Анклав Перуна (общий файл)

Дальнейшие дебаты прервало прибытие Антона. Он тоже сгибался под тяжестью огромного рюкзака, с пристегнутым к нему спальником и палаткой. В руках нес гитару и котелок. Вот только в зубах ничего не было.

Отсмеявшись, все начали гадать, в каком виде появится Лешка?

— У него, наверное, в зубах еще и удочка будет, — смеялась Ленка. — Он без нее никуда.

В это время открылась дверь, и вошел Алешка... с пустыми руками! Не запыхавшийся. Посмотрел на немую сцену, потом на сумки с рюкзаком и расхохотался.

— И это все вы волочили на себе? — отсмеявшись, спросил он. -Вот чудаки! Вы что думали, и я такой же придурок? А ну, быстро грузите все в машину, да и сами пошли грузиться. Я без нее никуда!

Ребята захлопнули открытые рты, дружно подхватили сумки и наперегонки рванули к знакомому до каждой царапинки зелененькому "москвичу", в обиходе прозванному Зеленым Драконом. Быстро уложили, увязали груз, залезли в салон и приготовились к долгому ожиданию. Но ожидания не получилось. Не успел Антон предложить распить по такому случаю хотя бы бутылочку пива, как картинка за окнами поплыла, и многоэтажные дома сменились лесным пейзажем. Приехали!

Не успели ребята и глазом моргнуть, как их машина оказалась на знакомой полянке возле старого дома. Вот только встречал их не домовой, а сердитая девица весьма миловидной внешности. На вид ей было лет двадцать пять — тридцать. Прямые черные с синеватым отливом волосы и черные глаза производили несколько жутковатое впечатление. Да и выражение лица девицы не обещало ничего хорошего.

Не успел Алексей открыть дверцу машины, как у него тут же спросили, а не охренели ли они, и не могли бы они взять железный ящик еще потяжелее, и не считает ли лично он, что у сей милой дамы лично сил немерено и девать их некуда!

Врубившись в ситуацию, Лёха подошел к девушке, перехватил в воздухе грозно размахивающую ручку и, поцеловав ее, поинтересовался:

— Красавица, не ошибусь ли я, предположив, что именно Вы являетесь той Ягой, на хрупкие плечи которой возложена миссия по нашему переносу в сие райское местечко? А если это так, то какая тварь посмела обозвать столь прелестное создание "Бабой"?

Слегка обалдевшая от такого куртуазного обращения, девица утвердительно кивнула головой, а выдернутую у Лешки руку спрятала за спину.

— Тогда примите наши извинения и поймите нас правильно. Этот, с позволения сказать, "железный ящик" мы прихватили только для того, чтобы в дальнейшем снять груз транспортных перевозок с Ваших столь хрупких (и очень красивых) плеч и перенести его на двигатель внутреннего сгорания, помещенный под капотом этого автомобиля, — произнес Лёха, а сам подумал: "во, как завернул!".

Ребята, сраженные этим диалогом наповал, сидя в машине, тупо взирали на разыгрываемую перед ними сцену.

После минутной заминки девушка мило улыбнулась и, приветливо кивнув, сказала приятным, слегка хрипловатым голосом:

— Ну, хорошо, я принимаю Ваши извинения. Не могли бы Вы познакомить меня с Вашими друзьями? — После этой фразы все дверцы машины распахнулись, и начался шумный процесс представления. Причем, знакомясь с ребятами, девушка представлялась именно как Баба Яга. По окончанию процесса знакомства Антон с Женей быстро развели костер, а девчонки начали готовить не то поздний завтрак, так как в спешке никто не позавтракал, не то ранний обед. Тут же под ногами вертелся Рыжик, на правах старого знакомого заглядывая в каждую кастрюлю и кульки с продуктами. Добегался он до того, что имя Рыжик девчонки забраковали, сказав , что оно больше напоминает кличку кота, а слегка опешившего домового переименовали в Мефодия Рыжего и объявили, что под этим именем он принимается в из дружный коллектив. Сим решением домовой ужасно возгордился и тут же, ухватив ложку, отправился дегустировать готовящиеся блюда.

Яга тоже была приглашена на торжество по случаю знакомства и, в ожидании пока позовут к столу, отвечала на Лешкины вопросы:

— Ну, почему "Яга" я, положим, понимаю. Это сокращение от славянского имени Ягна. Но как можно такую юную девушку называть "бабой"?

Отсмеявшись, девушка ответила, что с именем Алексей, конечно, угадал, а вот слово "баба" раньше не означало возраст, а значило "знающая", и только потом люди решили, что много знать может только пожилой человек, и это слово стало символом старости. Ну, а на счет возраста, так это понятие относительное, и обсуждать с дамой этот вопрос по меньшей мере некорректно.

— Вообще-то, я совсем недавно стала совершеннолетней. Двести лет мне исполнилось только год назад, — добила она. Челюсти у народа упали и поотбивали все пальцы на ногах.

Тем временем, произведя дегустацию, свежепоименованный Мефодий принялся за инвентаризацию. Сунув свой любопытный нос в пару пакетов, он возгордился еще больше. Оказывается, он стал "своим" ("штатным") домовым в компании редких богатеев, ибо никто из прежних хозяев в бывшем селе не мог себе позволить скупать соль в таких количествах. А когда Люська щедрой рукой сыпанула в котел содержимого черного пакетика, бедный домовой просто обалдел. Очень уж вольно распоряжались "его" люди такой дорогущей специей, как перец. Впрочем, в вещмешке таких пакетиков было еще не меньше десятка. Мефодий даже пересчитал для верности: пятнадцать штук! А еще множество каких-то других пакетиков, сунуть нос в которые пока не получалось.

"Это ж сколько добра заморского! — восхищенно подумал Рыжий. — Может и чай у них имеется? И даже САХАР?!". Он еще помнил, как дед Григор, один из последних местных обитателей, степенно колол большую сахарную голову и закладывал за щеку небольшой кусочек. Этого кусочка деду хватало не на одну чашку чаю. Домовой сахар таскать не решался: ему доставались лишь крошки со стола. Но вкус этих крошек он хорошо помнил. Скажи ему кто-нибудь сейчас, что он намного богаче ребят, если конечно посчитать количество и стоимость меда во всех старых дуплянках, доступных ему, Рыжий бы очень удивился.

Но своими размышлениями домовой ни с кем не делился, он просто деловито шуровал по мешкам, все больше и больше убеждаясь, что эти люди не пропадут: сахар, соль, чай, специи, спички, свечи — весь дефицит начала ХХ века присутствовал в поклаже в неимоверных количествах. О том, что за семьдесят лет мир мог так резко измениться, Мефодий не подумал. Хотя, и в Харькове тридцатых годов ХХ века это все уже было не редкостью. Просто домовой никогда не бывал в больших городах, поэтому хозяйство привык вести по-старинке.

— Мефодий, пожалуйте к столу? — улыбаясь, позвал его Лёха. Он уже с полчаса наблюдал, как забавный знакомец шарит по их вещам, что-то подсчитывая на пальцах. И как его мордашка постепенно меняет выражение с уважительного на удивленное, потом на жутко довольное, а потом на вообще обалдевшее. Подозревать домового в краже Лёха и не думал, не тот типаж. Просто деловитая ревизиям до боли напоминала один из любимых мультиков. А когда Люська щедро сыпанула в котел перцу, у человечка стало такое лицо, что Леха приготовился услышать знаменитое "Убытки-то! Убытки-то несчитаны!" Но домовой оказался тактичным и степенным. Он только с чувством втянул носом воздух и, видимо на всякий случай, еще раз заглянул в пакет со специями.

— А не пора ли нам перекусить? — озвучил волнующий все желудки вопрос Антон. — А то я чего-то резко начал стройнеть.

— Ой, ребята, подождите секундочку. Я только приведу себя в порядок, а то хожу тут, как кикимора болотная, — заявила занявшая пост главной стряпухи Люська. Продолжить свой монолог ей помешало вежливое покашливание:

— Кхе-кхе! А я думала меня уж и не пригласят на чай-сахар. Мол, рылом не вышла, — заявила, выходя из-за ближайшего куста, девушка неопределенного возраста со слегка растрепанными волосам и в сильно порванном платье (если этот ее балахон можно было так назвать). И то и другое было неопределенного грязно-бурого цвета. Но внимание привлекли не волосы и не платье, а сияющие на довольно симпатичной мордашке два совершенно разных глаза: один — небесно-голубой, а другой — темно-карий.

— Уважаемая, а кто Вы собственно? — поинтересовалась Люська.

— Как это кто? Она я и есть. Кикимора. Сами же позвали. Мы ж без приглашении ни-ни, а вот ежели позовут, мы тут как тут, — гордо ответила девушка.

Бедным пальцам на ногах опять досталось по полной. Немного придя в себя, Люська вспомнила хорошие манеры и пригласила всех к столу, вернее к двум походным столикам, составленным вместе.

— Клянусь хвостом! Подобралась славная компания. Только Лешего не хватает, — заявила она, тряхнув волосами, завязанными в шикарный "конский хвост" и явно пародируя фразу из известного мультика.

— Как это не хватает? Почему не хватает? Топчут тут, понимаешь, мой лес, а меня, значит, не хватает! Нет, чтобы кашкой угостить. Молочком с хлебушком проставиться. А то сразу, понимаешь, с претензиями, раздался старческий басок из-под старого вывернутого пня. На сей раз досталось не только пальцам на ногах, но и Мефодию: опешившая Люська высыпала черпак горячей каши вместо тарелки ему на голову на что домовой отреагировал диким воплем и нечленораздельными звуками явно на местном непереводимом диалекте.

— Леший! Настоящий! Ну, ни хрена себе! — Леха первым пришел в себя, поняв, что тут ничему удивляться не стоит.

— Выходи, дед. Милости просим к столу. Молочка правда нет, но, если не побрезгуешь, коньячком угощу, а каши у нас много — на всех хватит, — выдал Лёха.

Продолжить фразу он не смог. Услышав его слова, что каши хватит на всех, рачительный домовой прекратил ругаться и чуть не с кулаками набежал на Лёху.

— Ты что такое говоришь? Так нельзя! Щас как набегут... Нам ничего не останется, — чуть не плакал Мефодий.

— Понятно, — вмешался в разговор Женя. — Ребята, давайте больше никого не упоминать, хотя бы пока не поедим. По-моему, для начала экзотики и так хватит. Так что разбирайте миски, доставайте кружки. А ты, Лёха, доставай коньяк, раз похвалился. Деда ждет! — и указал на скромно стоящего возле пня невысокого слегка сутулого старичка в лохматой шапке с растрепанной бородой и в стоптанных валенках (это летом-то!).

— Дельному совету и последовать не грех, — засмеялся Лёха, доставая из "бардачка" бутылочку "Шустова". — Подходи, дедушка, ближе, гостем будешь. Вернее, будь хозяином, это мы у тебя в гостях. А раз так, тебе первое слово, — он протянул Лешему пластиковый стаканчик, наполненный коньяком. Леший вроде как даже возгордился, выпятил тощий живот, пригладил бороду и хрипловатым баском изрек:

— Ну, за людёв, значит! Чтоб были и не переводились. Чтоб нас, значится, чаще вспоминали, — и опрокинул стаканчик куда-то в гущу своей бороды. Глаза у него стали огромные, как два блюдца. Откуда-то из бороды раздавались непонятные звуки. Пить коньяк стаканами лесная нечисть явно была не приспособлена. ( Пока!)

Отдышавшись и закусив кашей, дед выдал фразу, которая сразила всех наповал:

— Ну, ни хрена себе! — прокашлял он подслушанное словечко. — Почище березового сока шибает! — Компания дружно заржала.

Яга к коньяку оказалась более подготовленной (после настоек из мухомора, не иначе!), а Мефодий его только понюхал, но пить не стал, ожидая сладостей. Поэтому смеялись все и слегка окосевший Леший в том числе.

Кто-то из ребят предложил по второй. А после третьей перемешались все: и чистые, и нечистые... Никто никого не слышал, каждый что-то рассказывал, стараясь быть в центре внимания. Свернувшись калачиком у пенька, сладко похрапывал Леший, а торжественный обед по случаю прибытия "людёв", как сказал Мефодий, плавно перетекал в ужин. Каша и коньяк закончились, легкий хмель на свежем лесном воздухе быстро прошел, и ребята вместе с гостями пили чай с пряниками и бубликами, иногда рассказывая свои истории, а больше слушая рассказы домового о старой жизни на хуторе, да Лешего о лесном зверье. Яга же с Кикиморой сидели у костра тихонько, в разговоры не встревали, а внимательно слушали рассказчиков, прихлебывая экзотическое для них лакомство — индийский чай, щедро сдобренный сахаром.

В хорошей компании да за хорошим столом время летит быстро. Незаметно стемнело. Темнота как будто надвинулась со всех сторон к костру. Ребята невольно поёживались. Было такое чувство, будто за ними наблюдают десятки глаз. Казалось, вся лесная нечисть, привлеченная костром и вкусными запахами, наблюдает из кустов, выбирая, чем бы или кем бы перекусить. Наконец, не выдержав, Алешка встал, достал из багажника аккумуляторную лампу и, повесив ее на ветку, включил. Яркий свет разорвал темноту на поляне. Он казался материальным, ощутимым. Все опасности отодвигались за пределы освещенной поляны. Беззвучный вопль сожаления и боли ощутили ребята, и чувство опасности исчезло. Было ощущение, что все наблюдавшие за поляной, испуганные ярким светом, разом развернулись и убежали вглубь леса.

Гости, явно не знакомые с электричеством, тоже слегка испугались. Яга стала выпытывать, что это за колдовство, а домовой возмущался, что нельзя расходовать так много света, а то он скоро кончится. По аккомпанемент шутливых ответов ребята начали ставить палатки. Одну для девчонок, одну — для себя. Леха заявил, что будет спать в машине, а девчонки закричали, что им будет спать страшно, и мигом растащили Женьку с Антохой по разным палаткам.

Уставший Леший прилег отдохнуть под пенечком, да и исчез. Яга с Кикиморой, сказав, что пора и честь знать, ушли в лес, явно не спать, а поделиться с остальной нечистью новостями "про людёв". А одинокий Мефодий так жалобно смотрел на оставленные продукты и сладости, что Алешка не выдержал и пригласил его к себе в машину переночевать и подсчитать имеющиеся там запасы. Последний аргумент оказался решающим, и домовой быстро юркнул в машину.

"Вот и закончился первый день, принеся нам массу сказочных сюрпризов" — подумал Алешка, подбросил дров в костер, выключил лампу и пошел спать. Утром он собирался проверить, какие караси выросли в местном пруду за семьдесят лет, а для этого ему нужно было рано вставать. Но ночью вместо рыбалки ему почему-то снились темные глаза двухсотлетней юной Бабы Яги.

А потом ему приснился Сон. Сон с большой буквы. Он как бы был участником событий и одновременно смотрел на них со стороны.

Приближался вечер. Земля, нагретая солнцем за день, парила, и над полями образовалось дрожащее марево. Напрямик без дороги к виднеющемуся вдалеке лесу продвигалась небольшая группа всадников на невысоких степных лошадях. Двое высоких дочерна загоревших воинов ехали во главе кавалькады и вели за собой по три заводных тяжело груженных коня. Воины были без брони в белых полотняных рубахах, и только длинные косы на макушках бритых голов да длинные тяжелые мечи выдавали их воинский стан. Судя по тому, как часто они оглядывались назад, воины уходили от погони. Между двух заводных коней на подвязанной попоне лежал третий. Они все были похожи, как могут быть похожи только братья. Однако лежачий отличался более могучей статью, бледным лицом, полуседой косой и окровавленными полотнами, закрывающими правое плечо и половину груди. Две лошади были навьючены тяжелыми тюками, а еще две так же на попоне везли какой-то длинный и явно тяжелый сверток.