Четыре времени безумия

— Раньше нужно было думать, а не дрочить!

Но мы вернулись и забрали ее, разбухшую от влаги, и спрятали под общим халатом на двоих. И пусть хлипкий навес уже окончательно промок и ронял капли на наши губы.

Неудержимо хотелось поцеловаться.

Но я знал, что нельзя.

Слезы закипали под веками и разъедали кожу.

Так кончилось лето.

Осень

Осень началась с поцелуя.

Мне нужен был препарат из списка В, такие хранились в сейфе Доггерти.

Удивляюсь и уважаю его за то, что справляется без старшей медсестры, помнит все назначения. И за то, что он не повторяет своего предложения мне. Ни первого, о совместном сексе, ни второго: заняться сексом с пациентом.

Я редко встречал таких людей.

Которые понимают меня с первого возражения.

Теперь не стесняюсь открыто становиться за спинами санитаров и смотреть на поведение пациентов в обоих углах сада. Санитары косятся, но кто открыто возразит врачу?

Смотрел я, конечно, на Гамлета. Но кто докажет?

Похоже, мне стали доверять. Я не болтлив в принципе, в гостинице считают меня идеальным постояльцем, а в лечебнице — идеальным врачом.

Надеюсь, мой единственный нестандартный поступок остался незамеченным.

В выходной я на велосипеде совершил прогулку до ближайшей деревни, откупил у какого-то мальчишки час его инетовского времени и поблагодарил Бога, что в этот момент мой славный полицейский друг оказался в аське.

Бернар, о, мой святой Бернар долго смеялся, когда я попросил его узнать о двадцатилетнем богатом мальчике вот с такими приметами.

Он долго смеялся, но когда на его вопрос: "Влюбился?" я промолчал, затих. Когда Бернар обещает, легче поверить, что луна упадет на землю, чем он не выполнит обещания.

Так вот, я шел за наркосодержащим лекарством в кабинет Доггерти и по ходу заглянул в окошко на двери рядом расположенной палаты Гамлета.

Доггерти намотал длинные волосы Гамлета на кулак правой руки, левой сжимая его мошонку через домашние брюки.

Мальчик делал то же самое для него, а свободной рукой вцепился в плечо, притягивая к себе. Хотя куда уж ближе.

Гамлет был втиснут в стену и в тело Доггерти, я даже подумал, что движения их рук мне чудятся, потому что просвета между ними нет. Ни зазора.

И они целовались. Я никогда не видел таких бешеных, жадных поцелуев.

И тут Гамлет повернул голову к окошку, как будто почувствовал мое присутствие.

Его глаза, эмалевые, вдруг начали наполняться жизнью и...опять стыдом?

Доггерти почувствовал, что партнер отвлекся.

Я бесшумно отпрыгнул назад и уже неторопливо пошел по коридору навстречу главврачу, вышедшему из палаты своего пациента.

— Вы, как никогда, вовремя. Я уж хотел за вами посылать, — чуть задыхаясь, произнес Доггерти.

— Зачем посылать? Я всегда здесь.

Доггерти отворил дверь в свой кабинет и сделал приглашающий жест.

Системный блок тихо жужжал кулером, на экране плыли рыбки скринсейвера.

Я, наверное, не сказал, что в лечебнице нет ни радио, ни телевидения, ни интернета. Даже мобильные телефоны изымаются у сотрудников, посетителей и пациентов. Аппаратура возвращается только при уходе.

Но в кабинете Доггерти был компьютер.

Главврач объяснял просто: мы лечим не только соответствующей терапией, но и одиночеством, воздухом, красотами природы. Нашим пациентам требуется покой. И мы его предоставляем в полной мере.

Интересно, какой такой покой в методах, применяемых к Гамлету?

Неужели мальчик действительно страдает сатириазом?

Что-то не позволяло мне поверить. А ответа от Бернара еще не было.

— Мне необходимо уехать на некоторое время, чтобы вступить в права наследования. Завещание весьма спорное, поэтому...

Я склонил голову в молчаливом соболезновании. Кто там умер у Доггерти, меня не интересует.

— Вы хорошо себя зарекомендовали, поэтому я доверяю вам ключи от сейфа со списком В, а также от моего кабинета. И моего пациента. За дополнительную работу вы получите оплату. Но вам придется жить в санатории. У нас есть пустующая палата на первом этаже. Я распоряжусь приготовить ее для вас. Прямо сегодня. У меня самолет через...— Доггерти взглянул на часы. — Мне уже пора. К сожалению, ждать вашего согласия мне некогда.

— Я согласен.

*

Нужно ли говорить, как я был разочарован, не обнаружив после отъезда главврача его ноута?

Предоставленная мне палата — стандартная, по качеству обстановки и удобств лучше моего номера в гостинице. Уходя, Доггерти пообещал, что снимет броню в отеле и пришлет мои вещи.

Я начинаю верить, что Спенсер Доггерти здесь царь и бог.

*

Мне сказали, что начались дожди. С большой буквы.

Гамлет с тоской сидит у окна и смотрит на дорогу. В сад его не пускают.

Дорога ничего интересного не представляет. Мокрый асфальт. К нашим пациентам гости приезжают в выходные. Еще неделя. Если она будет такой же мокрой, Гамлет, привыкший к ежедневным прогулкам, сойдет с ума.

Я посмеялся собственным выводам и попросил одного из санитаров найти пляжный зонт, а еще лучше — купить за мой счет одноместную палатку.

Вы понимаете, как на меня посмотрели после такой просьбы?

Я предложил санитару, который вызвался выполнить пожелания, подойти к Гамлету с вопросом о сексе.

Какой взгляд я получил, вам лучше не знать.

Но на следующий день громадный зонт и палатка, аккуратно упакованные, лежали у моей комнаты. Сверху — моя банковская карточка.

Я запомню, что санитар Курт — порядочный человек, хотя я однажды видел, как он насиловал Гамлета.

*

Курт по моей просьбе установил над скамейкой в саду зонт. Тщательно согнал рукой дождевую воду с сиденья.

И растянул палатку под покровом самого большого клена, который еще не начал желтеть.

От оплаты услуг отказался.

Может, он так же сочувствует пациенту, как я?

Такие счастливые глаза, как у Гамлета, впервые севшего на сухую скамейку в саду после трех дней перерыва, я не видел у людей уже давно.

И книга. Конечно, она была под мышкой.

*

Вечерние приступы у Гамлета стали менее интенсивными, но не прекратились. Думаю изменить время инъекций с утреннего на вечернее. Может, тогда удастся уменьшить количество приступов.

*

Санитары ходят разочарованные. Мальчик не ласкает себя. Возможно, он самоудовлетворяется в палатке, но мне не удалось заметить, чтобы он ею пользовался. Много работы. Не хочу быть главврачом!

*

Сегодня первый вечер, когда Гамлет не считал шаги. Нужно найти время и поговорить с ним.

Внутри меня работает клепсидра. Чувствую, остались последние капли.

Вот-вот вернется Доггерти.

*

Уронил скользкую упаковку таблеток из сейфа. Пришлось воспользоваться линейкой, чтобы выгрести блистер из-под толстых "львиных" лап, на которых стоит сейф. И блямба, закрывающая замочную скважину, тоже в виде львиной морды. Старинный несгораемый ящик.

Долго тупо смотрел на пустой пузырек от афродизиака. Судя по изменившемуся поведению Гамлета, это то, что я думаю.

Мальчика намеренно накачивают лекарствами.

Каким же образом получить ответ от Бернара, если он уже есть?

Здесь никому нельзя верить. Даже мне. Потому что я хочу этого мальчика. Себе, в полное владение. Поэтому осуждать Доггерти не могу.

*

— Добрый вечер. Давайте познакомимся? Меня зовут Мишель.

Улыбается недоверчиво. Взгляд украдкой на окошко в двери.

— Как обращаться к вам? Я не знаю. Но я пришел, чтобы считать с вами шаги сегодня вечером.

Кукла превращается в человека. Рядом это выглядит гораздо страшнее, чем на расстоянии. Как будто лопается безупречно красивое фарфоровое лицо, глаза становятся осмысленными, но страшными. Не думаю, что мне захочется повторять опыт.

Или захочется? Смотря, чем закончится сегодняшний разговор. Противно...Хотя что может быть страшного для врача?

И притягательно. Безумие такого красивого человека...

Так зеваки сбегаются рассматривать куски розовых мозгов и кровь на асфальте после автокатастрофы. И блюют, и смотрят жадно. Чувствуют, "ведь не я умер". Каннибалы. И я ничуть не лучше.

Не я же схожу с ума...

— Меня зовут, — мальчик задумывается. — Меня зовут Дурак, Маленький извращенец. Кажется, еще Гамлет. Так Он сейчас зовет.

Внутри сердце сжимается в комок, кажется, что взорвется от внезапного прилива крови. Что сделали с тобой, мой Нарцисс?

— Твой врач старается помочь тебе. Но сейчас я его заменяю. Вспомни, как называет тебя мама.

Внезапно Гамлет кидается на меня. Ударяется всей грудью, как ласточка, попавшая в тесное помещение.

— Мама? Она жива?

Боже мой, да он сам живой, вот-вот кровавые слезы польются из глаз.

— Я не знаю, прости.

— Мама называет меня Грей. А еще Волчонок. А еще гордо так — Рауль де Мюррей.

Аккуратно обнимаю. Стараюсь выкинуть прочь свои мужские инстинкты.

— Как мне называть тебя?

Смотрит снизу доверчиво. Кажется, убью каждого, кто прикоснется к нему с похотливыми мыслями.

— Рауль. Но здесь это имя никто не знает. Называй меня, как все тут. А когда мы будем считать шаги? Уже время.

— Ну давай.

Мы садимся на пол, я держу его ладонь в своей. Начинаем считать. На втором десятке Гамлет не кричит, а просто обмякает и безвольно падает, закрыв глаза.

Вбегает Курт и помогает уложить мальчика в постель.

Этой ночью уснуть мне не удается.

*

Доггерти почему-то задерживается. На клене в саду Гамлета появился первый желтый лист. Как солнечное знамя, он трепещет на ветру среди зелени.

Гамлет уже два дня не считает шаги. Подумываю об отмене двух сильнодействующих препаратов.

Вчера попытался разыскать свой велосипед. Санитары вежливо указали, что до возвращения Доггерти покидать лечебницу мне не рекомендуется. Я не настаиваю. Мой коллега заболел, кажется. Теперь все четырнадцать пациентов на мне.

Курт принес ужин и напомнил, что я пропустил завтрак и обед.

*

Я называю его про себя Рауль, а вслух, конечно, Гамлет.

Сажусь рядом на скамейку. Уж десять минут у меня есть.

День солнечный, но зонт и палатку мы не убрали. В тени на фоне яркого сада лицо Гамлета выглядит, как загримированное для сцены.

Неожиданно он опускает голову на мое плечо. Спокойный, ласковый.

Я не воспользуюсь его доверчивостью.

*

Мой принц поднял с травы тот пока единственный желтый лист и принес в свою палату. А вечером горевал, что он скукожился и стал ржавым.

Кажется, мальчик симулирует припадки, чтобы побыть несколько минут рядом со мной.

*

— Он вот-вот приедет, узнает, что мое поведение стало другим. Поцелуй меня! — шепчет на ухо Гамлет, распахивая пижамную рубашку и укладывая мою растерянную руку на свой сосок.

Этот "шизофреник" более здравомыслящий, чем я.

Уже не раздумывая, валю его на пол, где мы сидим, чтобы очередной раз посчитать шаги.

— Нас видят, — шепчу на ухо.

— Я знаю, — отвечает. — Но я не поэтому. Я хочу тебя.

Вы когда-нибудь слышали прямое предложение секса от человека, который нравится так, что лучше на него не смотреть? Я услышал. Двадцать семь лет своей жизни я меняю на эти три слова.

Губы Рауля сухие и горькие. Первый поцелуй. Кажется, мы единственные люди на земле.

С трудом отрываюсь, слыша разочарованный стон в рот.

Ничего, мой мальчик, мы еще уедем с тобой в Венецию.

На следующий день возвращается Доггерти. Он выслушал отчет, доволен. Настаивает, чтобы я остался в лечебнице.

Я и сам не хочу возвращаться в город. Нужно присмотреть за Раулем. Как выглядят таблетки афродизиака, я ему показал.

Слишком медленно наступает осень. Зачем мне зима, не знаю.

Интересно, а если бы я попытался уехать из лечебницы?

Похоже, я схожу с ума.

Рауль.

Зима

Что мой коллега вышел на работу, я узнал по неожиданно образовавшемуся свободному времени.

Первый календарный день зимы ознаменовался письмом от тетушки.

"Спасибо за поддержку. Мы с Матье сделали ремонт в большой зале и его мастерской. Я связала тебе свитер. Ждем на Рождество. Ты слишком много работаешь, мой мальчик. Береги себя. Святой Бернар не покинет нас".

Как бы случайно оставляю раскрытое письмо на столе в своей комнате. Впору называть ее палатой. Я пожаловался Доггерти на проблемы со сном, и мне прописаны капли, запах которых витает в воздухе, а губы становятся горькими, как наш первый и единственный поцелуй.

У меня новая пациентка. С моей точки зрения, истерия лечится не столь дорогостоящими методами. Но я однажды трахаю, наконец, истекающую смазкой сучку. Исключительно в терапевтических целях. Надеюсь, Рауль никогда об этом не узнает.

Зато доверие ко мне укрепляется, и я через целый месяц могу выйти к нему в сад.

*

Забавно смотрится яркий пляжный зонтик под тонким слоем снега.

Рауль одет в легкое пальто, но укрыт пледом. Наверное, Курт постарался.

Я буду вспоминать его в своих молитвах.

Закрытая книга лежит на коленях. Фарфоровое лицо даже не поворачивается ко мне. Я знаю, что Доггерти возобновил предписания, я считаю количество лекарств в аптеке.

Если я еще способен запомнить прописи для всех пациентов, значит, безумие еще не охватило меня полностью.

И афродизиак главврач дает сверх предписанного, из своего кармана.

Глаза Гамлета пусты, но в бездонных зрачках, когда он все же по-звериному ощущает тепло рядом, нарастает желание.

Он ладонями обхватывает мои щеки и приникает жадным, ненормальным поцелуем к губам.

Книга падает с колен в снежную порошу.

Я знаю, что это не мой Рауль, что сегодня его будет трахать или Доггерти, или санитары, но все же шепчу:

— Держись, волчонок. Я вытащу тебя отсюда.

И вижу, что он понимает.

Постараюсь выбраться на Рождество. Повод у меня есть.

*

Я выпрашиваю у Доггерти час, чтобы ознакомиться в интернете с новинками психиатрии. Он сидит рядом, внимательно наблюдая, куда я захожу, советует труды, которые стоит прочитать. Даже отмахивается от санитара, который сообщил об ухудшении самочувствия Гамлета.

Зато я встаю и вызываюсь пойти успокоить пациента.

Мне не нравится взгляд Доггерти. Но меня беспокоит, насколько хватит у Рауля внутренних сил, чтобы сопротивляться лекарственной атаке, предпринятой на его организм.

За что мальчика приговорили к безумию?

Вдруг до меня доходит. Через несколько месяцев принцу исполнится двадцать один год, и он может вступить в права наследования.

Как он жадно спросил меня: "Мама жива"?

Может, мальчик стал свидетелем смерти матери? Чьи шаги он считает?

Доггерти отсылает меня мановением руки.

Уже в коридоре я слышу горестный вой.

С трудом проворачиваю дрожащими руками ключ в замке.

Рауль сидит посреди комнаты на полу и надсадно кричит:

— Одиннадцатый шаг! Больше не будет!

Он повторяет эту фразу снова и снова.

Больно ударяюсь коленями, падая возле него.

Безумные глаза. Мне страшно думать, что я опоздал. Еще даже не вечер!

Персонал не хуже врачей знает, что этому пациенту помогает свежий воздух. Просто — расширение рамок. Это не клаустрофобия, но...