулагов, и знавшего некоторые слова их языка. Тот был в молодости изгнан из своей деревни, и, добывая себе пропитание охотой, наткнулся в лесу на раненого пулага — бедро у него бьшо распорото когтями шамизу (так топеа называли зверя, которого Тент, следуя привычке для всего на Терре подыскивать земные аналоги, про себя именовал леопардом). Пулаг мог умереть и охотник понес его вглубь джунглей, к становищам его соплеменников. Там он и задержался на долгих восемь лет, будучи принят в один из родов пулагов. Охотник подтвердил догадку Обера — браки пулагов с иноплеменниками (крайне редкие, но все же случавшиеся) были бесплодны. Над чужаками висит заклятье за то, что они пришли на землю пулагов. Боги не допускают смешения пулагов с их гонителями, которые "испорчены демонами" — так трактовали этот факт шаманы пулагов, если верить сбивчивым пояснениям охотника.
Хотя и у него сохранились не слишком обширные познания в языке пулагов, все же Обер смог у него кое-чему научиться. Составленный Обером словарик из нескольких сотен слов давал возможность построить самые примитивные фразы. Обер счел возможным предпринять вылазку в джунгли, надеясь, что выученные слова помогут придать возможной встрече более или менее мирный оборот. Однако все случилось иначе, чем он рассчитывал.
Обер отправился в поход, зная, что пулаги, и ранее настроенные не слишком миролюбиво по отношению к чужакам, ныне стали весьма опасны. В стычках с солдатами и жандармами за последние годы они захватили некоторое количество ружей и зарядов к ним, так что кроме стрел, копий, топориков и кинжалов, можно было нарваться и на пулю. Пулаги сами не делали железа, но превосходно выплавляли и обрабатывали бронзу, почти не уступавшую стали фабричной выделки. Впрочем, пулагская стрела даже и с кремневым наконечником могла уложить наповал.
Конечно, Обер был вооружен — у него была охотничья двустволка-переломка, запас патронов, нож с широким лезвием. И экипировкой, и одеждой он походил на местных охотников-топеа, за исключением того, что владельцев переломок среди них можно было сосчитать по пальцам одной руки. Остальные довольствовались в лучшем случае допотопными кремневыми, а то и фитильными ружьями. Однако и это примитивное вооружение составляло предмет гордости его владельцев, поскольку у большинства топеа не было вообще никакого огнестрельного оружия. Забросив свою двустволку за спину, Обер постепенно уходил от обжитых мест. Едва заметные тропки попадались все реже.
Шли уже третьи сутки, проведенные Обером в лесной чаще, когда ему довелось увидеть людей. Но это были не пулаги. Он заметил, как что-то замелькало вдали, среди древесных стволов. Обер замер, прижавшись к дереву. В полумраке тропических джунглей цепочкой двигались люди в темно-зеленых мундирах жандармского корпуса. Один, два... шесть... восемнадцать. Обер подождал, пока жандармы удалились на почтительное расстояние и продолжил свой путь. Вскоре он вышел к глубокой лощине, склоны и дно которой местами заросли густым кустарником. Кое-где из почвы выступали замшелые валуны. Обер стал искать глазами удобный спуск и в этот момент с расстояния нескольких сотен шагов донесся ружейный залп, за ним — еще один.
Обер проворно бросился на землю, вжавшись в маленькую ложбинку между двумя кряжистыми деревьями, сдернул с плеча двустволку и взвел курки. Патроны были уже в стволах.
Снова донеслись выстрелы, на этот раз разрозненные. Обер насчитал шесть отдельных выстрелов. И опять грянул залп, не очень стройный, но все же это был залп, а не беспорядочная ружейная трескотня.
Один... два... три... Все? Нет, вот еще один... Всего четыре ответных выстрела. Еще залп! И крики.
Обер приподнял голову, чтобы оглядеться. Вокруг никого, никакого движения. Он еще немного приподнялся и краем глаза уловил быстрое мелькание среди кустов на дне лощины. И вот несколько человек выскочило на открытое пространство. Они передвигались ускоренным шагом, временами почти переходя на бег. Пулаги?
Да, эти люди, несомненно, имели сходство и с описаниями, и с изображениями пулагов, виденными Обером. Впереди двое мужчин, за ними шесть или семь женщин, примерно вдвое больше детей. И один мужчина позади всех. Черная, даже кажущаяся чуть лиловатой, кожа, тонкий длинный нос, почти полное отсутствие переносицы, глубоко посаженные глаза, сильно выступающие вперед, но в тоже время и высоко поднятые надбровные дуги, довольно узкий подбородок...
Обер еще не успел и подумать о том, как использовать эту нежданную встречу, как прямо напротив него противоположный склон лощины взорвался грохотом и окутался плотными клубами серого порохового дыма.
"Около десятка стволов" — машинально прикинул Обер.
Один из мужчин, двое женщин и кто-то из детей упали, остальные сразу перешли на быстрый бег, стремясь как можно скорее миновать засаду. На бегу они вскидывали луки и посылали стрелы туда, где сквозь зеленую завесу кустов вился пороховой дым.
Снова залп. Сразу же упали еще три или четыре человека. Одна из женщин, судя по виду — беременная, неуверенно сделав несколько шагов, медленно опустилась на землю, стараясь не уронить ребенка, которого она несла на руках. Мужчина, замыкавший шествие (бежавшие впереди были уже убиты), со стоном схватился за окровавленную левую руку, выронив топорик, но затем подхватил его с земли и укрылся за большим валуном. Оставшиеся в живых — одна женщина (или две?) и несколько детей — попрятались среди кустов.
Кусты на склоне лощины зашевелились и по склону стали спускаться люди в темно-зеленых мундирах, с ружьями на перевес. Штыки слегка поблескивали в лесном сумраке.
"Жандармы, семь человек, вооружены штуцерами" — отметил Обер и на всякий случай стал подбирать удобную позицию для стрельбы. Тем временем один из жандармов поравнялся с раненой беременной женщиной, безуспешно пытавшейся отползти в сторону, и заученным профессиональным движением всадил штык ей в живот, выдернул его, и таким же заученным движением проткнул выпавшего из рук убитой ребенка. Обер не выдержал, вскочил на колено, и выстрелил дуплетом из обеих стволов. Два зеленых мундира, как сговорившись, покачнулись и упали лицом вниз.
Обер тут же бросился на землю и перекатился в сторону, на ходу переламывая ружье и вытаскивая стреляные гильзы. Вовремя. Три выстрела ударили почти слитно и пули сбили листья над тем местом, где он только что находился.
Ружье Обера вновь было заряжено, а жандармы, укрывшись среди кустов на дне лощины, лихорадочно перезаряжали свои штуцера. Обер осторожно выглянул. Черт, ловко попрятались. Но, кажется, один все-таки виден. Да, вот он! Обер прицелился и плавно потянул спусковой крючок. Жандарм вскинулся и стал заваливаться на сторону. Другого выдал тусклый блеск примкнутого штыка, когда он стал поднимать свое ружье. Обер выстрелил навскидку и увидел, как левый бок жандарма быстро потемнел от расплывающейся крови. Стоя на коленях, тот ткнулся головой в землю, и в такой позе замер, привалившись боком к валуну. Три ответных выстрела не заставили себя ждать, но Обер уже снова перекатывался по земле, на ходу перезаряжая ружье.
Пока жандармы не успели зарядить свое оружие, Обер сделал бросок вперед, прыгнул, и скатился вниз по склону лощины. Тишина. Медленно, стараясь не производить шума, Обер двинулся между кустов. Сквозь едва слышимое шуршание листвы до него донесся знакомый щелчок взводимого курка. Не раздумывая, Обер выстрелил на звук. В ответ ударил выстрел, но Обер успел укрыться за валуном.
"Не попал!" — досадливо подумал он. В его ружье один патрон, у жандармов — два заряженных штуцера. Надо исправить эту ситуацию.
Обер прыгнул, перекатываясь через голову, к следующему валуну. Выстрел одного из жандармов пропал зря. Обер лихорадочно вставил второй патрон в ружье, приподнялся, чтобы оглядеться...
Грохот выстрела раздался буквально в десяти шагах и пуля тупо ударила в левое плечо, резанув поврежденную мышцу болью. Ниже выдранного из куртки клока ткани по плечу стала струиться теплая жидкость. Но эта рана не заставила Обера промедлить с ответным выстрелом. На этот раз в патроне была не пуля, а картечь, и жандармский мундир на груди тут же превратился в лохмотья, обильно смоченные кровью.
Слева ухо Обера уловило свист летящего боевого топорика и, резко повернув голову, он увидел, как жандарм ловко уклонился от этого оружия, брошенного слабеющей рукой раненого пулага. Уклонился, но замешкался с выстрелом. Это стоило ему жизни — второй патрон из ружья Обера снес ему пол-головы, когда жандарм попытался упасть за большой валун. Но теперь оба ствола в ружье были пусты. А из-за кустов неторопливо выдвинулась еще одна фигура в жандармском мундире и, плавным движением опытного стрелка направила ствол штуцера прямо в грудь Оберу. Тот резким движением попытался уйти вниз и в сторону, и одновременно в воздухе свистнул боевой топорик, ударив прямо под ухо жандарму. Тот покачнулся и выстрел из штуцера пришелся куда-то высоко поверх кустов. Из раны на шее хлестала кровь, но здоровенный жандарм восстановил равновесие и с неожиданной прытью бросился со штыком наперевес к молодой женщине, метнувшей в него топорик. Женщина опрометью кинулась назад, и жандарм двинулся на Обера, чтобы не дать тому перезарядить ружье.
Обер не стал соревноваться с жандармом в рукопашном бое. Он последовал примеру женщины и со всех ног пустился бежать, на ходу заталкивая в ствол патрон и взводя курок. Резко затормозив, Обер обернулся. Вовремя! Жандарм уже делал выпад своим штуцером с примкнутым штыком. Обер, оттолкнувшись, бросился спиной на ближайший куст и нажал на спуск. Барахтаясь в колючих ветвях, больно царапавших раненую руку, он кое-как выбрался из куста как раз к тому моменту, когда жандарм, выпустивший ружье из раненой правой руки, пытался поудобнее перехватить его левой. Действуя своим ружьем, как дубинкой, Обер нанес удар прикладом по височному шву. Жандарм молча повалился в траву.
Обер быстро подбежал к месту, где сидел раненный пулаг. Оказалось, что у него задета не только рука, но прострелена и икроножная мышца. Торопливыми движениями Обер перетянул ногу под коленом и туго забинтовал сквозную рану. Пока он возился, к ним подошла молодая женщина, тащившая на руках двух малышей, а еще один ребенок, постарше, держался чуть позади нее.
Приняв решение, Обер старательно выговорил на языке пулагов -"Леэйе!" ("Идем!") — и, взвалив раненого себе на плечи, перешел на плавный скользящий, бег, удаляясь от места схватки. Женщина с ребятишками бросилась за ним. С минуты на минуту здесь могли оказаться остальные жандармы и Обер не рассчитывал, что из второй стычки с ними можно будет выйти столь же удачно. Их голоса уже слышались совсем неподалеку и Обер долгое время не сбавлял темп.
Наконец, выбившись из сил, он остановился передохнуть, перевязать собственную кровоточившую руку, и дать передышку раненому пулагу. Да и женщина с детьми, и бежавший за ней маленький мальчик тоже были на исходе сил и начали заметно отставать. Наскоро перетянув свою руку, Обер снова собрался в путь. "Ваура?" ("Куда?") — спросил он женщину. Та, помедлив, неопределенно махнула рукой вглубь леса. "Ийя!" ("Вперед!") — приказал ей Обер, а сам, вновь взвалив раненого (который упорно молчал и лишь изредка стонал сквозь зубы) на плечи, двинулся за ней.
К большому становищу пулагов они вышли на третьи сутки. Обер уже не чувствовал почти ничего вокруг, едкий пот заливал лицо, ноги гудели, легкие разрывало как когтями, горло начисто пересохло. И все же Обер краем глаза уловил неясные фигуры, перебегавшие неподалеку среди сплетения древесных стволов, ветвей и лиан, следуя параллельным курсом. Так продолжалось некоторое время, пока, наконец, Обер чуть не налетел на группу пулагов, выросших у него на пути как будто из-под земли. Обер остановился, опустил раненого на землю и в изнеможении сел рядом с ним. Затем усилием воли он заставил себя подняться и протянул к стоящему впереди всех пулагу с двумя большими ожерельями из когтей и зубов хищников обе руки ладонями кверху. "Между нами мир" — хрипло выдавил он из себя и опять опустился на землю. "Воды!" — прохрипел он.
Что-то с трудом промычал сквозь стиснутые зубы молчавший до того раненый пулаг, затем заговорила женщина. Обер плохо помнил, что было дальше. Во всяком случае, воды ему дали. Где и как он заснул, Обер так и не вспомнил. Лишь на следующий день, проснувшись, он понял, что его не оставили в лесу, а забрали с собой в становище.
Дав поесть (грубая лепешка с кусочком жареного мяса) Обера отвели к костру, у которого сидело несколько пулагов, судя по возрасту — старейшин рода.
"Почему ты убивал воинов своего народа?" — спросил один из них на языке топеа.
"Они не воины моего народа. Они воины вождя", — ответил Обер.
"Разве ваш вождь не избран народом?" — почти искренне удивился старейшина.
"Нет. У нас вождь правит по праву рождения" — объяснил Обер.
Старейшины переглянулись и покачали головами.
"Так ты враждуешь со своим вождем?" — заговорил другой из старейшин.
"Да. Много людей враждует с вождем. Много людей не любит его воинов. Они делают много плохого" — ответил Обер, с трудом подбирая слова.
"Почему воины с трубками, стреляющими огнем, убивают нас?" — вступил в беседу третий старейшина.
"Большой Вождь, живущий далеко за морем, раздает своим сторонникам земли. Земель мало. Он хочет изгнать вас с земли и отдать ее своим людям" — пояснил Обер. — "Он поступает так и с людьми своего племени" — добавил он.
