Властелин бумажек и промокашек

* * *

Осторожный стук в дверь и ласковое: "Ваше высочество, Николай Александрович, изволите приказать накрывать завтрак или пройдете в столовую?", возвестило о приходе камердинера.

— Я так понимаю, коллега, сейчас уже восемь, нас ждет утренний туалет, потом завтрак — деловито сказал он Химику, заглаживая скатанную постель, — всегда мечтал сравнить описание детства Николая Второго из рассказа Оллэнгрена с реалом. Полковник был уже старый и думаю многое напутал.

— Не в курсе за полковника, — буркнул Химик, — но Радциг помогать тебе одевать костюмчик не станет, ты — типа взрослый и раз трезв, оденешься сам.

— Полковника ему дали в конце Первой мировой, он — сын воспитательницы Великих Князей Александры Петровны, которую взяли по представлению Дагмар. Белокурая симпатяшка, ответственная, с налетом шведской крови, ну та её и забрала, — одной же, викингской крови, — в воспитательницы. Её мальчуган учился вместе с Великими князьями до десяти лет потом поступил в кадетское училище. В конце своей жизни, в эмиграции, рассказы о том времени он надиктовал русскому писателю Илье Сургучеву.

— А, Володька-то, еще тот мелкий бес, представляешь он даже Ники пару раз леща выписал, — оживился Химик.

— И, думаю, было за что. Историк подошел к стене, увешанной иконами над кроватью, на первый взгляд их было не меньше пятидесяти, иконостас продолжался на соседнюю стену образуя некий святой уголок. Это будет что-то вроде спецкурса: пантеон православных святых середины 19 века, подумал он. А ведь больше половины я не знаю.

— Спокуха, — тотчас отозвался Химик, — доступ к памяти — забыл? Спроси за крайнюю слева. И не дожидаясь ответа, затянул нараспев: Икона Пресвятой Богородицы Беседная, поелику пономарь Георгий, в 1383 году, посланый оповестить жителей окрестных сёл о времени освящения построенного на реке Тихвинка храма и установки креста на куполе, возвращаясь обратно, в трех верстах от оного увидел Божию Матерь.

— Пономарь Георгий, святитель Николай и Божия Матерь, — веско и весело сказал Историк. — Такая икона не могла не висеть над царской кроватью!

У железного рукомойника он содрогнулся при виде костяной зубной щетки.

— Из щетины сибирского кабана, — добавил Химик

— Даже не спрошу из какого места щетина, — пробормотал Историк, открывая шкатулку с зубным порошком.

— Скажи спасибо, что не пальцем и золой зубы чистишь, — строго заметил Химик.

Историк сполоснулся холодной водой и насухо вытерся наждачной бумагой по недоразумению, называвшейся полотенцем. И честно говоря, это был решительный прогресс по сравнению с детством Александра Александровича. У него хотя бы были свои комнаты, его не мучили экзерцициями, он спал дольше по времени и уже один: без брата и воспитателя.

А уж он-то вырастет, развернется с комфортом, — мечтал Историк, натягивая матросский костюмчик. В пекло — железные, скрипучие, убогие, тяжелые койки! Завалим сборной мебелью рынок от Владивостока до Парижа.

Химик неопределенно похмыкивал в такт мыслям Историка, думая о своем. Николай, открыв наконец дверь, показался Радцигу. Камердинер почтительно поклонившись, цепко взглянул на утренний туалет мальчика и оставшись доволен увиденным, попросил спуститься к завтраку в столовую комнату.

— Должен ли я пристать к камердинеру с рассказом как видел Боженьку во сне, — размышлял Историк держась широкой спины камердинера, — как там себя ведут мальчишки по утрам: терут заспанные глазёнки и хнычут?

Химик улыбался этим догадкам и молчал.

Задумал что-то грандиозное, — лениво ворочалось мысль у Историка в голове, — лишь бы по нашей теме, все же чем быстрее стартовать с математикой — тем быстрее будет уговорить Александра Александровича на разные придумки.

— Ляпка утренняя, — бросился на него при входе в столовую мелкий мальчишка, пухловощекий, с ясными глазами, еще мокрыми, от утренних водных процедур, волосами и что-то дрогнуло, растаяло и встало комом в горле.

— Нет, — думал он, делая страшные глаза и бросаясь за Жоржиком, который отступил за стол, где с краю развалился третий их компаньон Володька — сонный светловолосый мальчик перед горкой булочек и чашкой с какао. — Шалишь старушка костлявая, не дам я умереть этому энерджайзеру, в далеком грузинском селе.

— Ну, — подал голос Химик, — стрептомицин открыли сразу после пенициллина, думаю его хватит. Хотя чего это я? Изониазид синтезировать гораздо легче. Но — сначала лабу мне, тогда можно будет назвать сроки.

— Все желательно побыстрее и лабу, и препарат, — загрустил Историк, — Федор Михайлович, кровь из носу, должен жить и творить. Достоевский — Фёдоров — Соловьев — это треугольник титанов, которые могут и должны, вместе, если не остановить, то ощутимо смягчить тот кровавый разгул терроризма, что вскоре обрушиться на страну и которому станет рукоплескать недалёкая интеллигенция. Нужна только дать им точку опоры.

— Ты что ли, двухвершковой опорой метишь стать, — грубовато спросил Химик, — есть ресурсы — решаем проблему, нет ресурсов — переключаемся на другую тему. Сванте Паабо трахался полгода прежде чем просто смог сделать лабораторию, в которой без загрязнения можно было работать с ДНК. В немецком университете. С достаточным финансированием. В конце двадцатого века. Почитать его эпопею расшифровки генома неандертальца? А антибиотики сейчас, как проект, сложнее выглядят.

— Никенька, Жоржик, ваши высочества, уж и горазды вы голдеть с утра, — вошедшая в столовую Александра Петровна в светло-коричневом платье, наверняка модном и ужасно неказистом, пышном и длинным, с широкими рукавами, с оттенненым черным воротом платье, пыталась выглядеть строгой, но неуверенные интонации, на которые так чутки мелкие негодяи, проскальзывали, — весь стол изъелозите, извольте завтракать молча.

— Голдеть, — вздохнул Химик, — о великий могучий русский язык, хорошо, что можно заглянуть в память реципиента, таки невовремя задали вы лататы.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — скороговоркой зачастил Историк, — только не ты. Еще здесь есть юлианский календарь, пуды, аршин и яти. Но клянусь папкиной бородой — разговаривать вот так я не стану!

— Ешь уже свою какаву, парень, — посоветовал Химик, — нас ждут великие дела.

* * *

На уроке, как и ожидалось их троих, Великих князей и Володьку, ждали разные задания. Жоржик, высунув язык, каллиграфил какое-то предложение с доски, благоговейно пользуясь розовой промокашкой, Володька с Николаем читал вслух Пушкина.

— Где же чертов Данилович, этот важный сухарь, — грустно думал Историк, пока Химик хихикал над Володькиным мычанием, — скукота смертная, с ним хоть ружьишко игрушечное покрутить можно будет или караульную службу мы еще не проходили? Солнце русской поэзии особого впечатление на него не производило, да и к зеркалу революции он был равнодушен, хотя папанька вот последнего уважал.

Рядом на столе лежал новый (то есть 1877 года) сборник арифметических задач В. А. Евтушевского в первой части "Целые числа" с печальным белобородым дедком со счетами на обложке, и он все гадал — насколько все плохо.

— Абсолютно, — сказал Химик, — для начальной школы же. Удивлюсь если там все четыре арифметические действия есть и что-то не оставили на закуску для гимназии.

— Автор — дядька, в общем, неплохой, — почувствовал он легкую обиду, — будущий председатель Педагогического общества в Петербурге. Уделал Льва Толстого на раз в соревнованиях между школами, когда тот самонадеянно сказал, что по его методике ученики понимают больше. Но учиться еще раз диким примерам по яблокам для меня чересчур.

— Ваше высочество, Никенька, — заметила его взгляд на задачник Александра Петровна и, конечно, истолковала совсем неправильно, — если не хочется сейчас, можем позаниматься арифметикой завтра, но придется нагонять.

— Ах, чтоб аммонал меня в ванадий, какая добрая учительница, — умилился Химик.

— Это что, когда Николай начал изучать университетский курс, вот там преподаватели просто не имели права его спрашивать, как он усвоил материал. Мечта идиота, — меланхолично отозвался Историк.

Вслух он сказал, что ему приснился Сергий Радонежский и обещал свое покровительство отсель и доныне, а потому он готов учиться со всем тщанием.

— В любом, непонятном случае вали всё на святого, — прокомментировал Химик и заржал.

В ответ на его тираду Володька вытаращился на него, словно у него выросла вторая голова, а Жорик испугался и удрал в соседнюю комнату. Видимо, залечивать с игрушечными солдатиками такой стресс. Александра Петровна этот удар вынесла, но затаила догадку о какой-то необычной проказе.

Да, — подумал Историк, — вот что значит — не выделяться.

* * *

— Задача тысяча двадцать один, — монотонно читал Историк, — за сколько лет капитал четыре тысячи р., отданный под пять процентов годовых превратится в четыре тысячи шестьсот? Ответ — за три года. (Так-то два с чем-то, мы же не пропиваем двести р годовых и вкладываем их по умолчанию тоже, но вычислять лень и глупо со стороны Никеньки, — балагурил Химик) Задача тысяча двадцать два: шесть тысяч рублей отдали взаймы на один год под восемь процентов и на полученные процентные деньги купили по одинаковой цене восемьдесят четвертей пшеницы. Сколько заплатили за каждую четверть? Ответ — шесть рублей.

Александра Петровна раскраснелась, вспотела, один глаз у нее неритмично дергался, а черный веер так и летал в ее руках.

— Как бы удар тетеньку не хватил, — озаботился Химик.

— Я уже давно решил все задачки и помню все ответы, — с покаянным видом сказал своей воспитательнице Николай, — не хотел признаваться, чтобы был повод лениться на счете.

— Услышал Боженька, молитвы-то мои, — невпопад сказала Александра Петровна и обняв мальчика зарыдала.

-Ммм, — замычал Химик, — что за Счето-Барбара, чего это она?

— Это и ее победа тоже, — дипломатично сказал Историк, — мальчик за год прошел учебник, рассчитанный на два. Ее ждет респект и бонусы. И вообще отнесись к тетке с пониманием, ей сто девяносто лет примерно, а тут за тремя чертенятами следить и это с усиливающейся болезнью почек.

— Ладно, уже заканчивай комедию, бери все учебники по арифметике, что есть и валим к себе в комнату на перерыв, изучать матчасть, — скомандовал Химик.

Николай скорчил Володьке, присутствовашим при историческом моменте и имевшим несколько обалделый и взъерошенный вид, самую решительную рожу на которую был способен, ткнул в себя большим пальцем из-за теткиной широкой спины и пошевелил указательным и безымянным пальцем.

Кореш не подвел.

— Жорик, что-то притих, проверить бы надо, а то вот опять из песка мороженое слепил и на вкус пробует, — рассудительно произнес Володя, и вопросительно поглядел на Николая.

Тот показал большой палец.

* * *

— Да, ладно, — кисло сказал Химик, — две с половиной тысячи примеров по дробям и уравнению с одним неизвестным?

— Добро пожаловать в царскую Россию! — отвесил мысленно шутовской поклон Историк, — учили здесь на совесть и на хворость.

Николай сидел в своей комнате за узеньким столиком перед окном на Невский проспект и листал вторую часть сборник арифметических задач В. А. Евтушевского "Дроби".

— Нет, понятно, что мы сразу решим их в уме — скривился Химик, — но не вызовут ли в таком случае с четвертого этажа, из домовой церкви Аничкового дворца, батюшку Бажанова для изгнания демонов из царевича?

— Ога, -сказал Историк, — учебниками арифметики обложат и поджгут. Не шестнадцатый же век, все по феншую будет. Напоминаю. Военному атташе ВБ записочку черканут: атташе — бумажку за скрепку, скрепку — за стельку, стельку — за кепку, а кепку — бабке, в бриташку. Там то долго думать не станут. И чтоб ты знал, то что скрепку изобретут только лет через двадцать, на финал никоим образом не влияет.

— Психую я чего-то, — вздохнул Химик, — хочется "Tule" — "Fearless" врубить на полную, упасть на белый песок, лежать и долго смотреть в ночное небо, пока звезды не закружатся в бешеном танце и не рассыпятся в невесомую пыль.

— "Lost" от "Tule" тоже неплох, бро — покивал головой Историк, — а теперь когда я выразил уважение твоим культурным ценностям, позволь напомнить: крестьяне хлеб с лебедой и соломой жрут, пока ты неуклюже пытаешься адаптироваться к реалиям девятнадцатого века. По пятьдесят задачек черкаем в день на тетрадь, и чур, скрепы интеллектуальные не шатать!

— А остальные тысячу, — напомнил Химик

— Там папанька уже с русско-турецкого фронта подъедет, — сказал Историк, — я ему-то главный экзамен и сдам на соответствие званию умного сына, не до незаписанных задачек будет.

Он нацелился на тетрадь: "Ну что, первые пятьдесят пошли?"

— Не, — мудро сказал Химик, — думаю надо к ребятам, по плану после трёх уроков прогулка в саду, не стоит так явно отдаляться от коллектива. А там и Данилович подойдет со своими словесными экзерцициями.

* * *

— Аз, буки, бураки, печёная кваша, собирайтесь вместе, вся братия наша... — считал Володька, невольно покачивая металлическим шестом, зажатым под мышкой, в такт считалки.

Жорик неотрывно следил за пальцем Володьки с обгрызенным ногтем, боясь что тот смухлюет. Нику было все равно, он держал коробку с серсо, наслаждаясь царящим вокруг ноябрьским, климатическим мордором.

Скажи нам Петр, ты строил город

Не для умерших — для живых?

Так тяжко дождь течет за ворот

Окаменевших часовых, — внезапно прочитал Историк для Химика, но ничего необычного на этот раз не случилось.

Вся тусовка расположилась в саду Аничкова дворца, ближе к Фонтанке. Для конца ноября погода была не столь холодной, сколь мерзкой и в данный момент мелкий сынишка кого-то из обслуги тащил из Сервизной (она просто была ближе всего) молоток для отбивки мяса, которым гоп-компашка собиралась забить шест для серсо в промерзшую землю.

— Я первый, кидаю, я первый, победил, победил — захлопал Жорик и запрыгал на одной ноге вокруг Николая, — а надо было считать: "Дора, дора, помидора — мы в саду поймали вора"!

— Жорик, — сказал Николай серьезно, — галопируешь, как Бонопартий, а вместо коника — палочка, смотри сейчас Володька прокутузит под шумок за тебя колечко.

Володька принял оскорбленный вид, но глаза его смеялись.

— А он немногословен, — отметил Химик.

— Он старше на год, и ему постарались донести разницу между ним и Великими князьями. Если бы не Александр Третий, прямо приказавший ему относится к своим детям как к обычным, он бы стоял в сторонке и не подошел даже, — объяснил Историк, — парень на самом деле верный как пёс, хотя звёзд с неба не хватал, судя по биографии.

— Первый кандидат в команду, — резюмировал Химик, — правда пока только на роль курьера, для переноски реактивов и веществ.

— Недурственный бросок, Владимир Константинович, — солидно одобрил Николай Володькину попытку накинуть серсо, — жалую тебе будущий перстень с царского пальца.

На Володькином лице отобразилось сложное чувство недоумения и старательности, но подыграв он бросил два пальца к виску.