Восход "Охотника"

Шар вспыхнул по всему объему ровно в расчетный момент. Но самое интересное только начиналось. Ударная волна наткнулась на свинцовую оболочку и разорвала ее — но одновременно и отразилась, направляя энергию взрыва внутрь. Шар из взрывчатки был пустотелым. Внутри размещались сегменты сложной формы из серого металла, удерживавшиеся на местах пористым пластиком.

Сегменты в собранном виде образовывали сферу, но сейчас, разделенные пластиком, они были похожи на полусобранную китайскую головоломку. Ударная волна схлопнула эти сегменты, придав им расчетную сферическую форму, и продолжила сжимать со всех сторон, сминая рыхлую кристаллическую решетку металла.

Василию было неудобно лежать под конвоиром, но он считал, что неразумно спорить с вооруженным человеком, особенно когда вокруг множество других вооруженных людей. Секунды шли за секундами, и ничего не происходило, поэтому он попытался поднять голову и оглядеться. Конвоир почувствовал движение, схватил Василия рукой за затылок и ткнул лицом в землю, да так, что разбил ему нос до крови.

И в тот же момент Василий почувствовал тепло на открытых участках тела, а потом и на участках, закрытых одеждой. Даже уткнувшись лицом в землю, он увидел, что пространство вокруг заливает яркий свет. Василий испугался и закрыл глаза — но свет пробивался сквозь веки, а потом Василию даже показалось, что он чувствует свет сквозь кости черепа, и что он видит, как на рентгеновском снимке, кости своих рук, лежащих на земле. Это было так удивительно, что Василий забыл даже про нестерпимый жар, обжигавший его руки, икры и затылок — все, что не было закрыто плащом, обувью и телом лежавшего сверху бандита.

Потом все кончилось даже резче, чем начиналось. Конвоир пошевелился, но вставать явно не собирался. Василий чуть-чуть приподнял голову, чтобы в рот не попадал песок, и спросил:

— ОНО взорвалось?

— Не знаю. — ответил бандит. — Сейчас мы это узнаем.

Он не успел договорить, когда они это узнали.

Взрыв привел в движение массивную толкающую плиту, через дыру в которой пролетал цилиндр. Плита заскользила по направляющим, сжимая пружины и заряжая энергией демпферы. Корвет был легче расчетной полезной нагрузки, поэтому пружины сжались не полностью. Когда они дошли до предельного усилия, и плита пошла назад относительно корабля, сработал еще один механический датчик. Конвейер сдвинулся на одну позицию, положив второй цилиндр в катапульту и взяв еще один цилиндр из магазина. Барабан магазина тоже провернулся на одну позицию. Катапульта вытолкнула второй цилиндр, и все повторилось.

Когда новая волна жара утихла, конвоир сказал:

— Не взорвался.

— А что с ним? — не удержался от вопроса Василий.

— Он летит. — спокойно сказал бандит. — Он так летит.

И тут пришла ударная волна. Василий не услышал звука, просто почувствовал, что из него мягко и нежно, но энергично выдавили дух. Несколько секунд он боялся вдохнуть — даже больше, чем умереть, задохнувшись. Но потом все-таки вдохнул и понял, что это больно, но возможно. Голосовые связки у него болели несколько дней.

— Командир, аполлонские (Бабах) катафоты, курс держи!!!

— Какой курс??? (Бабах)

— Держи шесть-семь (Бабах) антирадиально, и плавно (Бабах) увеличивай, только ниже (Бабах) пятнадцати не опускай.

— Да держу я... Вот сейчас (Бабах) шесть градусов тангаж.

— Трид.. (Бабах) цать пять до апоцентра (Бабах) и падает.

— Бортмеханик, статус??? (Бабах)

— Наши акселерометры (Бабах) выбило, остальное в пределах (Бабах) желтого.

— Мпуди, можешь (Бабах) подключить его акселе (Бабах) рометры???

— Делаю.

— Ну (Бабах) Финагл нам в помощь. Земля, ау (Бабах), какой ваш статус?

Прогремел еще один взрыв, прежде чем из динамиков послышался придушенный голос Сунь У-Куна:

— Вроде, живы.

— Окей. А мы вроде (Бабах) летим. Привык я к вам (Бабах), что ли.

— Ну, в добрый (Бабах) .... В добрый путь.

— Спасибо (Бабах). Мы бы без вас не справились.

— Апоцентр сорок (Бабах) над геоидом.

— Скрипи мои (Бабах) шпангоуты, вот это тяга!

Монстр стартовал ближе к полуночи, чтобы плоскость опорной орбиты была как можно ближе к эклиптике. Равноденствие давно прошло, и Солнце было далеко на юг от экватора, так что, даже в сочетании с широтой космодрома 40 градусов, это давало неплохое попадание в нужную плоскость. Остающееся отклонение легко было компенсировать боковой тягой во время самого трансфера.

Планировался выход на низкую околоземную опорную орбиту, и только потом, ближе к линии терминатора, над Тихим Океаном, корабль должен был начать ускорение для квазибрахистохронного трансфера к Церере.

Команда не знала, как долго смогут работать без перерыва механизмы Монстра, и насколько длинная пауза им потребуется для возвращения в рабочее состояние. Множество узлов трения, покрытые нештатной смазкой, разогревались сильнее номинала. Поэтому штурман рассчитал множество разных вариантов квазибрахисто, под множество разных интервалов непрерывной тяги и пауз между ними.

Но сейчас, при выходе на орбиту, останавливать маршевый было невозможно, даже если бы температура и превысила расчетные пределы. По плану, они должны были подниматься довольно круто, гораздо круче, чем могли бы себе позволить химические орбитальные ракеты. Подняв апоцентр над атмосферой, они могли на несколько десятков секунд остановить двигатель, чтобы потом отдельным импульсом выполнить инъекцию. Кроме экономии времени непрерывной работы маршевого, это, теоретически, должно было снизить и радиоактивное загрязнение верхних слоев атмосферы.

Конечно же, сильно разогревались сама толкающая плита и демпферы, гасящие энергию взрывов — но их параметры оставались в пределах расчетных. Впрочем, даже они были рассчитаны на выход на опорную орбиту, "собачью ногу" к геостационару, инъекцию на, собственно, геостационар, возврат на низкую круговую орбиту и посадку. Это были относительно короткие импульсы, не сравнимые с нагрузкой, которую должен был вынести маршевый двигатель на пути к Поясу.

Монстр все еще летел над пустыней Бадан-Джаран, вдоль невысокого хребта Ябулай. Он уже ушел больше, чем на тридцать километров по горизонтали от точки старта, но, из-за большой высоты, все еще оставался над горизонтом. Поселок строителей по-прежнему каждые несколько секунд освещался нестерпимо ярким светом, и люди по-прежнему лежали на земле, закрыв лица предплечьями. Но ударные волны сильно ослабели, не столько даже из-за расстояния, сколько потому, что взрывы теперь происходили в очень разреженном воздухе.

— Апоцентр над линией (Бабах) Кармана! — доложил штурман.

— Вывожу в (Бабах) горизонт. Поднимем до (Бабах) двухсот над геоидом, и (Бабах) глушим.

— Понял! (Бабах)

С точки зрения прироста кинетической энергии, ракетному кораблю выгоднее всего разгоняться вдоль траектории, проградно. Но вывод на околоземную орбиту — более сложная задача. Кораблю мало набрать нужную кинетическую энергию, ему нужно успеть сделать это так, чтобы он смог подняться над атмосферой, и при этом не успел упасть обратно.

Для применяемых в Поясе плазменных и паровых двигателей эта задача неразрешима — у плазменников не хватает тяги, чтобы оторвать от Земли даже десятую долю массы пустого корабля, а у паровых двигателей ее недостаточно, чтобы поднять запас воды, необходимый для разгона.

Для химических ракет, которые, до самого завершения орбитальных лифтов, были основой всей земной космонавтики, эта операция вблизи границы возможного. У большинства ракет, двигатели работают непрерывно от старта до завершения инъекции. Тягу двигателей, относительные массы ступеней и моменты их разделения стараются подбирать так, чтобы всю траекторию ракета шла как можно ближе к оптимальной гравитационной дуге.

Но орион Улама-Дайсона, с его огромной тягой и удельным импульсом, сталкивается с совсем другой проблемой. Ему несложно оторваться от Земли и совсем легко набрать орбитальную скорость. Но ему нужно как можно быстрее — то есть, по как можно более крутой траектории — подняться над плотными слоями атмосферы. Но на крутой траектории он не может набирать горизонтальную скорость, поэтому, ускоряясь точно вдоль гравитационной дуги, он должен будет подняться над Землей слишком высоко. Выгоднее получается разгон под углом. В плотном воздухе этот угол не может быть большим из-за аэродинамических нагрузок, зато ближе к линии Кармана можно себе позволить углы атаки и десять, и пятнадцать градусов.

— Апоцентр сто во.. (Бабах) девяносто, сто пять... (Бабах) шестьдесят секунд до (Бабах)... Двести над геоидом! (Бабах)

— Глушимся! — командир щелкнул тумблером у подлокотника. Конвейеры и барабаны, подающие заряды к катапульте, остановились. Но толкающая плита продолжила движение. Она дошла до крайней задней точки, перед которой ее раньше останавливал очередной взрыв, и пружины потянули ее обратно. В полном соответствии с законом сохранения импульса, она потянула корабль к себе. Демпферы должны были погасить энергию упругих колебаний, но они не могли сделать это сразу, им предстояло еще около десятка циклов.

Импровизированные крепления, связывавшие корвет с телом Монстра, были рассчитаны и на такую нагрузку, и они ее выдержали. Но экипаж повис на ремнях под действием ретроградной перегрузки.

— Штурман, расчет инъекции! Бортмеханик, статус!

— Все в пределах желтого. Температура плиты сто двадцать процентов номинала, демпферы сто сорок. Акселерометры "Леху" подключены, есть проблемы с калибровкой.

Командир щелкнул тумблером передатчика.

— Земля, слышите меня?

— Слышим. — раздался придушенный голос Сунь У-Куна.

— Мы еще целы, но еще не на орбите. Будет еще один импульс, но уже за вашим горизонтом, примерно в районе Баян-Нура.

— За полста километров до меридиана Баян-Нура. — уточнил штурман.

— Можно вставать уже? — спросил землянин.

— Да, вставайте. Даже если мы будем падать, это будет ближе к Хингану.

Василий услышал усиленный мегафоном голос вождя повстанцев. Он не понял, что тот сказал, но конвоир на его спине зашевелился и начал вставать, а потом поднял за шиворот и самого Василия.

Василий встряхнул плащ, но потом закутался в него плотнее. Они были на полторы тысячи километров южнее Иркутска, но ноябрьской ночью здесь было почти так же холодно.

Какое-то разноцветное мерцание, заметное даже через свет фар и прожекторов озаряло дюны, развалины и стоявшую в распадке между дюнами технику. Василий поднял голову к небу и увидел волны красно-сине-зеленого сияния, похожего на свет неоновых ламп, переливающиеся и пересекающие все небо от горизонта до горизонта.

Как показалось Василию, окружающие были шокированы случившимся не меньше него самого. Они растерянно оглядывались, ощупывали себя, трясли головами — то ли вытряхали из волос песок, то ли пытались проверить вестибулярный аппарат — переговаривались с соседями. Сунь У-Кун снова начал давать в мегафон какие-то распоряжения. Конвоир дернул Василия за рукав плаща и сказал: "Пойдем". Василий подчинился.

Его снова подвели к джипу, но на этот раз посадили не на пассажирское сиденье, а на боковую скамейку в задней части кузова. Конвоир приковал его наручником к спинке пассажирского сиденья и объяснил, что до утра они, скорее всего, никуда не пойдут и не поедут, так что он может поспать.

Боковая скамейка была широкая, так что на ней можно было устроиться, поджав ноги.

Василий попытался лечь, но тут снаружи послышалось бубнение мегафона, а потом радостные крики множества голосов.

— Он на орбите. — сказал конвоир Василию. В его голосе тоже звучала радость.

— Кто на орбите?

— "Охотник".

— Какой еще охотник? На кого охотник?

— На Плеяды.

— На какие еще плеяды???

— Созвездие такое. Заморские дьяволы это созвездие называют "Орион", а по-китайски это название переводят как "猎户", охотник если дословно.

— Так Плеяды или Орион???

— Корабль называется "猎户", это "Орион" по-заморски. А Орион — это охотник, он охотится на Плеяды. Другое созвездие. Короче, ты меня запутал. Спи давай.

Василий повозился и, вроде, устроился. Только прикованную руку приходилось держать поднятой вверх, и она затекала. Это мешало заснуть, поэтому Василий начал жаловаться. В конце концов, охранник нашел другую точку крепления для наручника. Василий даже сумел стребовать с него какой-то старый ватный халат, который, свернув, смог подложить под голову.

Утром, еще перед рассветом, Василия разбудили и повели оправляться. Оборудованного места для этой цели не было, его просто отвели за стенку каких-то ближайших развалин. Конвоир — уже не тот, что ночью — был не из брезгливых и не стал отворачиваться, только презрительно наблюдал, как Василий отцепляет котеку.

Потом его отвели обратно к джипу. Воды для умывания ему не предоставили, но дали пропитанную одеколоном гигиеническую салфетку в герметичном пакетике. Потом принесли поесть: глиняную миску с рисовой лапшой в бульоне, китайскую фаянсовую ложку и потертые многоразовые пластмассовые палочки. Палочками Василий есть не умел, стал просить вилку, но конвоир только пожал плечами. Пришлось хлебать лапшу через край, потому что ложкой она цеплялась плохо.

За завтраком, Василий вдруг заметил, что в долине началась какая-то суета. Люди показывали руками куда-то на юго-восток, поворачивали головы в ту сторону. Василий посмотрел в том же направлении. В небе, невысоко над горизонтом, мерцали вспышки, хорошо видимые на фоне дымки. Василий попытался засечь время между вспышками по пульсу, и получилось, что интервал примерно такой же, как был при старте Монстра. Потом кто-то сделал объявление через мегафон, которого Василий, как и раньше, не понял. Но конвоир счел нужным ему объяснить:

— Мудрец сказал, не смотреть в ту сторону. "Охотник" уже далеко, но вспышки очень яркие. Даже сейчас можно глаза повредить.

— Хорошо. — Василий послушно отвернулся. Ему невольно вспомнились просвечивающие кости рук. — А как же ночью? Вас-то всех мордой в землю положили, а они же пошли на восток, там же неразрушенные города есть. Инчуань, например. — он сказал первое пришедшее на ум название. — Там никто глаза не повредил?

— У нас много связей. Мы всех, кого могли, этой ночью предупредили.

Василий снова принялся за еду. В долине продолжалась какая-то деятельность, прерванная восходом "Охотника". Машины одна за другой заводились и исчезали в распадке между дюнами, не по краулервэю, а в другом направлении от стартовой площадки Монстра. Люди исчезали вместе с ними, и Василию показалось, что концентрация вооруженных людей вокруг повышается. Несколько раз Василий видел — или ему казалось, что видел — в толпе людей Сунь У-Куна, который размахивал руками и, похоже, раздавал какие-то распоряжения.

Потом Василия снова завели в джип и приковали. Он сначала попытался сидеть, но потом закинул ноги на скамейку и устроился полулежа, подложив под спину халат, который ночью использовал вместо подушки. Делать было нечего. Конвоир, сидевший на противоположной скамье, в разговор не втягивался, а наблюдать за происходящим снаружи было невозможно. Можно было только по тарахтению дизелей или стуку карбюраторных моторов догадываться, что очередная машина или колонна уезжает. Поэтому Василий стал клевать носом и чуть было не заснул.