| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Значит, товарищ Жданов, ви считаетэ, что Балтийский флот к военным действиям готов?
— Да, товарищ Сталин. Практически готов.
— Это харошо, товарищ Жданов. А как настроения в Ленинградэ? Нэт необходимости помочь оборонным заводам?
Пока Андрей Александрович рассказывает мне последние новости Ленинграда и области, а так же необходимые, с его точки зрения, дополнительные поставки, я, слушая и запоминая, продолжаю обдумывать необходимые меры. Не забыть, шени деда, про Бадаевские склады.
— Ми вам поможем, товарищ Жданов, — перечисляю действительно необходимое, что можно поставить сверх фондов для Питера. — Но у меня ест одын вопрос. Ви увэрены, что сделано все для сохранения запаса продовольствия? Если не ошибаюс, основные запасы сосредоточены у вас в одном местэ?
На это следует небольшой доклад. Понятно, в таком случае лучше не спорить, а отдать приказ в свое время. И пусть попробует не выполнить. Закругляю разговор и прощаюсь. Нет, но у него явно с сердцем не в порядке. Рука холодная, полнота излишняя. Надо бы врачам подсказать.
Подведем итоги. Судя по всему — человек в целом преданный, но с неба звезд не хватает. Если еще припомнить довольно-таки бездарно проведенную послевоенную кампанию по защите социалистического реализма в литературе, да странную близость к Вознесенскому. Получается, в итоге, что использовать стоит, но воли много не давать. От идеологии понемногу отстранить. Впрочем, какая тут идеология, война на носу. Придется использовать всех, кого можно. 'Других людэй у мэня для вас нэт'.
Да, еще что-то во время раздумий о Павлове в голове мелькнуло. Вроде о том, что надо бы припомнить всех, кто отличился и составить список. Нет, еще что-то... Ага, про попаданцев. Надо завтра с Берией встретиться и обсудить вопрос. Не прямо конечно, но так чтобы выявляли. Может быть не у одного меня странности в поведении появились. Потом, песни необычные, произношение... Как-то надо замотивировать это задание или нет? Лаврентий мужик умный, все равно ни слова не скажет. Будем полагать, что и не подумает лишнего, а если подумает — оставит при себе.
Опять всплывает мысль: 'Нерационально мыслишь. Думай организованно'. Нифига ж себе! Это реципиент меня строит! Но если подумать... признаю, в чем-то он прав. Действительно, растекся мыслию по древу. Все никак не привыкну.
Итак, на завтра — расширенная встреча с работниками авиапромышленности. А сегодня надо более тщательно проработать список перспективных генералов. Кого я помню? Так, Новиков, Голованов, Василевский, Ватутин, Конев, Рокоссовский. А Жуков? Жуков — несомненно, но надо будет после войны за ним присматривать. Помню, что у него головокружение от успехов началось. (Всплывает) Еременко? Не помню. Нет, вспомнил, обещал Гудериана разбить, но подвел. Кто еще? В ответ на этот вопрос всплывает множество незнакомых фамилий. Ничего себе, память у товарища, чуть ли ни всех генералов наизусть помнит. Но мне от этого не легче, ничего про большинство из них не помню. Ага, во еще трое знакомых — Штеменко, он про Генеральный штаб писал, Антонов, тоже генштабист и Говоров, артиллерист. Последний еще и фронтом покомандовал по-моему. А вот Кирпонос погиб в Киевском котле. Маймуно виришвили, никого больше не помню. Вот ведь память проклятая. Даже о тех, кого вспомнил, подробностей вспомнить не могу.
Но за Павловым точно посмотреть надо. Помню, что он управление частями потерял, а в его округе больше всего самолетов немцы уничтожили. Надо ему хорошего начальника штаба послать, наверное. С Борисом Михайловичем и Тимошенко посоветоваться и послать. Да и по линии Особого Отдела поплотнее за ним пусть присмотрят. Менять пока не будем. Да и не на кого, по большому счету.
Надеюсь, что это все же сон. Иначе можно сойти с ума. А если не сон? Тогда будем жить, черт побери. Пусть эта сволочь, которая всё это сотворила не надеется... Не дождется. Будем жить, товарищ Сталин, будем жить. Машинально встаю, прохаживаюсь по кабинету и, подойдя к столу, достаю из него последовательно: трубку, пачку папирос 'Герцеговина Флор', спички. Ломаю пару папирос, набиваю трубку, прикуриваю. Хорошо! Чего-о? Я ж не курил. Теперь, значит, курю...
Ладно, пора идти. Ждут.
5 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Большой Кремлевский Дворец
Алексей-Иосиф.
Эх, а ведь сильно волнуюсь. Как бы чего не ляпнуть сгоряча-то. Аплодировали, кстати, не так уж и долго, дисциплинированно прекратили, как только я место в президиуме занял. Военные. Так послушаем, что нам сегодня расскажут. Не, доклад и поинтереснее мог быть. Как его? Вспомнил — начальник военно-учебных заведений генерал Смирнов. Надо подумать, кем заменить. Явный бюрократ, мне кажется. А Калинин молодец — кратко и по существу выступил. Вот товарищ Тимошенко и меня объявил.
Перехвалил я, кажется, дисциплину наших командиров. Ну, хватит аплодировать, дайте же мне начать говорить:
— Товарищи командиры! — сразу наступает тишина. — ...Я буду говорить прямо, без дипломатических протоколов и политических умалчиваний. Мирная передышка, которою нам удалось отвоевать своей политикой, заканчивается. Мирная передышка, которая позволила нам развить оборонительную промышленность, отодвинуть наши границы на запад, усилить нашу армию, фактически закончилась. Национал-социалистическое руководство Германии, движимое классовой ненавистью социализму, ненавистью к первому в мире государству рабочих и крестьян, готовиться напасть на нас. — Зал замер от неожиданности. Не ожидали такой откровенности? Бегло описываю обстановку, заметив попутно, что немцы сосредотачивают войска у наших границ. — Но и мы не теряли время, товарищи командиры. Товарищи, вы покинули ряды армии три-четыре года назад, теперь вернувшись, вы не узнаете ее. Красная армия уже не та, что была три-четыре года назад. Что представляла из себя Красная Армия три-четыре года тому назад? Основным родом войск была пехота. Она была вооружена винтовкой, которая после каждого выстрела перезаряжалась, ручными и станковыми пулеметами, гаубицей и пушкой, имевшей начальную скорость снаряда до девятьсот метров в секунду. Самолеты имели скорость чуть больше четырехсот километров в час. Танки имели тонкую броню, защищающую только от снарядов тридцатисемимиллиметровых пушек и пуль. Наша дивизия насчитывала бойцов до восемнадцати тысяч человек, но это не было еще показателем ее силы. Теперь стало в дивизии пятнадцать тысяч человек.... Раньше в Красной Армии было сто двадцать дивизий. Теперь у нас в составе армии триста дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, стали более подвижными... Из общего числа дивизий — треть механизированные дивизии. Об этом не говорят, но это вы должны это знать... — обобщенно описываю изменения в вооружении, пиаря новую технику, заодно напоминая, что старую тоже надо использовать, пусть во второй линии, пусть для развития успеха, но использовать. От техники плавно перехожу к обучению как ее владением, так и вообще военному делу. Обе памяти и моя, и реципиента прямо таки вопиют о наших недостатках в этих вопросах. — Но, товарищи, нельзя научиться применять новую технику, не изучая ее. Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов и говорил о выпускниках, об обучении их на новом военном опыте. Я с ним не согласен. Наши школы еще отстают от армии. Обучаются они еще на старой технике. Вот мне говорили, что в Артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы? — спросил я и неожиданно услышал из первого ряда возражение начальника Артиллерийской академии Сивкова: 'Нет, товарищ Сталин, мы изучаем новейшие пушки'. Подобная дерзость вызвала у меня вспышку злости. — Прошу меня не перебивать. Я знаю, что говорю. Я сам читал конспекты слушателя вашей Академии. Обучать на старой технике нельзя, — продолжаю, пытаясь уловить реакцию зала,— обучать на старой технике и на основании старого опыта, — это значит выпускать отстающих людей. Этому отставанию способствуют также утвержденные программы обучения. Ведь чтобы обучать новому и по-новому, надо изменить программу, но для этого надо много работать. Куда легче учить по старым программам, меньше забот и хлопот. Наша школа должна и может перестроить свое обучение командных кадров на новой технике и использовать опыт современной войны. Наши школы отстают. Отставание это нужно ликвидировать, — тут меня прерывают, как писали в советские времена в протоколах, долгими, продолжительными аплодисментами, переходящими в овации. Немного продолжаю по обучению, прямо напоминая, что знания, данные в процессе обучения, требуется развивать самостоятельно. Однако этот абзац почему-то аплодисментов не вызывает. Странно.
— Вы приедете в части из столицы. Вам красноармейцы и командиры зададут вопросы, что происходит сейчас... Надо командиру не только командовать, приказывать, этого мало. Надо уметь беседовать с бойцами. Разъяснять им происходящие события, говорить с ними по душам. Наши великие полководцы всегда были тесно связаны с солдатами. Надо действовать по-суворовски... Вас спросят — где причины, почему Европа перевернулась, почему Франция потерпела поражение, почему Германия побеждает. Почему у Германии оказалась лучше армия? Это факт, что у Германии оказалась лучше армия и по технике и по организации. Чем объяснить? — причины военных успехов Германии я объясняю для слушателей, напомнив им, что немцы сделали правильные выводы из поражения в Первой мировой войне. Что они перевооружили армию, разработали новые приемы ведения войны и обучили личный состав. Большое оживление в зале вызывает мой рассказ о пренебрежительном отношении французов к своей армии, о непрестижности военной службы: — Об армии не было заботы и ей не было моральной поддержки. Появилась новая мораль, разлагающая армию. К военным относились пренебрежительно. На командиров стали смотреть как на неудачников, на последних людей, которые, не имея фабрик, заводов, банков, магазинов, вынуждены были идти в армию. За военных даже девушки замуж не выходили, — последние слова встречены дружным смехом красных командиров, пользовавшихся большим уважением в народе и считавшихся лучшими женихами. А я с горечью вспоминаю, что в нашей стране, забывшей уроки истории, подобное отношение к военным возродилось в конце века. — Армия должна пользоваться исключительной заботой и любовью народа и правительства — в этом величайшая моральная сила армии. Армию нужно лелеять, — вот на эти слова все реагируют с восторгом. 'Да, лелеять надо, но вожжи отпускать нельзя' — проскакивает в голове мысль, а я продолжаю:
— Так как к нынешнему году Гитлер легко разбил всех своих противников, многие политики и журналисты разных стран заговорили о непобедимости немецкой армии. Действительно ли германская армия непобедима? — ставлю вопрос и сам же на него и отвечаю. — Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые... С точки зрения военной в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации, и в организации. Значительная часть германской армии теряет свой пыл, имевшийся в начале войны. Кроме того, в германской армии появилось хвастовство, самодовольство, зазнайство. Военная мысль германской армии не идет вперед, военная техника отстает... Но мы не должны на этом основании самоуспокаиваться, товарищи. Германский национал-социализм сумел, используя популярную в народе борьбу против Версальского мира, используя подкуп своего народа за счет ограбления народов оккупированных стран, используя тотальную пропаганду, одурманивание и тотальный контроль за населением, добиться поддержки большинства немецкого народа. Поэтому мы должны понимать, что грядущая война не будет легкой прогулкой. Это будет тяжелая, кровавая борьба, борьба, требующая напряжения всех сил. И вы, товарищи командиры должны готовить к ней армию и быть готовы к ней сами.
Заканчиваю на этом, явно неожиданном для моих слушателей пассаже. Несколько секунд царит оглушительная тишина, сменяющаяся такими же оглушительными аплодисментами.
Заканчиваю день на банкете. Произношу пару тостов. Надеюсь ни мое выступление, ни эти тосты историю сильно не изменят.
6 мая 1941 г. Аэродром Едлино. 162-й истребительный авиационный полк.
Николай Козлов.
Аэродром. Это свой особенный мир, с его устоявшимися традициями и распорядком, меняющимся в зависимости от времени года и решений командира. Мир, где человека ценят по его умениям, и где даже шутки профессиональны и непонятны для непричастных к авиации. Зато как хорошо на аэродроме ранним утром в день полетов. Свежий, прохладный, но уже точно весенний, ветерок треплет обмундирование, стараясь забраться в любую щель, холодит лицо, выгоняя остатки сна. Вытянувшись в линейку, стоят расчехленные самолеты — маленькие, ладные, лобастые 'ишачки', И-16, гениальное творение 'короля истребителей' конструктора Поликарпова. Негромко урчат моторы пары топливозаправщиков и водомаслогрейки, переезжающих от самолета к самолету. О чем-то перекликаются техники и механики, возясь у самолетов. В один из готовых к полету самолетов забрался главный инженер полка и что-то рассматривает, разговаривая со стоящим рядом с кабиной, на крыле техником. Предполетная подготовка идет по плану.
Отчетливо пахнет бензином, начинающей пробиваться травой, горячими котлетами и какао. Повар привез полетный завтрак и сейчас раздает его исподтишка зевающим пилотам. Большинство уже торопливо доедает доставшееся, поглядывая на часы, висящие на стене одноэтажного, барачного типа домика. Скоро постановка задач на полеты, надо успеть до него не только позавтракать, но и сбегать в заведение типа 'сортир'. Иначе летать будет несколько затруднительно. Сегодня не просто полеты. После длительного перерыва наконец-то установилась хорошая погода и дивизионное начальство дало 'добро' на пилотаж в зоне. Конечно, после запретов Рычагова, так и не отмененных, кстати, после его отправки в Академию, упражнения стали намного проще. Но все же, лучше переносить перегрузки 'отлив лишнюю жидкость', о чем помнят все летчики.
Николай, уже расправившийся со своей котлетой, отошел в сторонку, вздохнул бодрящего утреннего воздуха и осмотрелся. Техники и механики заканчивали работы и собирались в группы по звеньям, готовясь к своему построению. Скоро начнут собираться и летчики.
Наконец, строго в установленное время летчики идут на построение. Может быть, как шутят топчущие землю 'сапоги', 'когда бог раздавал дисциплину, авиация была в небе', но только не во время полетов и выполнения работ. Да, в повседневном общении строгой грани между начальниками и подчиненными, показной дисциплины, у авиаторов не заметно. В воздухе и на технике все равны и реальная иерархия в полку больше зависит от знаний и умений, чем от количества значков на петлицах. Но без дисциплины авиации не бывает. Люди, думающие иначе, обычно быстро ее покидают. Кто в другие рода войск, а самые недисциплинированные нередко — вперед ногами. Воздух ошибок не прощает.
Сегодня построение необычное — строятся не поэскадрильно, а в зависимости от уровня подготовки. В недавно сформированном полку очень много молодых летчиков, которых еще готовить и готовить. Для этого нужны двухместные 'спарки' — учебно-тренировочные истребители УТИ. А их всего шесть штук, поэтому летают они вдвое чаще боевых самолетов.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
