Дзёдзюцу. Часть пятая

— А если я уйду, Кано? Если я куплюсь на твои уловки и уйду? Ты же не переживешь этого. Ты же сам поставил себя в зависимость от меня, потому что тебе это так нравится! Нравится чувствовать свою непохожесть на других, страдать... Ты привык чувствовать себя брошенным еще с самого детства!

— Заткнись!!! — Закричал Кано, оглушая себя же своим криком. — Перестань, пожалуйста!! Прекрати!!!

— И этот страх будет в тебе вечно! Пока ты не смиришься с его существованием. И не переступишь через это... Не повзрослеешь...

— Ито, пожалуйста...

— Не перестанешь бояться правды. Пока не поймешь, что ты слабак. Просто слабовольная личность, которая вместо того, чтобы бороться с обстоятельствами, прячется в выдуманном ею же мире из цветов и ярких красок. Ты думаешь, что у тебя всегда все будет так прекрасно?

— Да ты же сам... Ты сам живешь со своими страхами! И даже не пытаешься бежать от них!! Ты сам... Ты просто меня не достоин! — Кано понимал, что заговаривается, но остановить себя уже не мог. Из горла вылетали черные, бессмысленные слова, полные злобы на самого себя, на окружающий мир... На Ито, за то что заставил его пройти через все это. — Ты низкий, жестокий, алчный и бесчувственный!!

Катсухико криво ухмыльнулся, старательно пропуская услышанное мимо своего восприятия.

— А ты тряпка.

"Ну давай же, сорвись... Я же вижу, как тебе этого хочется... Дай мне довести это дело до конца"...

Кано тяжело и быстро дышал. Скулы его пылали возбужденным румянцем, глаза сверкали праведным гневом... Он был невероятно прекрасен в своей очищающей ярости.

— Псих, полоумный неудачник...

Последние капли затопили сознание до краев и переполнив его, выплеснулись обжигающей, разъедающей волной...Страх изменил свою форму, превращаясь в грязный, черный поток и показываясь на поверхности, хлынул полу-рычанием — полу-вскриком, прорезал внезапную тишину взмахом кисти руки... И остался бордовым отпечатком пальцев на щеке мужчины.

Катсухико недобро усмехнулся. Победно оскалился...

Одно резкое движение... Намного быстрее, чем мгновение, за которое Кано смог осознать то, что сделал сам и увернуться от быстрой реакции Катсухико. Малейшая доля секунды — и голова художника запрокинута назад, а по подбородку, извиваясь тонким ручейком по шее, бежит рубиновая змейка крови... Звон в ушах заглушило его же хриплое дыхание, сбившееся от резкой встряски... Встряхнув и швырнув на пол, Катсухико прижал его голову к полу, запустив пальцы в длинные пряди спутавшихся, растрепанных волос. Заставляя выгнуть спину, упереться ладонями, пальцами впиться в мягкие, глубокие ворсинки ковра, тихонько взвыть от боли и...

"Ты ведь ждал этого? Хотел этого? Это должно было стать завершающим этапом нашего разговора... Прости, если будет немного больно"...

Кано тихо взвыл, дернул головой, пытаясь вырваться из плена цепких пальцев, подавился металлически-соленым вкусом своей же крови, захрипел... Хрипение перешло в глубокий стон, крик... Судорожный трепет...Когда руки, причинившие столько боли, с самой осторожной и чуткой нежностью прошлись по разгоряченной коже, задевая чувствительные места, лаская грудь и живот... Пальцы нашли язычок на молнии, потянули вниз, проникли под одежду, заставляя Кано извернуться на полу, привстать на колени, выгнуться в пояснице, закричать... Ито с силой дернул рукой, запустив ее глубоко в смоляные, гладкие волосы, вынуждая запрокинуть голову, лишая возможности дышать и кричать, заставляя зажмурить глаза и не видеть, как перед глазами превращаются в беспорядочное, размытое смешение цветов окно, стена и край кровати... Ито на секунду отпустил его, стягивая брюки, проходя теплыми ладонями по бедрам, заставляя тело расслабиться... и тут же глубоко вонзил ногти в чувствительную кожу, оставляя пять полукруглых ямочек, сейчас же приобретших кровавый оттенок.

— А-а-ааааа... — Простонал Кано, пользуясь возможностью, опуская голову, прижимаясь к полу.

Боль прошла волной по всему телу, отдаваясь тончайшим, острым, изощренным чувством удовольствия.

"Безумство"... — Вынес вердикт и самому себе и происходящему Катсухико.

Сильные, неумолимые руки сейчас же подхватили его с пола, сжимая бедра, удерживая, не давая возможности высвободиться... Ито резко вошел в него, ощущая сопротивление мышц, сжимая, впиваясь пальцами, перемещая их на талию, одной рукой прижимая Кано лицом к полу, сдавливая пальцы на его шее... Животный крик... Ито не знал, чего было в нем больше — удовольствия или боли... Бордовые, синие отметины власти и силы на беззащитном и красивом теле... Осознание своего превосходства, вседозволенности... и волна нежности... Скрепленные перед головой руки, тонкие запястья, которые так легко удерживать одной ладонью... Неконтролируемые стоны, учащенное дыхание, биение сердца, ускоряющийся ритм и полное забвение, стремление раствориться в своих ощущениях... Вздрагивающие худые плечи, импульсивно-сжатые пальцы, дрожь, пронизывающая насквозь, прикушенная нижняя губа... Растаять в его, Ито, железной хватке, доверить себя... Умение отдавать и брать одновременно... Это так нравилось Катсухико в нем...

Изящное, прекрасное, пластичное тело, вытянутые в покорности руки, скрепленные кольцом сухих сильных пальцев, склоненная голова, сжимающиеся мышцы, трепещущие бедра... Кано приоткрыл рот в беззвучном крике, замирая от нового, пронзающего его изнутри, лезвия боли... Горячее, влажное ощущение внутри... Клокочущий в горле хриплый стон-рычание Ито, который с каким-то остервенением отталкивает от себя сломленное, измученное тело.

Кано в бессилье упал на мягкий ковер, мгновенно облекший его обнаженное тело своей щекочущей мягкостью, не ощущая почти ничего, кроме разрывающей его изнутри боли... По внутренней стороне бедер бежала теплая, пульсирующая струйка крови и...

— Кано? — Услышал он где-то вдалеке взволнованный, такой необходимый ему сейчас, голос...

Агония горячей волной охватила его тело, увлекая куда-то во влажную, темную глубину... Последнее, что он увидел перед тем, как исчезнуть в ней полностью, было любимое, родное лицо человека, склонившегося над ним... беспокойство во взгляде... И изумрудное свечение глаз, в бездонности которых можно было утонуть...

25*

В нескольких кварталах от того самого дома, где, в полумраке уличного дома, выясняли отношения молодой художник и суровый модельер, горел рабочий свет и дымилась полузадушенная сигарета в стеклянной пепельнице. Тихо играла музыка, сквозняк врывался в приоткрытую форточку... Решалась судьба тех, кто все еще пребывал в счастливом неведенье. Мы заглянем в эту квартиру ненадолго. И сразу же покинем это место, дабы вернуться к нашим любимым бестолковым героям...

Молодой, лет двадцати пяти, японец в очках, почти скрывающих его взгляд и делающий его размытым для окружающих, рассматривал фотографии, сидя за своим рабочим столом. Лицо его тускло освещала настольная лампа, выхватывая светом удовлетворенную улыбку и сияющие за линзами очков глаза. Молодой человек был журналистом... Он был именно тем самым журналистом, которому повезло оказаться на пути у возмущенного предательством друга Икко Рану... И он в самом скором времени надеялся стать одним из самых известных журналистов. По крайней мере, он прославит их газету... Его покажут по телевизору, а сделанные им фотографии будут во всех источниках новостей. И по телевизору и в интернете... А уж его гонорар!

Фотография четко изображала лица двоих человек, застывших у машины в страстных объятиях. Намеренья их были ясны и для неопытного глаза. На лицах их ясно отображалась поглощенность друг другом, заинтересованность во взглядах, полных предвкушения... Следующий кадр настиг их в момент страстного, глубокого поцелуя... Третья же фотокарточка убирала последние сомнения в личностях, пойманных во всевидящий объектив ушлого фотографа. На картинке было запечатлено лицо известного на всю страну модельера и... сына его бывшего конкурента, а со вчерашнего дня сотрудника Отогору Исида!

— Вот это будет скандал... — Покачал головой репортер.

Он никак не мог перестать улыбаться. Он уже представлял себе заголовки газет... "Владелец "Махоу" сотрудничает с Отогору Исида, а спит с его сыном" или "Деловые, и другие отношения Катсухико Ито с семьей Исида"... А вот еще замечательно звучало бы "Служебный роман поколений"...

А еще он никак не мог выбросить из головы мысли о деньгах... Сколько бы не заплатила ему его газета, этого все равно было бы недостаточно за такую сенсационную новость.

— Интересно, а сколько бы заплатил сам старик Отогору, чтобы эти фотографии не попали в газеты? — Усмехнулся репортер... И вдруг замер, пораженный неожиданной мыслью.

А ведь, действительно, сколько мог дать денег Отогору за то, чтобы страшная правда не вылезла в массовые источники информации?..

И вправду... Журналисту было бы интересно узнать... Глаза его загорелись алчным блеском. И вправду...

— Кано?... Кано! — Ито пытался добиться от художника хоть какой-нибудь реакции.

Затем поднял на руки обмякшее тело и перенес на кровать. Чисто теоретически, по крайней мере, если судить по открытым глазам, Исида был в сознании... Но вот за его ясность Ито бы не поручился. Взгляд художника, какой-то застывший в одной точке, проходил сквозь Катсухико и рассеивался где-то далеко, в недоступном пониманию Ито, месте.

— Кано, ответь мне, а то я тебя опять ударю! — Пригрозил Ито скорее от растерянности.

Он лег рядом с юношей, обнимая его, одной рукой прижимая к себе. Прижался губами к его макушке и замолчал в тихом ожидании.

— Катсухико... — Исида, продолжая смотреть перед собой стеклянными, невидящими глазами, почти беззвучно зашевелил покусанными, распухшими губами.

Ито с готовностью приподнялся, опираясь на локоть, прислушиваясь.

— Ты больше не уйдешь?.. — Кано наконец-то шевельнулся, скосил глаза, посмотрел на Ито, поудобнее устраивая голову у него на плече.

— Ты же так хотел, чтобы я ушел... — Начал было Ито, но, решив, что сейчас все-таки не время, заговорил уже более мягким голосом. — Нет, не уйду.

Кано, удостоверившись, закрыл глаза и замолчал. В голове было непривычно пусто... Тело ныло и горело изнутри, поясница болела так, как будто его минуту назад жестоко... вообщем, именно так она и болела. Другой боли не было... Было только кристально-чистое сознание и полное отсутствие страха. Такого привычного, сросшегося с его душой, проникшего и пустившего в нее корни... его больше не было. Страха перед одиночеством. Перед реальностью. Перед правдой...

Сколько лет он жил с уверенностью, что мир будет существовать именно так, как нужно ему, пока он будет держать все под своим контролем? Ему казалось, что это был его театр... Театр одного актера. И он мог удержать тех, кто ему дорог, только до тех пор, пока продолжал играть в нем главную роль. Как, оказывается, было просто и легко без этой роли... Как будто он сбросил с себя дорогой и блестящий, но такой тяжелый и душный костюм. Чтобы понять это, нужно было всего только позволить разрушить весь этот воздушный замок...

— Тебе очень плохо?

Горячее дыхание Ито щекотало ему ухо. Кано улыбнулся, невзирая на все неприятные ощущения.

— Мне хорошо...

— Я всегда знал, что ты извращенец.

— И ты с самого начала знал, что делаешь, мой мудрый Ито... — Лукаво усмехнулся художник.

Может быть он и был сумасшедшим... Но, видимо, они с Катсухико были одинаково безумны, потому что Кано вдруг прекрасно понял все, что произошло... И почему это произошло.

— Не знаю, о чем ты говоришь...

— Я вчера хотел помочь тебе... Чтобы ты облегчил душу, рассказал мне всё, что тебя гложет... О своем детстве, о своей семье. Избавился от мучающих тебя воспоминаний... А ты сейчас избавил меня от тех чувств, которые съедали меня на протяжении всей жизни.

— Просто я сделал это более радикальным способом.

— Более жестоким...

— А что поделать. — Нахмурился Ито.

Ему и так было нелегко от того, что он сделал... Конечно, он понимал, что слегка переборщил. Но и по-другому он в этой ситуации поступить не мог бы.

— Ампутация сознания.

— Что?

— Это похоже на ампутированную часть сознания...

— Ампутируй себе язык, Кано... — Ито с удивлением понял, что рад слышать и слушать эту бессмысленную кровожадную болтовню.

— Знаешь, я настолько привык играть на публику... — Продолжил Исида. — Что уже забыл, каким могу быть настоящим. Мне казалось, что стоит только расслабиться, показать то, что у меня на душе на самом деле — и от меня все отвернуться. Если я стану обычным, скучным, натуральным... Я же и сам всегда боялся всего простого и скучного...И этого мира, с его правилами, тоже боялся.

— Тебе снова нужно высказаться?

— Всё... Уже не нужно. Я закончил. И если ты не хочешь говорить о случившемся...

— Я не хочу. — Ито перевернулся на бок, посмотрел на Кано сверху вниз... — Тебе бы горячу ванную принять. И выпить обезболивающее. Есть?

— У Юджиро оставалось немного сакэ с последней вечеринки...

— Я про таблетки, Кано. — Ито возвел глаза к потолку.

"Что происходит с современной молодежью? Куда вообще катится этот мир?"

— Я не знаю, есть ли у нас лекарства... Может быть, Юджиро и покупал... когда-то.

— Думаю, что успокоительное у него есть точно. Я искренне сочувствую твоему другу. — Грустно усмехнулся мужчина. — Ты ходить то сможешь? Как думаешь?

— Я шевелиться-то не могу...

— Ты хочешь заставить меня мучиться раскаяньем? — Ито недовольно нахмурился. Отвернулся, уставился куда-то в сторону... — Прости. Но ты меня вывел, правда. Я не хотел, чтобы получилось уж так... слишком...

— Если сделал, то, по-видимому, хотел. Ты же всегда поступаешь только, как подсказывает твоя логика. — Невозмутимо отозвался Кано.

— Не нужно меня совсем принимать за...

— За кого? — Кано слабо улыбнулся.

— За каменную глыбу.

Кано тихо засмеялся, прижимаясь к нагретому боку, умиротворенно жмурясь от живого тепла... Ему было спокойно и легко. Теперь — легко.

— Ты отнесешь меня в ванную?

— Тебе что, так нравится, когда я таскаю тебя на руках?

— Конечно. К тому же, это ты лишил меня возможности свободно передвигаться в ближайшие несколько часов.

— Не прибедняйся. — Поморщился Ито. Кано снова зацепил его возродившуюся и теперь назойливо гудевшую в голове совесть.

У совести уже прорезались молочные зубы и росли, росли, со скоростью каждого сказанного Исида словом и брошенным невзначай кристально-невинным взглядом.

"Вот змея"...

Мужчина легко подхватил художника с кровати.

— Было бы здорово, чтобы это вошло у тебя в привычку. — Пробормотал Кано, обхватывая его шею руками.

— Сумасшедший дом. — Вздохнул Ито.

Только один человек в этом мире может доверчиво прижиматься окровавленным носом к мужчине, который только что безжалостно его изнасиловал. И этот человек сейчас в самом буквальном смысле этого слова виснет у него на шее. Да и, образно выражаясь, тоже.

Ито провернул туго-закрученный винт горячей воды, добавил холодной, с наслаждением вслушиваясь в ласкающий звук, напоминающий треск расколотого дерева, льющейся из крана воды. По помещению сейчас же пошел густой теплый пар. Облепил мутной пленкой зеркала, заклеил ресницы, заставляя прикрывать глаза, пряча их от навязчивой влажности.