Череда

IX

Пётр заранее выключил телефон и уже несколько минут сидел, ожидая, когда успокоится зал. Петру нравилась прелюдия зрелища. Спектакль будет плохим или хорошим, но вот зрители всегда будут разными. Мимо пронеслась пышная дама в взбитом зелёном платье. Из декольте торчали розовые полукружия сосков. Женщине было хорошо и нестыдно. Рядом с красоткой скучал богатый делец, делающий вид, что он очень богатый. Студентка косилась на толпу, не понимавшей божественности лицедейства.

Это и было настоящее, живое представление. Там, на сцене, люди талантливо или не очень отыгрывают сценарий. В зале люди изображали сами себя, играли, не задумываясь о том, что играют — было смешно, когда делец вскидывал руку, чтобы посветить дорогими часами. Смешна была студентка, хмыкающая на толпу. Пётр ходил в театр ради этого краткого представления, ради той предпоказной суеты, которая была так притворна и так естественна.

Из динамиков раздался вкрадчивый, хорошо поставленный голос:

— Дорогие гости, пожалуйста, не нарушайте восприятие спектакля. Просим вас выключить мобильные телефоны.

Амфитеатр озарился голубыми огнями. Некоторые огоньки застыли, согревая ладони.

— Пожалуйста, не нарушайте восприятие спектакля, — повторился призыв.

Студенточка заозиралась. Богач снова дёрнул рукой. По его прикидкам представление уже должно было начаться. Телефоны в зале потухли.

— Просим вас не нарушать восприятие спектакля!

Голос плохо скрывал раздражение. Пётр оглянулся — может там что? С яруса на него смотрели недовольные зрители.

— Молодой человек, я бы вас попросила, — ухоженная старушка тронула Петра за рукав.

— Простите, не понял...

— Ах, вы серьёзно? Непоротое поколение!

Голос, наполнивший помещение, был грозен и твёрд:

— Пожалуйста! Не нарушайте восприятие спектакля!

Зал пришёл в движение. Люди ворочались, затем ловили взгляды, устремлённые на Петра, и вливались в осуждающий поток. Он недоумённо пожал плечами, так как ничего не нарушил. Сидел тихо, не шелохнувшись. Первым выключил телефон. За ним не было вины, и Пётр принял расслабленную позу, тайно моля о начале спектакля.

— Он ещё развалился! — деланно воскликнула старушка, — Каков нахал!

Даже та полная дама в зелёных кружевах презрительно уставилась на Петра. Студенточка поднесла к глазам бинокль и нахмурилась. Бизнесмен громко ругнулся. Пётр смог высидеть несколько минут, а потом подскочил и стал пробираться к выходу. Ему вежливо уступали дорогу.

Как только Пётр вышел из зала, двери захлопнулись, и началось представление. Постояв немного, Пётр решил, что это какая-то шутка. Наверное, он стал участником розыгрыша, а в зале сидели настоящие актёры. Пётр повернулся на каблуках и подошёл к дверям. Капельдинер учтиво остановил его:

— Простите, все места на сегодня заняты.

Пётр недоумённо посмотрел на служащего. Это и вправду был капельдинер.

X

Инга снисходительно слушала как зал задаёт президенту вопросы. Они не были согласованы, но всё равно не отличались разнообразием: внешняя политика да ЖКХ. Два раза спросили что-то личное, какую музыку слушает президент и смотрел ли он новый фильм.

Оказалось — классическую. И нет, не смотрел.

Инга поморщилась.

Её вопрос был о другом. Уж точно получше того, что сейчас спрашивал у главы государства какой-то областной журналист:

— Господин президент, прокомментируйте пожалуйста ход дачной амнистии.

Президент помялся, кашлянул, с ходу придумал шутку, затем достал из головы несколько цифр, развил их, объявил о концентрации усилий и призвал регионы активнее включаться в работу. Так президент отвечал чуть ли не на все вопросы. Если спрашивали о внешней политике, он тоже сыпал цифрами, предлагал сплачиваться и продлевать, а вместо регионов упоминал партнёров.

Инга улыбнулась. От её вопроса президенту так просто не отделаться. Вопрос был важным, неожиданным, очень коротким. Главное суметь задать его. Когда президент закончил, Инга не стала голосить вместе со всеми. Она чувствовала, что её спросят и оставалась подчёркнуто молчаливой.

— Пожалуйста, загадочная девушка в пятом ряду, — сказал пресс-секретарь, и зал тихо засмеялся. Президент тоже усмехнулся и отпил из кружки.

Инга поднялась и представилась. Президент вежливо слушал. Голубые прозрачные глазки, губы спрятаны в полуулыбке. Круглое лицо с залысинами. В последние годы президент стал пускаться в исторические размышления и сыпать поговорками, что было проявлением старости, которую он пытался скрыть.

Сейчас Инга поймает его. Обескуражит президентское всезнайство. Держа спину прямой, журналистка спросила:

— Господин президент, я хочу узнать у вас, что такое потец.

По залу пробежала оторопь. Кто-то прыснул. Пресс-секретарь вскинул бровь. Они этого не знали и не читали, и Инга позволила себе торжественно улыбнуться.

— Потец? — растерянно переспросил президент.

Инга кивнула. Она с наслаждением рассматривала озадаченное лицо президента. Круглое, с натянутой кожей. Обелёсенные глаза. Глава государства прочистил горло, стрельнул глазами вглубь зала и что-то забормотал, стараясь свести всё к шутке.

— Господин президент... — торжествующе повторила Инга.

Тот, глядя на Ингу холодными немигающими глазами, произнёс:

— Потец — это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это — роса смерти. Вот что такое потец.

XI

Виталик закончил писать диктант и ожидал дополнительных вопросов. Учительница, пожилая и строгая, любила озадачить третьеклассников чем-то неожиданным. На сей раз она попросила составить предложение со словосочетанием «свежий воздух».

Недолго думая, Виталик прилежно вывел: «Я вышел подышать свежим воздухом».

На следующий день учительница устроила разнос: почти все в классе «вышли подышать свежим воздухом». Лишь кто-то один додумался пустить его через окно, да девочка, сидящая позади Виталика, составила сложноподчинённое предложение. Это его сильно расстроило. Мальчик с завистью взял простую зелёную тетрадь и прочитал про мороз, избу и зимнюю свежесть.

Виталик надулся. Он любит читать и даже иногда придумывал смешные истории. Он не хотел быть как все, но почему-то встал в их ряды. Это было обидно. Соседка подмигнула Виталику и отобрала тетрадку. Он пихнул ей пенал, за что получил по спине, и после окрика учительницы урок продолжился.

С годами Виталик всё чаще вспоминал эту историю.

Почему все написали одинаковое? Класс считался сильным, да и задание было вполне простым. Никто не требовал от третьеклашек верного ответа, но то, что одинаковый ответ был дан почти всеми, как раз и делало его неверным и даже ошибочным. Будто сработал какой-то скрытый механизм, невидимая власть схожести. Над третьеклассниками ничего не довлело, они были почти чисты, но уже тогда, в этом неполном возрасте, они были одинаковы и несвободны. И только одна девочка с зелёной тетрадью смогла вырваться, оставив Виталика дышать свежим воздухом.

Уже позже, когда всё появилось, а Виталик вырос и устроился на работу, он нашёл профиль той девочки в Сети. Виталику было интересно вспомнить людей, с которыми давно не общался, но написать им он так и не решился — у тех уже были машины, семьи, поездки. С такими не обсудишь как запрудил школьный фонтанчик.

На странице той девочки Виталик задержался подольше. Девочка выросла и стала красавицей. Она прочитала Камю, выкрасила волосы в зелёный цвет и слушала психоделик-рок. На стене её было немало точных цитат.

XII

— Вечером я за ней приду. Ты понял?

Артём нервно кивнул. Женщина ещё раз присела, прижала девочку к себе, погладила её и бросилась вниз по лестнице, словно эта разлука была навсегда.

Артём остался с дочкой наедине.

— Папа, мы будем с тобой играть? — спросила пятилетняя малышка.

— Может на улице поиграем? — с надеждой предложил Артём.

— Я уже с мамой гуляла! Здесь хочу!

Артём обречённо повёл дочку в квартиру.

В двух её комнатах было много интересного: полки с книгами, окаменелости, скелет человека, извёсточные потолки, тяжёлые тёмные шторы. Со всем этим можно было играть, и Артём пытался объяснить дочке смысл редких вещей. Именно они превращают детство в сказку, ибо вспоминаются потом как тот первозданный неизведанный мир, тайны которого делают человека особенным.

Дочка немного капризничала. Шесть дней с мамой, один с отцом — тут недостаточно купленного мороженного, мультиков и пятнистой гоночной машины. Вяло катая её по ковру, девочка сказала:

— Папа, давай построим крепость.

— Из подушек? — сглотнул Артём.

— Из одеял тоже!

Замок получился на славу — из четырёх попарно составленных стульев, обложенный одеялами, затянутый сверху покрывалом и с входом-простынёй. Пригнув голову, Артём смотрел, как дочка делает запасы и ползает по самым тёмным уголкам нового дома. После он притворялся чудищем, которое напало на замок, а из прорехи в него с визгом тыкали сломанной указкой.

— Давай разбирать? — предложил наконец Артём, — Мама скоро придёт.

— Ещё хочу! — надулась девочка, и Артём покорно бегал за ней, а она с воплями укрывалась в крепости.

— Доча, время уже, — зажалобился Артём, — поможешь подушки собрать?

— Нет!

И была игра в прятки, где дочка скрывалась за простынёй. Потом позвонили в дверь, и девочка, не дождавшись, когда папа снова найдёт её, выскочила из домика с криком: «Мама! Мама!».

Артём с раздражением посмотрел на выстроенную им крепость. Поднялся, поцеловал в коридоре дочку. Вызвался проводить, услышал: «Не надо». Вернулся в зал, к пыльным книгам и таким же шторам. Ненавистно посмотрел вниз.

Затенённый одеялами подушечный замок возвышался на четырёх стульях. Артём заполз в крепость. Одёрнул простыню, оставшись в темноте. Обхватил ноги руками и стал раскачиваться меж стульчатых спинок, казавшихся в Артёмовом детстве колоннами рыцарского дворца.

В нём было тепло, даже жарко. Над головой провисал полог, и чтобы голове хватало место, Артём лёг, свернувшись калачиком. Завыл оттуда, и крик его, не пробившись сквозь одеяла, спиралью вернулся в творца.

Артём взялся за стулья и потянул. Крепость обрушилась без грохота, только легонько стукнулись спинки. Подушки, одеяла, простыня, покрывало, стулья придавили Артёма деревом, хлопком и пухом, погребя вместе с криком, слезами, судорогой и тупым беспредельным отчаянием.

Через неделю к нему снова приведут дочку.

XIII

Детективы Ирины Могутной хорошо продавались. Женщина умела увлечь читателя и так повернуть сюжет, что даже садовник оставался вне подозрений. Кроме того, Ирине был незнаком творческий кризис. Она писала достаточно, но никогда не перерабатывала. В год Ирина Могутная выдавала по два романа, рассказывающих об убийствах в дореволюционных особняках.

На этот раз Ирина Могутная заканчивала роман о таинственном отравителе, который без видимых причин расправился с одной богатой семьёй. Роман уже нужно было отправлять редактору, поэтому писательница как обычно перенесла текст в новый чистенький документ. Напоследок женщина бегло пробежала его глазами. Взгляд зацепился за фразу: «На дне бокала остался мутный осадок». Ирина нахмурилась. Она хорошо помнила, что предложение выглядело по-другому: «На дне бокала остался белый осадок». Ирина заново скопировала текст, но «белый» вновь стал «мутным». Остальной текст был в точности таким же.

Восстановив справедливость вручную, Ирина отправила файл редактору, а сама крепко задумалась. Она открыла другой свой роман и скопировала его текст в новый документ. Затем, откупорив бутылку вина, принялась сличать варианты. Текст полностью повторял оригинал. Захмелевшая Ирина уже начала грешить на переработку, но вдруг наткнулась на ещё одно разночтение. В новом документе погода была «прекрасная», хотя изначально она значилась как «чудесная».

Ирина Могутная проверила догадку на следующей своей книге, а затем на постороннем произведении, и чуть не побелела от страха. Каким-то образом при копировании большого объёма текста в нём заменялось одно-единственное слово.

Обращение к Сети не принесло нужных ответов. Поисковик подсказал лишь монографию некоего Винегрета Владимировича. Этот философ был уверен в непротиворечивом взаимодействии всего сущего, которое по его мысли было возможно при различии всякого, даже самого мелкого элемента. Мир работал, механика его была небесной, и взаимодействие столь разных частиц могло быть точным лишь при их всеобщей непохожести, иначе великие законы мироздания не смогли бы различить своих подданных. Хаос наступает там, где все элементы схожи, а порядок там, где между ними можно уловить разницу. Песчинка отличается от песчинки, лепесток от лепестка, даже в микромире есть разница, которую пока не уловил человек. Что-то не давало миру произвести в нём две одинаковые вещи, и это был тот непротиворечивый закон, благодаря которому Вселенная могла различать себя и тем функционировать.

Ирина Могутная пьяненько захихикала. Она только что придумала сюжет детектива, который сделает её знаменитой. Женщина написала в издательство, что приступает к работе над романом «Похититель слов». Ирина корпела над ним круглосуточно. Попутно она проверяла своё открытие, и всякий эксперимент — на телефоне, компьютере, на любых цифровых устройствах, показывал одно и то же — при копировании больших объёмов текста скрытое Нечто изменяло в нём одно-единственное слово.

Никогда прежде Ирина не писала так хорошо и правдиво, на собранном лично ей материале. Писательница знала — это будет её главная книга. С каждой написанной страницей она разгадывала важный вселенский ребус.

Издательство забило тревогу, когда перестало получать от Ирины Могутной письма. Женщину нашли мёртвой в её собственном доме. Рядом с рабочим столом валялась куча пустых винных бутылок.

Следов романа «Похититель слов» обнаружено не было.

XIV

Никите всю неделю снились скучные однообразные сны.

Мало того, что в них он работал, так ещё и просыпался измотанным, словно всю ночь возил гружёные тачки.

В первый трудовой сон Никита оказался на лесопилке. Он без продыху подносил и разрезал бревна, и сон, который должен был добавить что-нибудь необычное, хотя бы страх самому стать бревном, закончился как только Никита распилил все заготовки.

Целый день у Никиты болела спина, но когда он вновь уснул, то попал на каменоломню, где пришлось так шибко махать кайлом, что в позвоночнике что-то треснуло, будто в него тоже засадили киркой. Никита был готов списать всё на переутомление от настоящей работы, но в следующем сне он опять трудился — на сей раз счетоводом при старых гремучих счётах, которыми он откуда-то умел пользоваться. Всю смену Никита хотел схватить эти счёты, гремящие тысячью деревянных колёсиков, да прогрохотать на них с горки, но какая-то тайная сила не отпускала его от кассы и жуткого гробоподобного прилавка.

От счёт болели костяшки пальцев, зато отдохнула спина, и следующую сонную смену — у бесконечной ленты конвейера — Никита отстоял больше в скуке, чем в боли. Он даже начал искать к чему снится работа, но ничего стоящего не нашёл.

А вот следующие две ночи выдались напряжёнными. Никите приснилось, что он работает кочегаром у постоянно гаснущей топки. Ему так часто приходилось вгрызаться лопатой в груду сверкающего антрацита, что к утру он проснулся совсем разбитый, словно кусок отколотого ломом угля.

Понимая, что дальше так продолжаться не может, Никита записался на приём к психологу. Тот пообещал принять на следующий день. Никита с ужасом ждал предстоящей ночи, и оказался прав — в новом сне ему пришлось сменить множество профессий. Он чинил протекающий водопровод, считал кроликов, колол дрова, производил сложные расчёты на логарифмической линейке, набивал корректуру на печатной машинке, причём не перетекал из одной работы в другую, а оканчивал их строго по графику. Под конец Никиту заставили копать яму, чем больше — тем лучше, и он уснул прямо в ней, вымотанный и грязный.

Очнулся Никита едва живым. Кое-как отлежавшись, он поспешил к психологу, который любезно принял пациента в хорошо обставленном кабинете. Специалист вежливо слушал сбивчивый рассказ Никиты и задавал краткие наводящие вопросы. Никита почувствовал, что ему становится легче. Прощаясь, он даже забыл расплатиться и потому, когда был окликнут, сразу же полез к кошельку.

Но улыбающийся психолог уже протягивал Никите какой-то конверт:

— Молодой человек, вы кое-что забыли. Это по праву ваше. Берите, у нас всё честно. Да берите же!

Никита с непониманием взял плотный конверт. Парень хотел было что-то спросить, но психолог уже занялся другим пациентом.

Тогда Никита осторожно заглянул внутрь.

В конверте лежали деньги.