Цветное шитье

Та самая дама, наверняка, назначила свидание тому самому Марку. Святому. Я не выдержал и хихикнул.

— Щекотно? — озабоченно поинтересовался Лоренцо, застегивая последний крючок.

— Не обращайте внимания, нервное. Луна сегодня такая, — я развернулся лицом к действительно яркой луне, висящей над садом, как дополнительный фонарь.

Уже недалеко шум веселья, звуки музыки растекались по темному саду, становясь все ближе.

Лоренцо уверенно подхватил меня под локоть.

Первый час пошел.

Увлекаемый "вороном", как бабочка ветром, на свет праздника, я продолжал размышлять.

Итак. У моей нанимательницы свидание с неким Марко. Но она не смогла или не захотела придти. Отправила меня. Но как она могла знать, что я проберусь именно в этот уголок сада, в эту беседку?

Загадка.

Хотя молчун Рико проговорился однажды, что вскоре приведет к маме для знакомства девушку. Наверное, она работает на вилле, а встречаются они в этой беседке. Только вряд ли брат может протиснуться сквозь ограду, наверное, заезжает вполне легально, с тележкой зеленщика, у которого работает.

Решив одну загадку, я вернулся к другой. Почему некий Марко отправил в беседку за своей любовницей Лоренцо? Доверяет?

Долго думать не удалось.

Почему я угадал, что блистательный вельможа, окруженный толпой аристократов в драгоценных нарядах — Марко? И чутье подсказало мне, что он нынешний хозяин виллы.

Сердце ухнуло в пятки.

Я никогда не видел таких красивых людей. Такие не ходят по грязным мостовым и не плавают по грязным каналам даже в самых прекрасных гондолах с фамильными гербами, с трепещущими на корме и носу флажками. В гондолах, украшенных гирляндами цветов и пением самых сладкозвучных голосов, рожденных в Италии и Франции.

Наверное, он и правда святой покровитель Венеции. Я тут же готов отдать ему любимый город — прямо в эти руки без перчаток, мнущие остро пахнущий цветок олеандра.

В лицо Марко, ослепленный аурой обожания, которая его окружала, я так и не осмелился взглянуть.

Лоренцо как будто увидел мое смятение сквозь маску, сжал мой локоть, поставил в отдалении, дожидаясь, когда хозяин обратит внимание.

Он осмелился прижать меня спиной к себе — и сразу опустил руки вдоль тела, позволив решать мне.

Несмотря на то, что в мою спину уперся недвусмысленно твердый гульфик, подпорка была необходима, иначе от смешения ароматов, кружения великолепных дам, взрывающихся в небе фейерверков я бы просто залез куда-нибудь в темное место и пролежал до обусловленных трех ночи, а то и до утра. Главное, сберечь маску...Драгоценную маску...

Сквозь туман я почувствовал, как Лоренцо хватает меня и тащит в сторону.

Пришел в себя у фонтана от холодной воды.

Мою маску "ворон" спрятал под камзолом, обнимая меня одной рукой за талию, чтобы не рухнул коленями, пачкая платье, в свежую траву, а другой брызгал мне в лицо.

И он снова прижимал меня к себе, иначе бы я упал.

— Маленький. Косточки пересчитать можно...Как же тебя угораздило так влюбиться в Марко, — шептал он. Или мне казалось?

Где я? Наступила ночь, и я должен зажигать свечи на подоконниках для заблудившихся кораблей...В семье ласково подтрунивали, что весь доход, кроме необходимых нужд, идет на шелковые нитки и свечи.

Прихожу в себя от холодного голоса быстрее, чем от холодной воды.

И от маски на лице.

— Лоренцо, ты плохо ухаживаешь за дамой. Принеси ей шампанского. Нет, лучше ликера.

Другая, жесткая рука поддерживает меня под локоть. Рядом с таким мужчиной не хлопнешься в обморок. Он держит силой своей воли. Не только меня, но и всех вокруг. Душная толпа расступается, воркочет уже в стороне.

— Фредерика, вы все же пришли, я уже и не надеялся. Вам нехорошо? Кажется, вы похудели, — голос человека с железными руками звучит участливо. А часы на городской башне только что пробили двенадцать. Осталось три часа. Я должен.

Улыбаюсь. Надеюсь, мои губы не слишком отличаются от губ той Фредерики. Ну и подставила же она меня! Хотя...Может, выбрала по сходству? Ведь мои кудрявые волосы открыты. И глаза в прорезях маски. А ночью все кошки серы.

Смело улыбаюсь и отвечаю:

— Иногда женщины теряют рассудок и вес от переживаний. И не всегда печальных. Когда, например, рождаются стихи: "Мне кинуться куда-нибудь, в любовь или отчаянье, мне вспомнить что-то яркое, чтобы забыть потом. Ты милый, ты не снишься мне так часто, как хотелось бы. Ты самый главный после всех, кого унес потоп".

Кажется, мне удалось удивить "покровителя". Марко замер, а потом быстро провел меня к мраморной скамейке под ярким фонарем, который держала живая позолоченная статуя. Я знал, что некоторые актеры подрабатывают таким образом. А потом ужасно болеют, покрываясь язвами — и весь заработок уходит на лечение.

Хозяин бережно усадил меня и, встав на одно колено, принялся расправлять складки на платье. И вдруг замер.

— Вы за неполные пять минут удивили меня дважды, Фредерика. Откуда у вас это платье?

Вот. Пришло время и мне покрыться холодным потом. Ах, мама! Откуда твою работу знают в богатых домах? Что я знаю о маме?

Мысль моя металась, как крыса в замкнутом пространстве. Пошутить никак не получалось: это же мама.

Пауза росла и превращалась в проблему. Я, наконец, рассмотрел лицо Марко. Будто ожила одна из древних статуй, которые я видел в своих блужданиях по городу. Из тех, напротив которых я останавливался и гладил пальцами безглазые лица, мощные торсы, рельефные мускулы и все, до чего мог дотянуться...Пока стражники не прогоняли меня.

Но в лице Марко были краски, яркие зеленые глаза смотрели на меня, каштановые кудри касались моих губ: так низко он наклонился, чтобы услышать ответ.

Я осознавал, что сейчас моя игра потерпит крах.

Тут я вспомнил слова мамы: "Не знаешь, что сказать — говори правду. Люди легко верят во вранье, а правда их смущает",

— На берегу живет вышивальщица. Но она не работает по заказу. Разве мой господин видел еще ее вышивки?

И я призвал благословение на голову "ворона", явившегося с подносом в руках, и на аристократов, завопивших о прибытии важного гостя.

Марко подскочил, перепоручил меня Лоренцо и слился с толпой, ринувшейся к главному входу.

Я так усиленно соображал, почему мамино шитье показалось знакомым синьору Марко, что легко поддался Лоренцо, который уволок меня под руку в более тихий уголок парка.

Очнулся, когда "ворон" поставил поднос, который упорно тащил с собой, как заправский официант, на бортик тихого водопадика, облизывающего бедра мраморной вакханки, и, подхватив меня подмышки, усадил на колени рядом застывшему каменному сатиру. Слава Богу, не позолоченному человеку.

— Я никогда не видел дядюшку в таком смятении. Что ты с ним сделал, Фредерико?

Не дождавшись ответа, Лоренцо влил в меня две рюмки ликера подряд, заставил прожевать канапе с невразумительной начинкой.

— Я прочитала стихи, — ответил я, как благонравная девочка, прожевав и проглотив крохотный бутерброд.

Ворон засмеялся. Я засмотрелся на его губы, и до меня дошло. Они родственники, причем близкие. Поэтому Марко доверился.

— А мне прочитаешь? — интимно вытирая мои губы от крошек белоснежным платком, произнес Лоренцо.

— Это экспромт, я его уже забыла, — отбрехался я, с ужасом осознавая свой провал по крайней мере перед этим мужчиной.

И тут он вдруг опустил лицо между моих ног, прямо на вздыбившийся, непослушный приказам рассудка член. Его горячие губы обожгли меня через платье.

— Ах ты, голубок...Ты пахнешь детскими перышками...

Я пришел в ужас. А тут еще мраморные колени сатира неприятно холодили задницу, и я спрыгнул: прямо в объятия Лоренцо.

— Я видел, как ты переодевался, — прошептал он мне на ухо, положив край моим сомнениям. — Никогда не думал, что Марко способен завести роман с мальчиком. Он так громогласно осуждает мои гомосексуальные связи...Сколько тебе лет сейчас, Фредерико?

— Девушку не спрашивают о возрасте. А женщине столько, сколько ей дают.

— И много дает? — Лоренцо смеялся так громко, что я зажал ему рот. Лучше пусть укусит — или подумает что-то игривое, — чем на звуки примчится Марко.

При одном имени у меня подкашивались колени, чем и пользовался противный Лоренцо.

— Кто дает?

— Не будем тратить время зря.

Ворон потащил меня в темную глубь парка.

— Стоп! — я попытался вырваться из захвата. — Отпусти, или я тебя ударю!

Он даже остановился.

— Этими нежными ручками?

— У меня еще и ножки есть, — я воспользовался моментом и врезал коленом в то самое место.

Лоренцо без звука повалился в траву, зажимая руки на причинном месте, до крови кусая губы.

— Извини, — растерянно произнес я. — Что, и правда так больно?

Хватая ртом воздух, брызжа кровавой слюной, Лоренцо все же отозвался:

— А ты шутник, малыш. В другой раз проверим на тебе.

Я не стал дожидаться, пока Ворон станет на ноги, помчался по парку в поисках тихого местечка, чтобы отсидеться до трех часов. Тут мне пришла в голову мысль: а как дама, нанявшая меня, сможет проследить, выполнил ли я обязательства?

Но я поклялся мамой, и сам перед собой обязан быть честным.

Конечно, я заблудился. В городе все дома разные, а тут, в парке, все деревья одинаковые. Стремясь уйти как можно дальше от веселья, я забыл, в какой стороне беседка с моей одеждой. К тому же приходилось быть осторожным: страшнее всего мне казалось повредить мамино подвенечное платье. Вернусь — обязательно расспрошу, была ли она в юности известной вышивальщицей.

Если вернусь.

Пробил еще час. Еще один.

Я стоял под густой кроной дерева, прижавшись спиной к стволу. Предварительно я провел ладонью, не испачкаю и не порву ли платье. Мамино волшебное платье. И лес тут волшебный. Разве парк может быть таким огромным?

— Вот ты где, малыш, я даже не надеялся тебя отыскать, думал, уже убежал. Но узелок с твоими вещами еще в беседке.

Не думал, что обрадуюсь голосу Ворона и чуть ли не брошусь ему на шею. Но он подхватил меня на руки.

— Заблудился, маленький, — в голосе его слышалась улыбка. — Хорошо, что Марко занят с высокопоставленными гостями. Однако он надеется встретиться с тобой после маскарада.

— Не хочу, — невразумительно признался я, втискиваясь холодным лицом в кружева на груди Лоренцо. На его руках было гораздо теплее. И он шел, полагаю, по направлению к беседке. Соперничество и непонимание между родственниками следовало использовать. Надеюсь, Лоренцо не станет более терпимым к Марко и не выдаст меня выяснением отношений. Он предположил, что дядя испытывает слабость к мальчикам, чего не было на самом деле, ведь Фредерика — женщина. А женщина ли она на самом деле? Нет, интуиция не могла меня подвести, иначе на улицах нечего появляться.

Да, мы оказались в беседке.

Лоренцо усадил меня на стол (тут я понял, почему на нем и на скамьях нет пыли), тут же задрал подол платья чуть ли не на голову и положил ладонь на мой живот. Я перевел дыхание. Ниже — было бы страшнее. Он тихо засмеялся.

— Боишься, голубок?

Он снова наклонил лицо — туда. Но теперь нас не разделяла ткань, а только его ужасная маска. Лоренцо будто почувствовал, отбросил ее в сторону. Его усы щекотали меня, а мое естество предавало.

— Не ну — ж-ж — но, — если бы дрожание губ можно было разменивать на бисер, у моих ног уже были бы груды крохотных стекляшек.

— Ты так верен Марко? Почему же убежал из дому, который он снял для тебя?

Я решился.

— А ты? Он тебе так доверяет. Как же честь аристократа?

Показалось, что я вторично нанес Лоренцо подлый удар. Он отшатнулся, одернул на мне подол платья. Глухо сказал в сторону:

— Я помогу тебе переодеться, если ты планируешь уйти незамеченным.

— Да, пожалуйста, расшнуруй меня, а то я через минуту упаду бездыханным, — вежливо произнес я.

Лоренцо хмыкнул, но помог мне разоблачиться.

И не удержался. Или я не удержался. Мы обнялись. И стояли недвижимо долго, я уже начал дрожать от холода. И всем своим голым телом чувствовал его, одетого, дрожь. Неужели мужчина может так влюбиться в мужчину? Нужно обдумать этот вопрос. Я до сих пор считал, что любви достойна только мама, отец, братья и мой город.

Пробило три часа.

Я выбрался из объятий, быстро оделся, подхватил коробку с платьем и маской и начал протискиваться сквозь прутья решетки.

И тут Лоренцо, пребывающий в непонятном мне ступоре, зашевелился и ухватил меня за прядь, зацепившуюся за прут решетки. В другой его руке сверкнул кинжал.

"Ой, мама", — успел подумать я, когда лезвие отхватило длинный локон, который Лоренцо спрятал за пазуху. И приблизил лицо к моему, и поцеловал бы, но тут раздался звук шагов.

Я, не глядя, спрыгнул вниз.

от 3.03.10

Свободной рукой зацепился за плющ, свисающий над выемкой, видимый только со стороны канала — и то, если присмотреться. Волны подмыли край сада, вот и образовался тихий уголок для таких мелких, как я. Только, чтобы запрыгнуть в это переплетение корней, нужны были две руки. Раскачаться и...Услышав над головой низкий голос Марко, я, не раздумывая, уронил в воду коробку, раскачался и уселся между корней, как обезьянка. Я давно мечтал выкупить у соседнего шарманщика эту зверушку. Мне казалось, обезьянка и канарейка подружились бы и составили мне компанию в моем "фонаре". Если бы они стали мерзнуть, я бы...

Мерзнуть мне помешал разговор надо мной. Нас разделяло чуть более полуметра оплетенной корнями земли.

— Где она? — гневно вопросил Марко.

— Внизу ее ждала гондола, дядюшка.

— Почему ты ее не задержал?

— Вы не дали мне таких указаний. К тому же я не могу протиснуться сквозь решетку.

Тяжелые шаги над непрочным навесом надо мной обрушили несколько комочков земли на мою голову. Я с ужасом смотрел, как намокает коробка с маминым платьем и драгоценной маской: вот-вот утонет.

Я молил небеса, чтобы мужчины, наконец, ушли выяснять отношения в другое место.

— Ты должен будешь найти Фредерику!

Гневный голос Марко будто послужил сигналом, и коробка начала погружаться в воду. Я не мог позволить, чтобы пропало мамино платье. Разжал руки и с громким всплеском упал в канал.

Наверху что-то кричали, кажется, звали стражу. Я настиг коробку, подхватил ее и поплыл, загребая одной рукой, стремясь удалиться как можно дальше, не думая, что весенняя вода холодная, а скоро прилив нагонит еще больше холода...

Потом я просто улегся на спину, прижимая размокшую коробку к груди.

Очнулся, ударившись головой в борт гондолы.

Где-то наверху матерился родной голос отца.

Меня вытащили, еле выдрали из рук коробку.

Братские руки раздевали и растирали меня, а отец хрипло говорил:

— Прости, сынок, припозднился, клиент никак нужный дом найти не мог. Ну ничего, сейчас мама тебя согреет.

Но пока мы плыли к дому, меня, хоть и переодетого в сухую рубашку, в крепких объятиях Рико колотило, как в лихорадке.

— Тебя обидели, братик? — вдруг спросил молчун.