Один, поменьше ростом, с франтовски подкрученными пшеничными усиками, в жилете поверх косоворотки лимонного цвета, уже успел где-то потерять головной убор и еле держался на ногах. Другой, выше и плечистее, в розовой косоворотке под люстриновым пиджачком, с папиросой в зубах, в съехавшем на ухо картузе, вышагивал твёрже. Руки он держал в карманах просторных штанов, а глаза из-под чёрных бровей недобро зыркали по сторонам и явно искали приключений. Розовый остановил взгляд на трёх юных анархистах и сразу повеселел. Он встал, выплюнул окурок.

— Эй там! Емназия! — хрипло окликнул розовый. — Подь сюды! Закурить есть? — (Три друга удалялись молча и всё быстрее. Орнатский впереди всех почти бежал). — Эй! Я с вами, щенки, разговариваю!

Телятников остановился.

— Братцы, а чего это мы бежим? — недоуменно спросил он. — Мы же теперь с оружием. — И полез в карман штанов за бульдогом.

— Не смей, идиот! — зашипел Титов, но было поздно.

Телятников уже развернулся и как ни в чём ни бывало шёл навстречу архирейцам с револьвером в руке.

— Об чём, дядя, поговорить хотел? — невинно спросил он, поднимая бульдог и на ходу направляя ствол в грудь розовому.

Лимонный, вмиг протрезвев, схватил друга за плечо.

— Атас, Петруха, у его шпалер!

Но Петруха отпихнул его, слегка присел, растопырился, радостно ощерил зубы.

— На пант, сопля, меня берёшь? Меня, ероя Маньчжурии? — Он распахнул пиджак на груди. — На! Шмаляй!

— Да и шмальну, — сказал Телятников и в трёх шагах от Петрухи, целя ему в грудь, надавил на спуск.

Мгновение тишины.

Семинарист беспомощно оглянулся на друзей.

— А чё не нажимается? — спросил он изумлённо.

— Идиот! Кретин! — Титов бросился к нему, на бегу вытаскивая из кармана бульдог. — С предохранителя не снял, дубина бурсацкая! А ну бегите, пока целы! — закричал гимназист неожиданно тонким голосом, неловко двумя руками переключая предохранитель и взводя курок.

— Атас, Петруха! Этот, ей-бо, шмальнёт! — взвизгнул лимонный.

Но герой Маньчжурии не сдавался. Он быстро нагнулся и что-то выхватил из-за голенища смазного сапога. Щёлкнуло, блеснуло лезвие финки.

— Ща пожалеете, суслики, что мушки не спилили, — пообещал Петруха.

Титов выстрелил в воздух.

Галки закричали и заплескали крыльями, целыми стаями снимаясь с гнёзд. Бледный Титов с покосившимися на носу очками встал рядом с Телятниковым и нацелил бульдог Петрухе в лоб. Ствол трясся. Но взгляд у гимназиста был отчаянным.

Архиреец замер. Кураж и водка в нём боролись с ощущением теперь уже реальной опасности. Малейший толчок — и равновесие нарушилось бы, и на дорожке остался бы труп, а может, и не один. Но вдали засвистел городовой, и это склонило весы в другую сторону.

— Я вас, сучата, запомнил. — Петруха смачно харкнул и спрятал финку в сапог. — Ещё встретимся! — Они с другом развернулись и побежали.

Титов перевёл дыхание.

— Дай сюда. — Он вырвал у растерянного Телятникова бульдог, спрятал оба револьвера себе в карманы, и они бросились в другую сторону — в направлении, равноудалённом от архирейцев и от полицейского свистка. — Пока не научишься обращаться с оружием — в руки не дам, понял?

— Да как же я тогда научусь?

Титов промолчал, не найдясь с ответом. Они выбежали в культурную часть парка и сбавили шаг, чтобы не привлекать внимания фланёров и лоточников. Орнатского они нагнали уже у выхода на угол Большой Ильинской и Александровской. При виде его Титов торжествующе улыбнулся.

— Сдрейфил? — весело спросил он. — И пропустил самое интересное. У нас там было, можно сказать, боевое крещение.

— Убили, что ли, кого, боевики крещёные? — прошипел мрачный и злой Орнатский.

— Просто напугали. — Титов хлопнул семинариста по плечу, и они пошли втроём по Александровской мимо глухой бледно-жёлтой стены губернского присутствия. — Ладно, не переживай. Ну струсил в первый раз, со всеми бывает... А здорово мы этих архирейских, да, Макар?

— Драпанули как наскипидаренные! — подтвердил Телятников.

— Знаешь, Гедеон, а я теперь думаю, что мы и правда экс потянем! Только Макарушку надо научить стрелять... Да ладно, хватит дуться! — Титов так и светился восторгом победителя. — Давай разработаем план. Кого и как будем эксировать?

— А давайте нашего отца ректора! — предложил Телятников. — У него квартира аккурат под спальней третьеклашек, залезть как нечего делать!

— Ты, Макар, совсем тёмный, — вздохнул Титов. — Даже рассказов о сыщиках не читал. Как тебя до сих пор из семинарии не выгнали? Полиция первым делом вас и проверит. Нужен чужой, случайный человек.

— Это всё глупости и ребячество, — авторитетно сказал Орнатский. Они перешли Пушкинскую и свернули на аллею по южной стороне Верхне-Торговой площади. — Если делать экс, надо делать экс по-одесски.

— Что это значит? — брезгливо спросил Титов.

— Подбрасываешь какому-нибудь буржую письмо: "Вам надлежит выплатить на нужды революции тысячу рублей. Деньги передать в такое-то время в таком-то месте. В случае отказа или предательства последует суровая кара". И всё! Никакой стрельбы, никакого динамита. Буржуй приходит и платит.

— А если не платит?

— Вот тогда стрельба, — сказал Орнатский. — А может, и динамит.

Титов хмыкнул.

— А если буржуй пойдёт в полицию?

— Надо найти такого, который не пойдёт.

— Почему бы это?

— А за ним тёмные делишки водятся, вроде скупки краденого.

— Это разумно, согласен, — признал Титов. — Только как мы узнаем, за кем водятся тёмные делишки?

Друзья остановились. Они как раз дошли до въезда на площадь со стороны Соборной улицы. Вывески бесчисленных лавок и магазинов перед Гостиным двором пестрели купеческими фамилиями.

— Да возьми любого жида, — предложил Орнатский. — Смотри, пожалуйста — Берштейн, Дворжец... Уверен, у каждого рыльце в пушку.

Титов поморщился.

— Вот давай без антисемитизма. И вообще нельзя огульно обвинять людей. У меня другая идея. — Он огляделся и понизил голос. — К отцу приходят документы из полиции. Сводки о преступлениях. Конечно, секретные, но если покопаться аккуратно...

— Да ну? — спросил семинарист. — Это интересно. А кстати, кто твой отец? Ты ведь ни разу нам не сказал.

Повисло неловкое молчание.

—

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓