— Спасибо! — я чуть виновато вздохнула: в последнее время у меня никак не получалось выполнять домашние обязанности — то курсы, то тир, то основная работа отнимали почти всё свободное время в будние дни.

Я села за стол, Света, не ужинавшая до моего прихода, с облегчением взялась за вилку, и спросила, уже жуя:

— Ну как учёба?

— Хорошо, — я с удовольствием попробовала зажаренного до хрустящей корочки хека. Да, не осётр, но мне нравится не меньше сёмги или даже стерляди — я и её едала. — Скоро зачёт будет, надеюсь, не опозорюсь.

— Прибью! — она рассмеялась. — Ладно, ещё какие новости?

— Хаук в кино звал, договорились на субботу, — я добавила себе салата. Лаки тогда правду сказал — Фо готовила отменно! Просто на одну себя ей готовить не хотелось, а на компанию — тогда обычно старались парни, у них почему-то была такая договорённость.

— В субботу? — Света на минуту задумалась. — Пойдёт, на дачу тогда в воскресенье поедем.

— Картошка?

— Да, картошка. А на той неделе — конторское поле, выезд обязателен для всех, кроме дежурных, даже Пётр Анатольевич будет. Хранилище уже готово. Всё же надо тебе ещё один спортивный костюм купить, недорогой. В нём в поле работать удобнее.

— Это уже после, — я прикинула. — В пятницу у меня вечер свободный, так что ужин за мной. Иди спать, я тут уберу.

* * *

В тире было шумно, потому как, кроме меня и ещё нескольких сотрудниц конторы, здесь в то же самое время сдавали нормативы сотрудники одного из отделов милиции, поглядывая на нас с усмешкой, а на Попа — с жалостью: "Этих куриц не выучить". Во многом они были правы, ведь нормативы по стрельбе не нужны ни поварихе, ни лаборантке, ни мне. Ну кто пустит в реальный бой, не дай бог, официантку? Это ведь не война, это... Не знаю, странное состояние напряжённого, готового к трудностям, но уверенного в себе мира. Да и исконники — не террористы моей родины, у них другие методы, и перестрелки они не любят. Они — "учёные", хотя иногда и наёмников используют, для охраны установок.

— Со, заснула?! А ну! — Поп был сердит. Я вздохнула, взяла наушники и очки, пистолет, и... Я не люблю огнестрельное оружие: пистолет тяжёлый, отдача сильная, рука болит, и вечно промахиваюсь, а надо хотя бы раз в мишень попасть — не о "десятке" речь, а именно о самой мишени. И Попа подводить не хочется. Он подошёл, тяжело вздохнул, взял мою руку:

— Твёрже запястье! Смотри в прицел, в щель смотри! Видишь рисочку?

— Поп, я теорию знаю... — это было правдой — я довольно быстро разобралась с устройством пистолета и принципами стрельбы — там всё просто. В теории. Рядом столь же грустно вздыхала Кью, но ей легче, у неё опыт уже был, она даже "тройку" выбивала иногда, А я...

— Руку держи! Целься. Да не так! Со, ты специально?! Молодец, в "двойку"!

Каким чудом я попала в эту "двойку", я и сама не знала, наверное, статистическая вероятность сработала. Поп облегчённо улыбнулся и пошёл разбираться с тётей Машей — нашей поварихой, которой пистолет был нужен, как папуасу — валенки.

— Уф.... — Кью с облегчением потрясла головой, чуть морщась от долетавшего из-за двери тира шума. — Замучил он меня! И кто придумал, что нам это нужно?!

— Не знаю... — я размяла кисть. — Пойдём, а то уже почти девять, Фо без меня не ужинает, и теперь наверняка ругается на весь свет.

— И бегает по комнате, — фыркнула Кудряшка. — А может, и вокруг дома. У неё так бывает — злость сбрасывает.

— Поп злой, Фо злая. Повезло мне сегодня, — я взяла сумку. — Всё, пойду её ловить, а то на сверхсветовую перейдёт.

Кью рассмеялась:

— Поймаешь. А я пойду Лота успокаивать, он, наверное, третий раз ужин греет.

— Завтра ты ему ужин греть будешь, парни нормативы сдавать пойдут, — я толкнула дверь на улицу.

— А потом всей компанией к вам явятся, ужинать, и Поп на тебе за сегодняшнее отыграется, тройную порцию съест, — Кью снова рассмеялась, потом кивнула мне, и побежала на свою остановку, а я — на свою, потому как ехать нам надо было в разные концы города.

* * *

Кью ошиблась: в пятницу парни к нам не пошли, а отправились отмечать сдачу Попом норм на КМС — он на самом деле был отличным стрелком. Не особо отставали от него и Пол с Солом, считая такие тренировки скорее игрой, что облегчало им учёбу. Хаук и Лаки, по себе знавшие, что такое война, наоборот, особого азарта не испытывали, стараясь лишь сдавать все положенные нормативы и не терять навыка. Поп же находился между этими "полюсами": азарта не скрывал, но и восторгов особых не испытывал, зная, что умение необходимо не для похвальбы, а для защиты себя и окружающих. И даже несколько раз применял оружие — в бытность работы в милиции. Сдав нормы, он головы не потерял, и сообразил отзвониться нам с Фо, предупредив, что ждать их сегодня не надо — он должен "проставиться". Фо фыркнула, отключив телефон:

— Заботливые, как идеальные мужья. Пойдём есть, не пропадать же твоему искусству.

— Завтра придут, — рассмеялась я, — и будут в два раза голоднее, чем сегодня.

— И с гудящими головами, — Света выставила из духовки противень с запечёнными сардельками. — Налетай!

Парни заявились в девять утра, не сказать, чтобы особо помятые, но и не пышущие бодростью. Самыми вялыми, как мы и ожидали, были Пол с Солом, а самым бодрым — Хаук, не забывший про кино, и даже уже купивший билеты, хотя идти мы, вроде, собирались вечером. Я коротко кивнула пятёрке друзей, и убежала в магазин за недорогим (такой не жалко) спортивным костюмом. А когда вернулась, гостей уже не было — Фо не любит "осенних мух", и выгнала компанию отсыпаться.

— Купила? — она вытряхнула из пакета одежду. — Ого, целых два?!

— Уценёнка, — я кивнула на чуть разошедшиеся кое-где швы отделки. — Поправить легко, а так будет смена, на всякий случай.

— У меня машинки нет, — пожала плечами Фо, — нужно к Кью ехать.

— Тут работы немного, до ужина отделаюсь, — я выложила на журнальный столик пакетик с нитками-иголками.

— Хаук в шесть придёт, — Света с усмешкой взглянула на "набор рукодельницы".

— Я ещё и причёску успею сделать, — я распаковала катушку ниток.

— Ну, смотри сама. Чуть не забыла — ребята просили поблагодарить тебя за завтрак, — Фо взялась за журнал мод. — Хотя это, вообще-то, был ужин. Но им понравилось, даже разогревать не пришлось.

Я поморщилась: вчера вкусные золотистые сардельки буквально утопали в растопленном жире, а вот утром он застыл, и стал напоминать парафиновую свечку. Как такое есть — я не могла понять.

Хаук пришёл минут за десять до назначенного времени, но я этого ожидала, и уже была полностью готова. Он галантно подал мне руку:

— Прошу. Не против прогуляться пешком?

— Только "за", — я улыбнулась. Погода была отличная, до кинотеатра всего две остановки, поэтому такая прогулка лишь увеличивала удовольствие от субботнего вечера. — Какой фильм?

— Я же говорил — новая картина Уиллкотта, — парень старался приноровиться к моему шагу, но это было сложно: он на голову выше меня, к тому же я не умела бегать, как Фо.

— Это который "Дюну" снял? — я обрадовалась. Здесь не было многих, известных на моей родине, режиссёров, в том числе мрачно-загадочного Дэвида Линча, так что и "культовый", как говорят на моей родине, фильм "Дюна", с красавцем Маклахленом в роли Пола Атридеса, тоже не знали. Но книгу Герберта экранизировали, только чуть позже, зато ближе к оригиналу, с великолепными спецэффектами (защитные поля уж точно не напоминали "картонные коробки"), и очень талантливыми актёрами. Фильм на самом деле был шедевром молодого тогда Уиллкотта. Теперь режиссёр стал уже мировой знаменитостью, но снимал всё на столь же высоком уровне, не гонясь за внешней броскостью или "элитарностью", но и не упуская ничего — ни спецэффектов, ни достоверности в мелочах, ни продуманного сценария.

— Да, он, — Хаук притормозил меня у пешеходного перехода — временного, надземного, рядом с которым вот уже три месяца перестраивали пострадавший от взрыва подземный переход. — Он снял что-то по книге малоизвестной американской писательницы, ты её вряд ли знаешь. Но, говорят, фильм хороший.

— Я с этими курсами всё пропустила, — вздохнула я. — А что за писательница?

— Она под мужским именем издавалась, Андрэ Нортон. Фильм по детской книге, но, вроде, вполне серьёзный: "Тёмный трубач". О чём — не знаю.

— Что? — я даже споткнулась. — Серьёзно? У нас Нортон очень известна, я её ещё в школе читала, и "Тёмного трубача". Хотя по сравнению с "Дюной" он на самом деле совсем детский, но хороший.

Уиллкотт и впрямь снял всё великолепно, сделав из подростковой, по сути, повести притчу об ответственности людей друг за друга и за тех, кого приручили и изменили, вольно или невольно. А белёсые обитатели пещер — выродившиеся Предтечи, — превратились у него в воплощение слепой ненасытной жажды войны, снова и снова порождающей саму себя, и отказавшейся от жизни ради призрачной власти силы. Странные же существа из питомников, наоборот, не отталкивали своей чуждостью, а заставляли стремиться вперёд, искать искры разума во вроде бы не предназначенных для этого созданиях. И вся история переплеталась тихой мелодией детской дудочки, то грустной, то тревожной, то звавшей на бой и оплакивавшей погибших — другого музыкального сопровождения в фильме не было.

— Хорошо снял, — Хаук помог мне спуститься с высокой ступеньки крыльца кинотеатра.

— Очень! — я взглянула в тёмное, уже осеннее небо. — Сколько времени? Ого! Фо там меня костерит уже.

— За что? Только десятый час.

— Завтра мы должны картошку копать.

— Понятно, — парень хмыкнул. — Сезон урожая открыт. Мои на те выходные собираются, мы с Лаки копать будем.

— С Лаки?

— Да, его участок небольшой, рядом с нашим, и мы их объединили в один, так управляться легче.

— У тебя участок рядом с участком Фо?

— Нет, дальше. У неё почти у реки, напротив конторы, и иногда подтапливает по весне, а наши раньше распределяли, они дальше и выше.

— Картошку только садите? — я рассмеялась про себя, мысленно представила высокого мосластого Хаука в позе "буквы зю" на прополке грядок.

— Родители ещё с помидорами, яблоками и вишней возятся — что сами закатывают, что сдают. И так, по мелочи — зелень всякая.

Я понимающе кивнула. Разговоры об огородах сейчас, наверное, вели во всём городе.

* * *

Утром за нами заехали родители Фо — обычные, чуть кругловатые, но крепкие пенсионеры: мать пополнее, отец повыше. Он управлял уже много повидавшей машиной вроде пятидверной "Нивы" моего мира — самый что ни на есть дачный вариант.

— Садитесь, рабыни, едем на плантации. А где ваши белые платья?

— Синие костюмы практичнее, меньше трат рабовладельцам, — расхохоталась Фо, закидывая в багажник сумку с вещами.

Участок на самом деле оказался прямо у реки, почти напротив нашей конторы, в полукилометре, если считать по прямой. Старый деревянный дом, палисадник с уже отцвётшими розами и всё ещё бушевавшими мальвами — от белоснежных до почти чёрных, — и вполне себе приличный, соток на десять, огород. Фо потянула меня к сараю:

— Держи лопату. Мы копаем, они собирают.

— Вы здесь раньше жили? — я смотрела на обитый вагонкой зелёный дом, построенный, наверное, с полвека назад. Не дачный, а обычный городской частный дом середины прошлого века.

— Нет, эти участки люди по дешёвке продавали, когда паника началась, в первые годы нападений. Тогда многие в многоэтажки или в небольшие городки переехали, даже в деревнях скупили всё, что только можно, а эти усадебки иногда просто бросали. Умные люди и подсуетились — многие организации скупали все доступные участки. Наша контора, ещё когда филиал здесь планировали организовать, приобрела участков пятьдесят, потом ещё докупала. Пригодилось. Хватит болтать, пошли работать!

Копка картошки заняла весь день, благо, был он пасмурным и нежарким. Да и урожай радовал — сам-восемь, по словам родителей Фо, вышло. А вечером мы вчетвером сидели посреди убранного огорода, пекли картошку в костре из картофельных бодыльев, и ели жирную вкуснющую скумбрию, порезанные тушки которой были, по традиции, выложены на старую промасленную газетку. Мать Светы, Антонина Петровна, старалась получше накормить меня:

— Ешьте, Ната, ешьте. Теперь это и ваш участок, ваш дом. Надо будет вам ключи сделать, на всякий случай.

Я разламывала крахмальные клубни, чёрные и страшные снаружи, и бело-рассыпчатые внутри, брала с газетного листа рыбу, и уже не спорила.

Спор был ещё в июне, когда Фо огорошила новостью о том, что вписала меня в список арендаторов дачного участка, и теперь я буду в случае блокады получать дополнительный паёк. Я попыталась отговориться:

— Я же не член семьи...

— Не выдумывай! Пока живёшь у меня — как раз входишь в семью, да и потом, надеюсь, тоже, — Света ловко разделывала селёдку, я старалась на это не смотреть.

— Но участок на троих...

— На четверых, — она шлёпнула на чёрный хлеб селёдочную икру, притрусила нашинкованным луком, и протянула мне. — Ешь, любишь ведь. Участок был выдан на четверых, но муж при разводе оставил долю мне.

— Муж? — хорошо, я не успела откусить бутерброд, иначе поперхнулась бы. — Ты замужем?

— Я же нормальный человек, и замужем была, — она рассмеялась. — Не ожидала? Не бойся, драм не было. Он у нас аналитиком работал, по распределению, потом получил вызов из Москвы на место руководителя группы физиков, ну и уехал.

— Без тебя? — я спросила осторожно, потому что ситуации бывают разные.

— А что я в той Москве забыла? Мне её и во время учёбы во как хватило! — Фо резко провела ладонью над головой, на нос ей упала капля селёдочного сока, и она брезгливо поморщилась. — Он уехал, а я к ребятам в команду перешла, мне же лучше. Подай уксус, пожалуйста.

— Я сама заправку сделаю, — я вскочила, полезла в шкафчик за маслом и горчицей. — Тут уксуса много нельзя.

— Делай. Ну уехал, и уехал, а земля нам отошла. Нам троим её много, обрабатывать тяжело, а тебе в любом случае от конторы выделили бы латку, так что всё отлично. И не спорь!

Спорить я тогда перестала, хотя чувство вины всё же немного портило мне настроение, потому что всё лето я бегала то на медицинские курсы, то в тир, то задерживалась на работе, поэтому с огородом помочь не могла. Теперь же старалась реабилитироваться ударной копкой, и за день перелопатила получастка, из-за чего руки болели, как и натруженная ступня — подошва полукед оказалась слишком мягкой, и я набила ногу о лопату.

— Ешьте, Ната, ешьте, — Антонина Петровна понимающе улыбнулась, придвигая ко мне газету с рыбой. — Сейчас муж машину подшаманит, и поедем домой.

Отец Светы в это время возился со старой машиной, которая вроде и не ломалась, и в то же время как-то странно себя вела. Антонина Петровна ещё раз проследила, как я беру рыбу — осторожно, потому что плечи ныли, и даже такое простое движение становилось неприятным, — и обернулась к дочери: