Звонки. Часть первая

— Как мне вас называть?

— А есть смысл меня как-то называть?

— Ну, как-то же мне нужно к вам обращаться?

— Я уверен — ты что-нибудь придумаешь.

Аксина это уже начинало немного раздражать. Он медленно поднялся из-за стола, настороженно поглядывая на человека, сидящего напротив, и так же медленно прокрался к крану. Попытался прочувствовать чужой взгляд на своей спине... Обернулся. Человек, как ни в чем не бывало, пил из своей кружки, периодически задумчиво поглядывая в окно — на черепичные крыши старых пятиэтажек, торчащие из них рогатые антенны, на выпятившуюся на небе полную луну и на горящие в соседних домах окна...

— Так что вы хотите от меня услышать?! Да и зачем? Я не понимаю! Я бы понял, если бы вы работали в какой-нибудь газете и мечтали взять у меня интервью в так сказать приватной обстановке и... при неожиданных обстоятельствах. Но вы уже признались, что не имеет никакого отношения к прессе. Или это не так?

Мужчина некоторое время молча разглядывал его в упор. Конечно, писатель не мог этого видеть, но чувствовал, как два чужих глаза оставляют на его лице две раскаленные точки. Он, не вытерпев, провел ладонями по щекам, стирая неприятное ощущение.

— Рассказывай. — Наконец-то выдал он снова.

— Да что я должен вам говорить!? С какой стати? Я даже имени вашего не знаю... Зато, вы многое обо мне знаете, как я смотрю.

— С чего ты взял? — Высокомерия в голосе не было... Только искренний интерес.

— Понятия не имею... — Растерялся Аксин. — Наверное, меня ввел в заблуждение ваш уверенный вид.

"Фраза о его виде особенно удачна, учитывая, что, собственно, кроме темного облика я ничего и не видел". — Улыбнулся он, понимая всю глупость сказанного им.

— У тебя чудесная улыбка. — Отметил незнакомец. — И у тебя отличная возможность выговориться.

— С чего вы взяли, что мне нужно выговориться?

— Каждому из нас всегда есть что сказать... А тебе особенно.

— Вы упомянули, что эта сказка пишется по моим желаниям. А я не желаю вам ничего рассказывать. Право на это —

у меня.

— Да. — Согласился демон, кивая. — Но нож-то у меня.

Аксин тяжело вздохнул. А ведь и правда...

— Вы мне сказали, что все будет происходить так, как я захочу...

— А все и происходит именно так, как ты хочешь! Дорогой Алексей Александрович, вся наша жизнь — это лишь отражение наших собственных мыслей. Ты хотел, чтобы я пришел — и вот я здесь. Рассказывай...

Аксин молча уставился на своего собеседника. Он что — действительно этого хотел?

— Я писатель, да к тому же фантаст. Поэтому я не всегда могу отвечать за точность и, главное, адекватность моих мыслей.

Демон молчал несколько секунд. Аксин молчал тоже... Тишина снова накрыла его глухой тяжестью своего покрывала, забивая голову и рот, заставляя чаще и глубже дышать. Ему казалось, что он слышит, как бьется в темноте его сердце. Только его...

— Рассказывай. — Повторил мужчина. И точно психолог в своем рабочем кабинете, скрестил перед собой пальцы.

Аксин чуть было не вскрикнул. В очередной раз эта просьба-приказ отозвалась резкой болью где-то в правом боку. Еще раз — и это убьет его... Он сдался.

— Вы знаете... Я не люблю людей... — Вырвалось у него непроизвольно.

Это было первое, что он сказал, не задумываясь.

Каждое слово давалось ему с трудом. Не потому что ему приходилось говорить с незнакомым человеком, который пол часа назад держал у его горла нож. Скорее наоборот. Аксину чудилось, что он ведет эту совершенно ненужную и пугающую беседу с самим собой. Или с собственным отражением. Человек напротив него молчал. И единственное, что отличало его от гладкого зеркального покрытия — это внимание, которое, казалось, пронизывало воздух в кухне особым электричеством. Казалось, будто ничего интереснее, чем то, что говорил Аксин, в это жизни просто не было и быть не могло. Хотя, некоторые его читатели действительно так считали... Но этот человек...

"Это существо" — Как подумал бы Аксин с некоторой долей брезгливости.

Это существо просто пожирало каждое его слово, будто бы полностью превратившись в слух.

Аксин говорил... И сам впервые слышал свои же собственные мысли.

— Я не люблю людей, потому что... я не знаю, почему. Я не понимаю их поступков и жестокости... Хотя, я ведь и сам поступаю жестоко. Я не люблю...

— Ты боишься людей.

— Нет! Зачем мне бояться... Я... Меня многие любят, у меня тысячи поклонников. Было бы странно, если бы я боялся тех, кто так от меня зависит.

— Хм. Это понятно... Молодой, перспективный, известный, красивый... И все таки ты боишься.

— Да нет же! С чего вы вообще решили?

— Ты жизни боишься... — Пояснил мужчина.

Ему казалось, что его врожденный талант — умение красиво и правильно связывать слова в фразы, а фразы в повествование, покинул его навсегда. Будто все его составляющее, все то, что давало ему уверенность жить — слетало с него, как сухие листья с мертвого дерева. И сам он рассыпался на детали, как мозаика. На составляющие, на фрагменты... Вот — первая напускная бравада оставила его, оголяя неуверенность и страх. Нет, не страх перед своим таинственным собеседником. Страх перед самим собой.

Он не хотел вскрывать себя сам.

— Говори дальше.

— Когда вы уйдете?

— Когда ты выговоришься.

— Но почему именно я?

— Говори...

И Аксин говорил... Уткнувшись взглядом в клетчатую скатерть стола, боясь поднять глаза на незнакомца, он рассказывал. Сначала о том, как прошел его сегодняшний день. Потом о людях, которые его окружали... А затем понемногу и о себе самом. Неуверенно и осторожно он заглядывал внутрь себя, доставая все новые и новые подробности. Сам же и удивлялся им, с интересом разглядывая откровения, держа их на расстоянии вытянутой руки, изучая и сопоставляя с самим собой.

— Сегодня официально вышла моя новая книга. — Поведал он скучающим голосом. — И это самый счастливый день в моей жизни.

— А по твоему виду и не скажешь. — Холодно усмехнулся человек.

Аксин вздрогнул и снова отвел глаза, предпочитая рассматривать свои руки, послушно сложенные на столе.

— Должен был быть... Я так думал, когда писал эту книгу... Я думал, что вот — ее прочтут окружающие и все изменится...

— Все изменилось?

— Нет... В моей жизни ничего. В жизни моих героев — да. Теперь они свободны. Они забудут обо мне и будут жить дальше. А я...Я иногда думаю, что я всего лишь рупор... Передатчик. Я говорю... то есть пишу то, что слышу. И я счастлив только тогда, когда я даю жизнь моим историям. И как только я отрываю их от себя... Как только ставлю последнюю точку... волшебство заканчивается.

— Страшное у тебя волшебство, Аксин...

— Вы читали мои книги?

— Нет. Но мне это и не нужно, чтобы знать, что ты скрываешь и чувствуешь.

— Тогда зачем же я рассказываю вам?..

— Ты рассказываешь себе. Продолжай...

И он в который раз повиновался, продолжая как будто помимо своей воли говорить... Совершенно чужим, надломленным слабым голосом он говорил.

— У меня нет сил жить. В этом мире... Все, что происходит со мной в моей жизни — происходит само собой. Я никогда и ничего не делал для себя. Мне все давалось слишком легко. Наверное, можно было бы подумать, что у меня непрерывная депрессия... Но это не так. Я чувствую себя сильным и уверенным на страницах своих произведений...

Теперь говорить было легче. Внутри него как будто прорвалась та плотина, которая сдерживала эмоции и чувства. Из горла вот-вот готовы были хлынуть потоки обвинений, жалоб и признаний... И вот уже было все равно, что рассказывать все это приходилось незнакомому человеку, который мог бы представлять угрозу... Но по всей видимости не представлял.

— Не останавливайся. Говори. Иначе потеряешь мысль.

— Я не хочу жить. Понимаете? Мне даже не сложно признаваться в этом, потому что мне никогда не было тяжело от этой мысли. Эта жизнь не принимает меня, поэтому я создаю свою... Где мне интереснее и легче. — Аксин говорил все более уверенно. — Я знаю, что у меня есть талант. И для того, чтобы об этом узнал весь мир — мне даже ничего не нужно было делать. Ко мне все приходит само — и слава и удача. И я знаю, что мне повезло...

И вот, когда он почувствовал почти что гордость за свои слова, за себя, за свою жизнь... Незнакомец неожиданно протянул худую, костлявую руку... и сжал его пальцы. Аксин дернулся и замер, вытаращив глаза, глядя на безликую тень перед собой.

— Откуда в тебе столько боли..?

От руки веяло таким мертвецким холодом, что у писателя перехватило дыхание. Будто к его обнаженной груди приложили ледяной пласт и с силой прижали к телу. Да так, что всепроникающий холод подобрался к его сердцу и теперь сжимал теплый бьющийся орган, превращая его в застывший кровавый комок. Кровь стала медленнее пульсировать по венам... Теперь она едва тянулась вязкой остывающей массой, неотвратимо распространяя этот инфекционный холод по всем уголкам его тела. Лицо будто обожгло порывом зимнего ветра... В жалкой попытке вырваться из этого жуткого плена, стягивающего кожу, покрывающего глаза ледяной пленкой, он, будто выныривая из студеной воды, из последних сил втянул в себя воздух. Перед глазами потемнело. Голова кружилась...

— На сегодня хватит. — Заключил человек равнодушно, ослабевая стальную хватку.

Аксину почудился щелчок раскрывшихся кандалов... Но холод не исчез. От него все еще щипало глаза и покалывало горло.

Он вдохнул в себя это... Как смертельный яд.

— Я приду к тебе завтра вечером. — Произнес человек равнодушно.

В липком сером безмолвствие раздался глухой удар. Аксин резко повернул голову, успев зацепить взглядом мелькнувший комок перьев. А когда обернулся — место напротив него пустовало... Он медленно поднялся и подошел к окну. Нажал обеими руками на старые металлические ручки, запачканные белой краской, потянул на себя... Свежий воздух ворвался в дыхательные пути, настигая легкие и причиняя ощутимую боль, вместо ожидаемого наслаждения.

На асфальте под его окнами пару раз дернулся и затих очередной больной голубь со сломанной шеей. Растрепанный шарик из подранного хвоста и нелепо раскинутых в стороны крыльев...

— Что за ...? — Спросил Аксин у спящего города. — Что здесь только что произошло?! — Крикнул он в заторможенную февральскую ночь.

По кухне пробежалась тень. Его же собственная... Метнулась к окну, испугалась света и вернулась обратно. Растянулась у ног своего хозяина, как послушная уставшая собака и замерла.

Больше ничего не произошло...

* * *

Аксин проснулся — как будто очнулся от глубокого обморока. С огромным трудом разлепил веки, оторвал каменную голову от подушки и удивленно осмотрелся в поисках одеяла. С еще большим удивлением отметил, что одеяло находится под ним. Сложенное и прикрытое пледом. Сам же он, по всей видимости, спал полностью одетый. Даже не позаботившийся вчера о том, чтобы снять с руки часы.

На улице раздавался скрип качелей, скрежет метлы дворника по асфальту, покрытому легким налетом льда и посыпанному песком. Тоскливый, вызывающий дрожь по телу, звук. За окном — серое небо и такие же серые дома. Черно-белая земля, покрытая мусором, а кое-где снегом. Как будто мир за одну ночь стал черно-белым и утратил все свои живые краски. Остались лишь рваные шины, сложенные у металлических, изьетых коррозией, стен гаражей, поломанные скамейки и тонкие, посаженные летом этого года, деревца. И этот чертов протяжный скрип качелей, пробуждающий уснувшие было на последние пару дней мигрень и желание повеситься сию же секунду...

Еще можно было остановить себя на самой грани исполнения этого отчаянного желания и поставить кипятиться чайник. Насыпать в старую чашку с отбитой ручкой заварки, залить все это крутым кипятком и наслаждаться его неповторимым сухим треском.

Аксина знобило. Он прижал ладонь ко лбу, проверяя себя на наличие высокой температуры. Лоб был пугающе холодным...

"Может быть, я уже умер и теперь остываю?" — Обрадовался писатель.

И вдруг вспомнил обо всем, что было вчера... Сердце испуганно екнуло. В груди похолодало.

— Он придет сегодня... — Произнес Аксин и бросился в прихожую.

Старинный шкаф-купе. Дверца отодвинута, пальто висит на вешалке, перчатки сложены... ключи невинно покоятся на том же самом месте, на котором он оставил их вчера.

— Не придешь. — Мстительно произнес он.

Он решил, что сегодня ни за что не выйдет из дома. Даже окно не откроет... Вместо этого, он заварит себе чай с медом и малиной, ляжет в горячую ванну и будет думать. О чем-нибудь приятном... Например, о новой книге, которую нужно было срочно начинать, дабы не потерять своего места в рейтинге популярных писателей.

Забрав с собой блокнот, ручку и горячий напиток, писатель открыл на полный напор кран, развязал пояс на халате... Ему почудилось, будто по ногам прошел легкий сквозняк. Непроизвольно глянув на пол, он поднял взгляд и... столкнувшись с отражением в зеркале, в ужасе раскрыл рот, обомлев от неожиданности. Из зеркального мира на него смотрел... Да нет, это не мог быть он!

— Господи... — Аксин сделал шаг назад, уперся голой спиной о край раковины и замер.

Он никогда не верил в Бога... Да и в Дьявола, вообщем-то тоже. Но то, что творилось с ним за последние два дня — было настоящей чертовщиной.

Белая кожа... Не бледная, нет, а истинно белая, как застывшая посмертная маска из гипса, лишенная малейшего тепла и мягкости. Это лицо покинула жизнь... Запавшие куда-то вглубь черепа глаза, потерявшие свой привычный блеск и обредшие выражение сухой бессмысленности.... Они были бледно-голубыми, выцветшими. Глазными яблоками такого цвета обычно взирают на мир глубоколетние старики, стоящие на пол ноги в собственной могиле. Рот исказила застывшая гримаса боли. Не неожиданной, не резкой, а какой-то... въевшейся в это лицо.

— Нет! — Вскрикнул Аксин, закрывая лицо... свое настоящее лицо руками. — Это не я, нет!

Его глаза были синими. Его кожа была живого, розовато-бежевого цвета. Довольно бледная, да, сказывалась польская кровь. Но его скулы всегда оттенял румянец, а на щеках проступали красноватые пятна, в секунду волнения, или при высокой температуре.

"Точно. У меня просто жар. У меня галлюцинации". — Успокоил себя Аксин.

Он заболевал и ему требовалась таблетка аспирина. Всего лишь... И тогда странное сковывающее ощущение по всему телу, пронизывающее ледяной вспышкой до самых костей, отпустит его. И странные видения пройдут и туманный морок в голове рассеется... И он ушел на кухню, накинув на плечи длинное полотенце. А когда вернулся со стаканом в руке — обычным таким граненым стаканом времен перестройки, в ванной комнате все уже было по-другому...

Каждая мелочь, оставленная им в помещении лежала на своем месте. Вода, плескавшаяся у самого края ванной, поднималась... Аксин протянул непослушную руку к вентилю, закручивая кран... И тут же отдернул, будто опасаясь, что кто-то выпрыгнет из воды и схватит его за запястье. Ничего не изменилось, нет... Но все стало другим. Будто... Будто краска картины перед его глазами выцвела, теряя свой первозданный цвет. Будто все умерло... Как и он сам — там, в зеркале, минуту назад. И он решился... Медленно повернулся к зеркалу. Зажмурился... Резко распахнул глаза... Из зеркала на него смотрел он сам. Такой привычный, до оскомины, до зубного скрежета. Молодой мужчина, в жизни которого ничего не происходило и не менялось... До сегодняшнего момента.