Моя Святая Земля

Свита несмело заулыбалась в ответ. Мертвая королева смотрела на них с пола, и кто-то бросил на её тело свой плащ. И она больше не видела победителей.

А Бриан смотрел на мёртвую под плащом и думал, что ребёнка, всё-таки, надо бы отыскать. На всякий случай. Потому что сестричка удружила, родив в храме.

Смех — смехом, а ведь бывало... Не надо, чтобы, лет через пятнадцать, к моему сыну явился этот... как бес к монаху. Ну, или как монах к бесу! А если вдруг Господь и впрямь его сохранит?

Хранил же братца на войне, хранил же от яда...

Нет, надо действовать наверняка. Те... помогли один раз — помогут и другой, и третий. Урода с его Даром достаточно, чтобы все силы ада были на моей стороне, подумал Бриан и улыбнулся. Людям не нужно об этом знать. Пусть это будет между нами — Господь, ад, я — и достаточно.

* * *

Гектор гнал коня по лесной дороге. Младенец шевелился под плащом. Может, государю было неудобно, или грубая ткань раздражала его нежное тельце, или он был голоден — Гектор не знал. Он не умел обращаться с младенцами. Его долг заключался в том, чтобы защищать; он предполагал, что найдёт и будет защищать того, кто позаботится о государе. Нужна кормилица, очевидно. Какая-нибудь добрая баба, у которой своих — мал мала меньше. Такая милая, толстая, тёплая баба, от которой пахнет молоком и луковым супом. И когда-нибудь юный государь подарит земли ей и её мужу, а её малышню сделает своими рыцарями — за то, что она поможет ему подрасти.

А до той поры Гектор будет защищать эту бабу, как священный сосуд. Лишь бы её грудь утолила голод государя. Добраться до какой-нибудь деревни...

Смертная скорбь отступила. Скорбеть было некогда, как некогда бывало скорбеть в бою.

Между тем быстро темнело. Золотой закатный свет угас за деревьями, небеса наливались густой синевой, и бледный серпик молодого месяца зазолотился над дорогой. И вдруг холодный ужас тоненькой струйкой, вёрткой змейкой скользнул вдоль спины Гектора — и впился в душу.

Удар страха — неизвестно откуда, непонятно перед чем — был так необычен, что Гектор удивился. Он придержал коня, осмотрелся и прислушался. Никаких подозрительных звуков не слышалось в мерном ночном гуле, ничего, что выдавало бы погоню или засаду — лишь чуть слышно шелестела под слабым ветром листва да гулко ударялись в утоптанную глину дороги копыта Гекторова коня.

Но страх не ушёл — усилился. И понимание шепнуло голосом наставника Хуга, королевского духовника: "Ад идёт за тобой, барон".

Холодный пот остудил пылающий лоб.

Гектор не боялся никого на земле — но те, кто под землёй, были неуязвимы ни для меча, ни для пули, ни для кулаков. Они могли подкрасться незаметно, как тоска, украсть дитя, задушить во сне — и солдат, простак, обычный смертный, ничем не сможет им помешать.

Но Хуг сможет, подумал Гектор и решительно свернул на развилке в сторону монастыря Святого Луцилия. Хуг всё сможет. Хуг — святой. Монастырские стены скроют государя от адских тварей, а добрые монахи найдут кормилицу. Хугу можно доверять. Если кому-то в этом мире и можно доверять, так только Хугу — мирская тщета не имеет власти над его душой.

Усталый конь всхрапнул и рванулся вперёд.

К рассвету буду там, подумал Гектор — и тут же осознал, что до рассвета ещё целая ночь. Придётся пробиваться сквозь её мрак, как сквозь неприятельский кордон. Божье Око согрелось на груди. Государь спал, жёг сердце Гектора спокойным дыханием.

А тьма за деревьями тоже дышала. Она дышала и шевелилась, сбиваясь в живые комья. И конь, которого Гектор не понукал, летел стрелой, как летят лошади, почуяв волков — спасая не жизнь всадника, а свою жизнь. Конь чуял адских тварей, которые шли по следу Гектора — нет, по следу государя.

Плевать им было на Гектора.

Гектор был им только помехой. С кем там снюхался принц Бриан, предатель, братоубийца? Что гадине терять? Он уже погубил свою душу — убил своего сюзерена, своего брата. Он — душа Гектора знала — убил Амалию. Не мог он оставить в живых вдовствующую королеву — Амалия не стала бы молчать.

Она же не отдала государя. И ничего не простила бы. А женщина, насилием и подлостью лишённая мужа и сына — опаснее адского огня.

Побоялся бы оставить государыню в живых. Гектор сознаёт разумом, чует сердцем. И нет времени отомстить. Есть её последний приказ — выполнить и умереть. Но выполнить бы, прежде, чем умереть.

Гонялся Бриан за короной всю жизнь. Как капрал на войне, мечтал: вот убьют ротмистра, убьют капитана, убьют майора... всех прочих убьют — и я стану маршалом... Гордыня Бриана точила, как червь. Больше — гордыня и зависть, чем жажда власти даже. Не выдержал в конце концов — продал себя аду за корону, решил помочь судьбе.

Гореть Бриану в аду.

Но государю это ничем не поможет. И Гектору не поможет, потому что ещё не скоро Бриан отправится в ад. А пока он ходит по земле, Те, что под землёй, будут служить ему, облизываясь на пропащую душу.

Замаячила впереди крохотная часовенка, что выстроили монахи над придорожным родничком — блеснуло в лунном свете Божье Око на золотой игле. Безумная надежда овладела Гектором.

Он врезал шпоры в бока коню, торопясь. Конец коню. Но, может, удастся спасти государя.

Сгустившийся мрак шептал за спиной, следил лицами без глаз, тянул бесплотные руки. Пока.

Поднимется месяц в зенит, пробьют полночь часы на ратуше против дворца — будут у тьмы и руки, и глаза. И плоть. И голодные пасти. Четверть часа. Ещё четверть часа. Ничего уже не успеть.

На исходе своей жизни Гектор спрыгнул с коня у часовенки. И увидал, что резные дверцы её заперты на замок — какой нечистой силой, чьими грязными происками?! Ломать дверь — осквернить святое место — совершить грех — лишить себя защиты. Кто мог это предусмотреть?!

Гектор, одной рукой прижимая государя к груди, другой вцепился в решётку, дёрнул.

Бесполезно.

Мрак полз со всех сторон, шепча и хихикая. Заалтарный образ Вседержителя слабо поблёскивал в сумраке часовни за ажурной решёткой. И Гектор взмолился, истово, ещё жарче, чем там, в подземелье, где прекрасная государыня Амалия держалась за его руку из последних сил.

"Неужели ад сильнее Тебя?! — крикнул он молча. — Не может такого быть! Ты же создал мир, а ад не может ничего создать!"

И Творец молчал, и небеса были пусты, и мёртвая жизнь наполняла лес, и тени, как змеи, подползали всё ближе.

— Бес со мной! — крикнул Гектор вслух, тряся решётку. Государь проснулся и всхлипнул. — Пусть я сдохну! Но спаси этого ребёнка! Ты же видел этого ребёнка! Это же Твой ребёнок! Ну, пожалуйста!

Дикий хохот прокатился по лесу. Гектор выпустил резные чугунные лепестки решётки и обернулся. Лес наполнился парными жёлтыми огнями — и они приближались. Всё было бесполезно.

Гектор вздохнул, и измученное прекрасное лицо государыни Амалии встало перед его внутренним взором. Прости меня, моя королева, подумал он и осторожно положил государя на порог часовни. Свернул плащ, чтобы младенцу было помягче. Прости меня, подумал он и обнажил меч. Я — простой солдат. Всё, что я могу сделать для государя — это умереть за него.

Далёкие часы пробили первый раз.

Дорожная тень оторвалась от дорожной пыли — мерзкая тварь из мрака и комков земли, с яростным адским пламенем в мёртвых глазах и разверстой пасти — и прыгнула на Гектора, как рысь. Конь Гектора дико заржал и унёсся в глухую тьму. Гектор встретил тварь мечом — и катышки глины разлетелись в стороны.

Вы уязвимы, подумал Гектор, ощутив злобную радость боя. Вы уязвимы, нежить.

Его меч рассёк пополам чудовищного нетопыря с оскаленным человечьим черепом вместо головы и адским огнём в глазницах — клочья чёрной ткани упали на землю. Гектор рубанул по тощим хребтам адских псов — одного, другого — но тут лавина мрака, ощерясь огненными пастями, хлынула на него, сбив с ног, погребая под собой, терзая в клочья.

Не велика и преграда для адских сил — простой солдат. Но за его спиной, на пороге часовни, вдруг вспыхнуло крохотное солнце, сразу рассеяв тени. И крохотное тельце государя растворилось в этом очищающем свете, исчезнув из мира.

* * *

Бриан досадовал, что не приказал вычистить подвал. Сюда уже лет пятнадцать никто не спускался; пыли накопилось на три пальца, разило кошачьей мочой, крысами, гнилью, плесенью... факел в сырой темноте еле коптил.

— Надо бы больше света, ваше высочество, — сказал урод, стоящий на карачках посреди тускло освещённого факелом пространства. — Темно очень.

— А что, разве темнота — не подмога в твоём ремесле? — спросил Бриан, скрывая гадливость усмешкой. "Ваше высочество"! Ишь ты, мразь...

Урод поднял голову. Бриану померещились красные отблески в близко посаженных тёмных глазах. Чёрный и мохнатый нарост, похожий на паука, закрывал половину правой щеки урода; длинная чёлка, которой тот пытался прикрыть поганое клеймо, сейчас была зачёсана назад и привязана шнурком. Безобразие выставили напоказ. Бриана передёргивало всякий раз, как он смотрел на урода.

— Магия начертаний — тонкая работа, ваше высочество, — сказал, между тем, некромант. — Опасно соединить линии не до конца. Вырвется гад-то — а принц для него вкуснее такого ничтожества, как я.

Что-то такое было в голосе урода... глумливый смешок, тень презрения. От этого тона жар стыда и ярости окатывал Бриана волной. Стыдно нуждаться в услугах грязной твари, не просто плебея, а — изгоя, отребья, ниже чего уже и опуститься нельзя. И эта ничтожная тварь ещё смеет презирать и глумиться...

И принцу-регенту придётся терпеть. Молчать и терпеть, пока всё не будет закончено.

Бриан взглянул на Оливию, спящую на двух составленных креслах. В слабом факельном свете её лицо казалось восковым.

— Эй, — окликнул Бриан урода, который рассматривал линии на полу, чуть ли не дотрагиваясь до них длинным горбатым носом. — Твоё зелье не повредит моим жене и ребёнку? Это точно?

Урод снова оглянулся.

— Вы бы не мешали мне, ваше высочество, — сказал он с той же глумливой ноткой. — О вашей безопасности пекусь. А вашей супруге после обряда ничего не будет грозить до самых, простите, родов. А младенцу — и подавно, — и не сдержал смешок. — О нём посильнее меня позаботятся.

— Зачем вообще было её усыплять? — спросил Бриан, сдерживая вскипающую злость.

— А чтоб осталась в своём уме, — ответил урод и ухмыльнулся.

Бриан отчётливо представил, как бьёт по этой кривляющейся роже мечом. Наотмашь. Чтобы мозги разлетелись, с кровью.

— Шевелись живее, — процедил он, беря себя в руки.

Некромант провёл ещё пару линий, то наклоняясь к самому полу, то откидываясь назад, словно художник, оценивающий своё творение, встал и принялся отряхивать штаны на коленях.

— Готовы, ваше высочество? — спросил он, когда решил, что его поганые штаны достаточно отчищены от пыли.

— Давно уже, — сказал Бриан глухо.

Урод вытащил откуда-то — не из рукава ли — крохотное лезвие, блеснувшее в мутном сумраке не стальным, а стеклянным блеском, и, не торопясь, разрезал собственную левую ладонь. Тёмная кровь закапала на линии чертежа, а некромант просыпал скороговоркой какие-то варварски звучащие слова — коротко.

Линии, начерченные углем на каменных плитах, налились тёмным огнём. Волна ужаса окатила Бриана с головы до ног, но он заставил себя стоять спокойно и смотреть, как середина вычерченной в круге многоугольной звезды затлела разгорающимся костром — и вспыхнула ослепительным светом раскалённого железа. Из этой лавы, из расплавленного, как показалось Бриану, камня подземелья, вверх медленно поднялась безобразная голова, рогатая, светящаяся так, будто её раскалили в тигле. Капли жидкого огня стекали по ней и падали в алое свечение.

Урод сделал предостерегающий знак рукой. Голова, торчащая из жидкого огня, как из воды, сама огненная, подняла взгляд, раскрыла пасть с несколькими рядами длинных мерцающих клыков и заговорила.

Бриан не мог понять ни слова. Это были не слова человеческой речи; принцу-регенту померещился шелест змеиной чешуи по шероховатому камню, свист ветра в кронах... Глаза, светящиеся расплавленным золотом, вперились в лицо Бриана, и тот почувствовал, как ужас переполняет его, делается нестерпимым, словно боль...

Бриан не помнил, как закончился этот лучезарный кошмар. Память сохранила лишь немыслимо длинную когтистую длань из перетекающего пламени, которая протянулась к Оливии и погладила воздух над её животом — лицо принцессы ужасно исказилось, но она не проснулась. А потом всё вдруг пропало.

Мрак, больше не рассеиваемый ничем, кроме тусклого факела, показался почти полным. Бриан моргал, приучая глаза к внезапной темноте, когда некромант сказал:

— Я, ваше высочество, закончил. Теперь вам бы закончить да отдать то, что вы пообещали за работу.

"Я пообещал? Закончить?" — удивлённо подумал Бриан, но вслух сказал:

— Я ничего не понял.

Урод выпрямился, глядя Бриану в лицо. Красный отсвет в его глазах не был отражением факела в глубине зрачков — глаза некроманта горели адским огнём.

— Вы велели сделать так, чтобы ваш сынок сошёл за истинного государя. И сказали: "Хоть душу его отдай". Я отдал его душу. Те Самые всё устроят. Тем более, что храм-то вы, ваше высочество, всё равно осквернили, кровушкой-то... Так что будет королевское чудо. Всё будет. Все поверят. Только...

— Что — "только"? — перебил Бриан, сжимая кулаки.

— Что? А ничего, — некромант ухмыльнулся. — Сами должны понимать. Предали. Убили. Замарали. Сынка... отдали. ЗаплАтите.

— Сколько? — спросил Бриан, невольно тоже ухмыляясь. — И кому?

Золото короны Святой Земли принадлежало ему. Но было смешно, что бесы могут потребовать платы, как простые смертные. Золотишко любят все, подумал принц с нервным смешком.

— Кому? Тем Самым. Сколько? Сколько спросят, столько и отдадите. Не моё это дело. Я и так...

— Ты меня не интересуешь, — снова оборвал его Бриан. — Где король?

— Не беспокойтесь, ваше высочество, — в голосе некроманта снова появилась глумливая нотка. — Нет его. Совсем нет. Вестники Божьи живьём забрали из мира, безгрешный младенчик-то...

— А Гектор?

— Волки загрызли. Всё чисто.

— Хорошо, — сказал Бриан тихо. Он ждал облегчения, но легче не становилось.

— А раз хорошо, — урод протянул Бриану руку с отвратительной ладонью, громадной, как лопата, и напоминающей крабью клешню, — извольте мне заплатить да отпустить, ваше высочество.

Бриан усмехнулся.

— Заплатить?

Некромант, видно, что-то смекнул.

— Половину можете, ваше высочество. Вы же сами-то... Не без того... Тем Самым не чужой человек...

— Что ты сказал, падаль? — удивился Бриан.

Некромант осёкся.

— Пойду я, пожалуй, — сказал он, снизив тон. — Извольте отпустить на волю. Обещали, ваше высочество. Я ж того... и свою душу сгубил вместе с...

На волю, говоришь?

— Иди, — сказал Бриан. — Иди, так и быть. Стража предупреждена. Вон туда — и прямо на задний двор. Иди, нечистый с тобой...

Урод низко поклонился, сделал несколько шагов спиной вперёд, будто боясь отвернуться от Бриана, но, в конце концов, отвернулся и пошёл к выходу из подвала — туда, откуда тянуло живым сквознячком.