Книга Исхода

— Спасибо, конечно, за сагу, разогнал ты нашу напряженную скуку... Но, бога ради, — объясни нам, тупым и непонятливым, — а к чему ты все это вспомнил?

— Скучный ты человек, — с обычной своей, специфической, сознательно выработанной флегмой по-настоящему темпераментного человека вздохнул Ресибир, — все-то тебе рациональные причины нужны... Во всем-то тебе до сути докопаться надо. Вот глядишь на полотно Ван Гога, — и сразу же понимаешь, что вся суть в составе красок. Да нет тут никаких отчетливых причин! Нету. Просто, наверное, глядя на этот костер, на это южное небо, я почему-то вспомнил ту картину: остатки стены, я — спиной к помойке, из под насупленных бровей вижу смеющуюся Клару, всю золотую от вечернего августовского солнца. Мимолетная картина, одно мгновенное впечатление, — и оно глубоко рассекло мою жизнь на "до" и "после"... Ни почему, без всякой внятной для ваших кристаллических мозгов причины, дон Об!

Сен сидел и молча улыбался, как и обычно, но почему-то видно было, что ему-то байка как раз и понравилась. В небе, всегда сейчас, горели мириады звезд, особенно крупных, ярких и многочисленных здесь, на удаленном от всех людских поселений предгории, на высоте две тысячи семьсот над уровнем моря, тут, напоминая о прошлом, почти бездымным пламенем горел, рассыпая редкие искры, костер из сухих, как порох, веток каких-то местных кустарников, а там, суля лживые, как трясина, соблазны будущего, совершенно волшебным фонарем, светом, который одновременно напоминалсвет всех светильников мира и не был присущ ни одному из них конкретно, светил Объект. Оч-чень символично получалось. Оттуда-то и подошли, под звездами Вечности вернувшись к огню прошлого, трое усталых мужчин. Хаген, — потому что торговал сверхстерильными помещениями самых разных типов и назначений по всей Европе и "Кое-где за ее пределами", Фермер, потому что совершенно, органически не был способен бездельничать и Некто-В-Сером, он же Борода, — за компанию, начав с утра, за день поставили Объект и теперь подошли с докладом.

— Мастер, — чуть поклонившись художнику, проговорил Хаген, — у нас все готово. Мы это просто к сведению, потому что время, понятно, позднее, а до завтра кондиции помещения гарантированно не ухудшатся. Так что мы это просто для сведения, что все, значит, готово... Ф-фу-у! — Он тяжеловато, в вовсе нехарактерной для себя манере подсел к товарищам и прикурил сигарету от горящей веточки.

— Нет-нет, — проговорил Сен, — я, разумеется, пойду работать прямо сейчас. Серьезные дела должны делаться без интервалов и уж во всяком случае без проволочек... Вы не представляете себе, как коварно бывает Небо, когда что-то даже вроде бы гарантированное — откладывается: портится погода, главное действующее лицо ломает руку, либо же у него вскакивают катаракты на оба глаза. Река течет вспять. Земля разверзается. Боги вдруг просыпаются после столетней спячки и восстают во гневе. Так что, чтобы потом не винить себя в каких-нибудь Объективных Обстоятельствах, — я пойду работать. И так слишком много отдыхал и бездельничал.

То, что предстояло сделать, предстояло ему одному, без всякой посторонней помощи, один он и пошел. Объект представлял из себя так называемый Полевой Ламинарный Бокс и являлся, по сути, прецизионным, специально сделанным экземпляром одноразовой полевой операционной, и ламинарный характер воздушных потоков в рабочей зоне — был только одним из условий, обеспечивающих немыслимую, не от мира сего чистоту. Тамбур первый, — художник разделся донага, упаковал одежду в пластиковый мешок и ступил под душ. Вымывшись — ступил во второй шлюз, где ступил под поток горячего стерильного воздуха, обсушился и умастил кожу особым кремом. Тут же облачился в комбинезон с магнитными швами, выполненный из чего-то, близкого к атомным фильтрам, и респиратор, герметично прилегающий к коже. Третий шлюз: еще один поток воздуха и электростатический душ, — разумеется, — с последовательной сменой зарядов. Специальный инструмент разомкнул перед ним последний на его пути электростатический шов и замкнул его, когда он, наконец, оказался внутри рабочей зоны. Все: сюда извне поступает только абсолютно стерильный, лишенный пыли воздух с оптимальной влажностью. Четыре герметических ящика с четырьмя абсолютно одинаковыми изделиями. Герметический ящик со специальными толстыми фломастерами, — он бы, понятно, предпочел кисть, но тут об этом, понятно, не могло быть и речи. На крышке каждого ящика изнутри и снаружи, — схема последовательной сборки изделия и, разными цветами, — распределение исходных субстанций по поверхности его, из пористой керамики точнейшего состава выполненных деталей. Как будто бы он смог это забыть, даже если бы и захотел! Микропоры в каждой зоне тоже имели строго определенную глубину и калибр. Детали Изделия, крайне незамысловатые с виду, стоили дорого, поскольку были изготовлены по специальному заказу одной небольшой японской фирмой. Фломастеры... О фломастерах можно было бы написать отдельную, полную драматизма историю. Для начала он, как был, во всем снаряжении, уселся на пол, дабы очистить мозг от всего постороннего и прибегнуть к помощи Пустоты. Закончив медитацию, художник действовал уже как автомат. Взять "фломастер". Снять колпачок. Раскрасить тот участок, который нужно, использовав ровно столько содержимого, сколько нужно. Под вакуум для удаления растворителя. Возврат давления. Достать изделие. Все снова. Справедливости ради надо сказать, что процесс можно было назвать раскраской только с большой натяжкой, потому что жидкости во фломастерах были по большей части бесцветными либо же слабо опалесцирующими, — по крайней мере ничего общего по цвету не имели с яркими рубашками фломастеров. Рубашки были для него. Взять фломастер. "Раскрасить". Под вакуум. Время шло мимо него и сквозь него, почти никак не ощущаясь. Более пустой, чем любой пузырь, без чувств, без мыслей, без сомнений, он стал словно бы одной правой рукой и не заметил, как наступило утро. Сознание включилось, сработав, как детонатор, только тогда, когда кончилась работа. Дрожащими руками, враз лишившимися всякой силы, художник упрятал Изделия, — в собранном виде, надо сказать, тяжеленные, — назад в ящики и загерметизировал их. Все. Из дорогого, взлелеянного, тщательно оберегаемого бокса, в который он входил с такими предосторожностями, художник вышел чуть ли не напролом. Встревоженные, озабоченные члены Сообщества подхватили его у самого шлюза, помогли снять облачение и под руки повели в бунгало, — массировать, кормить и поить кофе. Давным-давно, около трех недель тому назад, заходила речь о создании специального устройства для нанесения инициаторных Молекулярных Сборщиков на твердую поверхность, специалисты Сообщества, среди которых были блестящие инженеры-практики, начали прикидывать, как бы это выглядело в реальности, и пригорюнились: проблема оказалась совсем не такой простой, как это показалось кому-то с первого взгляда. Как ни крути, — получалось что-то вроде глубокой модификации прецизионного координатно-копировального станка, который еще надо было проектировать, заказывать и доводить. Тогда-то тихий, молчаливый художник и предложил свои, как он выразился: "профессиональные услуги":

— В конце концов, — проговорил он со своей обычной смущенной улыбкой, — работа художника все-таки сродни работе маляра. Пусть даже и квалифицированного.

Разумеется, — поднялся галдеж. Разумеется, — не было недостатка в высказываниях, что это, дескать, выше человеческих возможностей — даже Сообщество не было полностью лишено недостатков, присущих любому людскому сообществу. Сен не спорил, он совершенно по-прежнему улыбался, и всем как-то так сразу стало ясно, что лучшего — все равно никто ничего предложить не сможет, а значит будет так, как сказал он. Об, знавший кое-что о прошлом и драматической предыстории тихого художника, с обычной своей прямотой и категоричностью подвел черту под бесплодной дискуссией:

— Не валяйте дурака! Мы провозимся с техникой год и она нанесет столько "сборщиков", сколько мы запрограммируем, а Сен нанесет столько, сколько это нужно.

Так, в конце концов, и поступили. Теперь оставалось узнать, насколько успешно прошла его работа, а способ проверки, к сожалению, существовал только один-единственный. Тот самый. Вот именно. Так что художнику, порывавшемуся встать и что-то такое делать, в чем-то там участвовать, пригрозили, что привяжут его к койке и введут снотворное, как буйно помешанному. Остальные начали работу еще затемно. Всех по отдельности и все Сообщество целиком поджимало время.

— Слушайте, — говорил Отщепенец, — ежели мы ничего не доспеем к маю месяцу того года, я буду привлечен и сяду лет на восемьдесят семь за аферу и присвоение имущества вкладчиков...

У остальных были если и не в точности такие, то столь же серьезные и основательные причины — спешить. По крайней мере — не медлить. Всех — поджимало.

Безымянную гору, останец разрушенного, эродированного плоскогорья, назвали почему-то Гора Кси, и это была, по словам Бороды, — "типичная для здешних мест геологическая структура" — нечто среднее между конусом и полусферой, высотой метров в четыреста, она была покрыта мощными, рельефными, даже какими-то скульптурными бороздами, тянувшимися от подножья до самой вершины, словно вырастающая из пыльного каменного крошева. Еще в первый день пребывания в этих богоспасаемых местах Тайпан и Некто В Сером, одинаково-хищно щурясь, заложили вокруг горушки, кольцом, несколько десятков небольших зарядов собственноручно намешанного аммонала с расчетом "на выброс", а потом мобилизовали буквально всех — на хотя бы приблизительную очистку получившихся ям, а затем — на заделку трещин. Вчера, к вечеру, было закончено заполнение этих импровизированных ванн Системным Раствором. Вчера же взялся за свой нечеловеческий труд Сен, так что по всему выходило, — быть нынешнему дню переломным да решающим, во всяком случае — одним из переломных.

— Начали, — сказал Хаген, включая дизель-генератор, — сейчас посмотрим, на что мы вообще годимся и годимся ли вообще хоть на что-то...

Из ям, из мутного рассола в ямах вдруг выползла матовая темнота и неуклонно поползла вверх по склону, затягивая — все и сливаясь между собой. "Типичная геологическая структура" была избрана вовсе не случайно: подобно очень многим разрушенным горам, Гора Кси содержала полиметаллические руды, в редкие дожди расцвечивающие ее склоны яркой радугой вечных красок. В том, как целая гора неукоснительно меняла цвет, заливаемая тьмой, как с наступлением ночи тьмой заливается земля, было что-то совершенно противоестественное и вызывавшее безотчетный ужас. Черный восходящий поток покрывал все, не пропуская ни единого бугорка, ни единой ямки, ни единого камешка, все сплошь, без обиды, и он не остановился, пока не затянул, все ускоряя свое движение, вершину. От исторических слов Хагена и до момента, когда покрытие горы было единодушно признано законченным, прошло четыре часа сорок семь минут чистого времени.

— Все? — Спросил Некто В Сером, прищуривая на мрачную, как перспектива банкротства, непроглядную, как осенняя ночь, кромешную гору свои ярко-голубые глазки. — Все уже закончилось?

— Погодите, — прошипел Отщепенец, — он пока жив, и именно поэтому он пока не изделие. Он закончит свою жизнь так же, как мы заканчиваем свою: в основном из-за склероза сосудов. Каналы и канальцы, по которым полз вверх раствор, — запустеют сверху донизу, замещаясь металлическими жилами... Вот когда этот веселенький процесс закончится... Когда он закончится, говорю я... Тогда-то и начнется самое интересное.

Так оно, в общем, и произошло: почти одновременно в разных местах Горы Кси и близ ее вспыхнули разряды, и заранее проинструктированные работнички стремглав кидались ко всем подобным местам: ликвидировать случайные замыкания, изолировать, соединять, разносить концы силовых кабелей, в которые как-то сами собой превратились шланги, пока специалисты Сообщества, каковыми являлись Чела и Ресибир, готовили к подключению трансформаторы и прочую электротехническую оснастку, проверяли Накопители, призванные снабжать Первую Базу электричеством по ночам, когда иссякнут мощности Горы Кси.

— Что ни говори, — проговорил, отдуваясь, абсолютно забегавшийся Заклинатель Огня, — а есть в ваших сверхтехнологиях что-то, весьма напоминающее старое, доброе животноводство: мало жеребчика до трех лет прокормить, так ты его еще и объездить изволь. Укротить — по сути...

— Ничего, — прохрипел Оберон, — теперь есть у нас свое силовое хозяйство. Так что в ближайшее время, — оно должно теперь полегче быть...

— Ничего, — подхватил Тэшик-Таш, мосластый, смуглый франкоязычный швейцарец, с необыкновенно подвижным, малость обезьяньим лицом, антрополог и врач, — и это тоже — ничего. Новые трудности мы себе как-нибудь подыщем...

— Уже. — Согласился Некто В Сером. — Сейчас поедим, полежим с полчасика на спине, — да и пойдем с господами Обом и Обероном... К послезавтрашнему полудню надо поспеть комплекс собрать, чтоб было куда Радужное Ядро поселить. Потом я — к основному месту службы, а вы, — вам хуже, вам продолжать моделирование техноэволюции.

— И буровые работы, — подключился лежащий ничком Тайпан, — тоже завтра. Без этого все равно ничего не будет, так что нечего и тянуть...

— Ну вот, видите... Каждый знает, что ему делать. Одно удовольствие с вами работать, господа.

От громады предстоящих дел хотелось зажмуриться и ни о чем не думать. Каждый, буквально каждый шаг вперед порождал в свою очередь сразу несколько совершенно неотложных проблем, и все-таки постоянным страшным усилием Сообществу, в общем, удавалось придерживаться графика работ. К вечеру следующего дня в заранее оконтуренных местах залегания полиметаллических руд были пробурены четыре скважины, в них — залит еще один вариант системного раствора, а тот, в свою очередь, разъел породу, превратив скважины — в настоящие шахты с диаметром ствола более сорока метров и глубиной — более шестидесяти, этакие колодцы, на дно которых и поместили, — порознь, со всеми предосторожностями все четыре изделия, подсоединили к ним кабели, а стволы всех четырех шахт заполнили пробками из быстротвердеющей синтетической пены. Помимо силового кабеля, по инстинктивному стремлению контролировать, по возможности, — все, ко всем изделиям подключили массу всяких датчиков, что вызвало бурную реакцию со стороны Оба, обладавшего довольно-таки желчным характером:

— Зачем, — а? Объясните мне, ради бога — зачем? Смысл-то какой? Помимо того, что зародыш немедленно эти датчики стрескает, скажите — что вы хотите из всего этого получить? Какую информацию, и, главное, что вы собираетесь с этой информацией делать?

— Ха, — сказал Хаген, — а как ты собираешься узнать, что уже — все?

— Уж это ты будь уверен — узнаю!

— Хотелось бы верить. Но я, знаете ли, в некоторых вопросах чистой воды атеист.

Истина, как всегда, оказалась где-то посередине: никаких ответов на вопросы, которых, к тому же никто не ставил, данные самописцев, понятно, не дали, но зато дали они массу пищи для ума. Во всех четырех шахтах отмечались резкие скачки температуры. Вдруг возникали и пропадали бесследно магнитные поля огромной напряженности и в поразительно малых объемах. Там, на дне пронизывали пространство сфокусированные, острые, как бритва, пучки радиоволн. Но все это было полбеды: во всех четырех рабочих зонах возникали очаги сильнейшей радиоактивности. И это, в свою очередь, вызывало очередной комментарий: