Осознание

   — Да на второй день как вышли... Он мне и раньше нравился. Он сильный.

   Какая-то иголка кольнула мое сознание, словно бы она добавила "сильный... не такой как ты". Я некрасиво повел себя тогда. Сначала я позволил себя убедить идти с ними, но в последний момент опомнился и отказался. Мне было стыдно. Но и идти я не мог себя заставить. Олег сказал, что он все понимает и что так даже лучше будет. Маленькой группе проще пройти незамеченной кордоны глядящих. Это было сказано мне, чтобы я не мучился. Но глаза и его, да и ее, говорили больше чем слова. Они, наверное, презирали меня. Но вот вернулись и просятся на ночлег. Я не откажу. Пусть отдохнут.

   Наталья сонно потянулась и, сказав, что жутко за день устала, спросила, есть ли у меня еще одеяло, чтобы им укрыться вдвоем. Я отдал свое, а сам взял свой старый плащ с теплой подкладкой и сказал, что им укроюсь. Она поблагодарила и аккуратно легла рядом с Олегом. Укрылась сама, укрыла его и, обняв, пожелала мне спокойной ночи.

   Потушив лампу, я лег и стал вслушиваться в их дыхание. Олег чуть хрипел, Натальино дыхание угадываться начало только спустя полчаса. Наконец и меня сморил сон.

   Сон первый:

   Я был жуком, ползущий по человеческому телу. Я чувствовал теплоту и опасность, исходящую от него. Но я упрямо полз, подгибая своим прочным телом редкие встречные волоски. Я думал успею доползти до удобной выпуклости и сразу взлететь, что бы не рисковать более двигаясь по живому человеку. Но не успел. Тяжелая рука буквально вдавила меня в мягкую и податливую плоть подомной и резко проворачиваясь, казалось, просто размазала меня. Я умер внезапно, резко и даже не почувствовав боли.

   Утром на получении подряда мы стояли в очереди все втроем. Мы числились сто какими-то. Но нас это не смущало. Это тяжело, когда один стоишь, ждешь, а так мы болтали обо всем и грелись, подпрыгивая на месте. Мне не повезло. Меня отправили с группой чистить забитые канализационные стоки. Я как представил, чем буду пахнуть, вернувшись оттуда, думал уже уйти и заново встать в очередь, но обещали тридцать единиц и я согласился. Это на десятку больше, чем обычно я за день зарабатывал. Можно было бы лишний выходной себе сделать. Куда попали Наталья и Олег, я узнал только вечером, когда снова собрались у меня. Им откровенно не повезло с работой даже больше чем мне. Его отправили рыть общие могилы на городском кладбище, куда свозили всех скончавшихся или погибших от бандитов. А Наталья была отправлена в городскую столовую отмывать грязные полы и стены. За ее работу ей заплатили всего восемь единиц, и она была откровенно зла. Олег хоть и заработал двадцать, тоже был недоволен. Глядящие следившие за работами на кладбище, не давали ни минуты отдыха и требовали полной отдачи. Олег был очень бледным и уставшим. Я сказал ему, чтобы он больше не думал работать ходить. Что я хорошо сегодня заработал и завтра туда же обещали взять, чтобы заканчивать работу. Так что пусть о деньгах не думает. И Наталья пусть лучше с ним побудет, чем за такую мелочь целый день тратить. Но Олег отмахнулся и сказал, что не будет у меня на шее сидеть. Я ему объяснил, что похоронить его будет дороже, и он, смеясь, пообещал, что пожалеет мои деньги, и завтра будет лежать. Наташка сказала, что утром сама решит. Если Олегу будет получше, пойдет, получит работу. Если хуже, то останется с ним. Пока не наступил комендантский час, я сходил к Нюрке, взял еще бутылку самогона и потратил остальные деньги, за тот день заработанные, на продукты на два дня. Дотащил пакеты к себе, и Наташка помогла их мне распихать по полкам.

   Олег, когда мы разобрали пакеты, еще читал одну из книг, что были стопками у меня сложены прямо на полу. Иногда он отвлекался на разговор с нами. Но чаще мы его отвлекали от чтения при керосинке, спрашивая его мнение в нашем разговоре. Вообще, у меня было странное ощущение, что я никак не могу с ними наговориться. Они словно с другой планеты вернулись, а рассказывают так мало, что начинаешь обижаться. Понятно, что они устали, но уже вторые сутки шли, а я знал об их путешествии только общие черты. А любопытно было просто жуть.

   — Мне нравилось одно. — жалея меня, рассказывала Наташка. — Никто тебя в девять часов домой не загоняет, никто не говорит тебе куда идти. Никто не говорит, где работать. Ешь, что нашел или кого подстрелил, как Олег. У него такой классный арбалет был. Сам сделал. Из стальных полос и стального тросика. Знаешь как бил... стрелу можно было потом и не найти. Правда у меня не получалось его зарядить. Сил не хватало. Мне Олег заряжал, а я стреляла. Только в мишень. По животным я никогда не стреляла.

   Внезапно Олег оторвался от чтения и сказал:

   — Угу. Когда на нас собаки напали, она на холме была, а я внизу. А арбалет у нее... вот я к ней бежал как ужаленный. Наверное, все рекорды побил, что до Последней ночи ставили.

   — И как вы, отстрелялись?

   Олег хмыкнул на глупость моего вопроса, они же живы и передо мной.

   — Трех подстрелил. Двух уже так перебил, за приклад взялся и давай от души мочить. Одну, удачно пнув, Наташка убила. В горло той попала ногой. Остальные три или четыре сбежали. Короче повезло.

   Я слушал его, затаив дыхание. Представил себя на его месте и даже, наверное, устыдился тому, что не представлял бы что делать. Не знаю, хватило бы у меня сил убивать одичавших собак чуть ли не голыми руками.

   Олег снова уткнулся в книгу, а Наташка сказала:

   — Теперь-то я, понятно, стреляла бы. А тогда не могла поверить, что они бросятся на нас...

   Я кивнул:

   — Они уже человека не признают никак, кроме ужина. Сколько мертвых-то поели.

   Она, отпив чаю, сказала:

   — Не хочу об этом вспоминать. — внезапно встрепенувшись, она спросила: — Слушай, а тут выход на крышу есть?

   Я посмеялся и сказал:

   — Четвертый, пятый этажи полностью разрушены вибрацией. Только кое-где фасад сохранился. Туда опасно подниматься. Каждую ночь что-то рушится. Особенно когда дождь идет.

   — А может, пойдем? — с надеждой спросила она меня.

   Олег хмыкнул, ничего не говоря, и я, улыбаясь, сказал:

   — Не дури. Во-первых, ноги переломаем. Во-вторых, увидит патруль или услышит — хана.

   — При чем тут патруль? Мы же в доме. — сказала Наташка.

   — Ну и что. По правилам комендантского часа должны находиться в жилище. В своей квартире. В случае, если не успеваешь к себе, обязан найти патруль, доложить и тебя проводят или выпишут пропуск. А в девять все...

   — Мы аккуратно... — не унималась она.

   Я подумал, что будет не плохо, конечно, прогуляться на свежий воздух из подвала и сказал:

   — Ладно. Только вперед меня не лезь.

   Я достал запасную керосинку. Залил немного топлива в бачок, закрыл, взболтнул, капнул на сам фитиль и поджег его. Отрегулировал яркость и, подождав, пока огонек будет гореть увереннее, закрыл его стеклом.

   — Пошли? — спросил я, и Наташка радостно засобиралась. Накинула куртку, чмокнула Олега в щечку, на что тот не обратил никакого внимания, и поспешила за мной. Я открыл дверь, ведущую в длинные переходы подвала, и пошел по уже подсохшему после последнего дождя песку. Добравшись до входа на лестницу, я помог Наталье выбраться и, держа ее за руку, повел по лестнице наверх. На третьем этаже я помог ей перебраться через провалы, а уже на четвертом сказал, что дальше не полезем.

   Мы смотрели поверх ближних руин на город в буро-красных поздних тонах заката, и Наталья была зачарована этим видом.

   — А вон там мэрия да? — спросила она, скорее чувствуя мой кивок, и, указывая в другую сторону рукой, сказала: — А там район глядящих?

   Опять кивнув, я пояснил:

   — Ну да... они стараются туда все перебраться. Там отчего-то почти целые дома. Тех, кто там выжил, давно выселили в другие места. Там только представители власти и особо доверенные работники. Нам там не жить.

   Она усмехнулась и сказала:

   — Ну, почему. Если меня помыть, почистить, одеть нормально, думаю, я соблазню какого-нибудь стража порядка и перееду к нему.

   Я тоже рассмеялся и спросил:

   — А нам с Олегом что делать? Так же? — насмеявшись, я поинтересовался у нее: — У вас с Олегом все нормально?

   Наташка посмотрела на мое лицо и сказала:

   — Сегодня поссорились. Но вроде помирились уже. Не знаю, может он злиться еще.

   — А чего? — удивился я.

   Она вздохнула и сказала:

   — Мы сегодня после работ вместе на разгрузку попали. Глядящие потребовали помочь разгрузить транспорт в город пришедший. А я, чтобы не работать все время с охраной проболталась. Они мне отметку поставили за то, что я им истории смешные рассказывала и просто с ними сидела, скучать не давала. А что мне идти тюки таскать? Олег конечно вида не подавал, но потом сказал, что ему неприятно, что я так откровенно флиртую с другими парнями. Я ему сказала, что я не флиртую, а просто от работы косила. Но он начал мне нотацию читать о поведении. Короче, я его сначала послала. Ну и что, если теперь мы спим вместе? Он полный мой хозяин? Вот ты мне скажи? На дворе Конец Света, а он о своем ущемленном самолюбии думает. Я, видите ли, не пахала, как проклятая, а мило время провела и денег получила. Не меньше его. А он мне вдруг и говорит, мол, отчего я правда проституцией не занимаюсь? Короче, пересрались сильно. Я думала вообще развернуться и уйти.

   Я кивнул и сказал, заканчивая за нее:

   — Было бы куда — ушла.

   Она присмотрелась ко мне, и сказала с подозрением:

   — Ты что так же думаешь? Что, раз люди спят вместе, то все, один другому душу отдал?

   Я покачал головой и сказал:

   -Что ты... я так не думаю. Но как-то не знаю... не принято, так что ли. Как ты. Может, стоило смолчать...

   — А мне все равно, как у вас тут принято. — зло сказала она. — Завтра найду человека получше, чем этот ревнивец и уйду к нему. Что? Еще скажи, что права не имею.

   Мне было неприятно такое слушать от нее, и я сказал, как думал:

   — Олег хороший человек. Я тогда струсил с вами идти. Он меня пожалел. Не стал издеваться. Да и вообще по жизни он такой... правильный что ли. Если ты так к нему относишься, то я понимаю его. С его воспитанием он просто не готов к отношениям без чувств. А чувства подразумевают элементарное уважение их.

   — Я что его не уважаю? — возмущалась она. — Больше того, я ему очень благодарна. Он, наверное, самый мой настоящий друг. Вот ты с подругой переспишь и что? Все, жениться на ней теперь? Глупости не говори.

   Я задумался над ее словами и сказал:

   — Мы, наверное, оба с ним не готовы к такому прагматизму. Тем более настолько открытому. Я, наверное, не смог бы с такой, как ты... ну, отношения завести.

   Она засмеялась. Я уже хотел спросить, в чем дело, но она остановилась и сказала:

   — Не обращай внимания, я просто над ситуацией смеюсь. Тут кругом жизнь ничего не стоит, а вы о чувствах говорите.

   Я посмотрел на тоненькую полоску заката и сказал:

   — Когда жизнь ничего не стоит, хочется верить хотя бы в чувства.

   — Вечно вы мужики выдумаете что-нибудь себе. — С усмешкой сказала она.

   Пожав плечами, я поставил лампу на пол и, перегнувшись через окно, посмотрел на пустую, захламленную мусором улицу. Желая уйти от этой темы, я сказал:

   — Что-то патрулей нет. Такое желание жуткое пойти просто прогуляться по улицам в темноте в хорошей компании. С выпивкой. Просто повеселиться.

   Она, закурив, кивнула.

   — Когда они говорили, что вводится комендантский час на полгода, я еще тогда думала, что это больше чем нужно. А сейчас мне уже девятнадцать, это уже три года прошло, и вроде все привыкли... словно так и должно быть. Все передвижения по улице после девяти считают как приключения. А я хоть и соплячка была в Последнюю ночь, но мои родители меня в десять просили приходить. В десять... а сейчас всем в девять надо быть дома. Глупость-то, какая.

   — Зато преступности почти ночами нет. — сказал я, зная о чем говорю. — До комендантского часа кругом такие мародерства были. Грабежи, насилия. А сейчас мразь эта боится тоже высунуться.

   — Ну да. — покивала Наталья. — А чего сразу в концлагеря народ не загнать под пулеметные вышки? Чем сейчас лучше? Вот мы шли на юг, никого не трогали. Зачем нас надо было ловить? Наказывать за наше право идти куда хотим и главное возвращать обратно? Зачем? Гады. — в сердцах сказала она, бросая окурок на улицу.

   — Не кидай туда. Увидят... — сказал я.

   Она очень выразительно посмотрела на меня и сказала:

   — Мда. Тебя тоже запугали.

   Я пожал плечами и просто сказал:

   — Зачем дразнить их? Ну, вышли мы сюда? Ну, покурили. Ну, не заметили нас. Ну и пошли вниз. А зачем им еще показывать, что мы такие храбрые, нарушаем запрет, да еще так демонстративно?

   Она презрительно фыркнула, а я сказал, чуть злясь:

   — Мне двадцать четыре. Тебе девятнадцать. Я уже тут такого насмотрелся. Да и ты тоже... но я понял, что надо просто играть по новым правилам, а до тебя это не доходит. И когда-нибудь ты кого-нибудь подставишь таким образом.

   Она разозлилась.

   — Да чего ты чушь несешь? Кого я подставлю тем, что выбросила окурок на улицу?

   — Да не этим, а тем, что не понимаешь, что не надо привлекать к себе лишнее внимание.

   Она смотрела на меня долго и, наконец, сказала:

   — Я не Олег. Я тебе скажу, что ты трус. Я таких трусов никогда раньше не видела.

   Не ожидая меня, она пошла вниз. Я за ней. Она ловко преодолела провал и еще быстрее начала спуск. В подвале я ее уже не догнал. Когда я вошел, она лежала на кровати, укрывшись одеялом и уткнувшись лицом в стену. Олег недоуменно смотрел то на нее, то на меня.

   Я, разводя руками, сказал:

   — Обидел, кажется, ее. Сказал, что надо быть осторожнее. Что могут заметить.

   Олега это убедило и он, откупорив самогон, разлил нам в кружки.

   — Наталь, будешь с нами?

   — Нет. — Раздался глухой и короткий ответ.

   Я взял кружку и мы, чокнувшись, выпили за разумную осторожность, словно дразня Наташку.

   — Завтра не ходи на работу — сказал я, когда он снова разразился грудным кашлем. — Лежи, читай, пока не поправишься. Тем более, что послезавтра День Восстания из Пепла. Всем завтра или послезавтра буду пайки раздавать праздничные возле районных пунктов распределения подрядов. Так что дней пять можно будет вообще никому из нас не работать.

   Олег спросил:

   — Водку будут, как в прошлом году раздавать?

   — Не знаю, говорили, что на месте будут пиво и водку разливать. Но вряд ли. Как представлю, какая там свалка будет.

   — Если будут, то у меня есть еще два паспорта. По ним получим еще пайки.

   Я задумался, увлеченный перспективой.

   — Рискованно. — Сказал я

   — Да кто в такой толпе будет смотреть? Будут только штампик круглый маленький ставить и все.

   — А если все-таки попадемся?