Господин поручик

Но времени долго раздумывать не было, поэтому я сунул его в карман и шагнул в коридор.

И нос к носу столкнулся с пухлым коротышкой в вязанном колпаке и потертом, некогда парчовом, домашнем халате.

— Месье Денисофф? — выражение лица у толстячка было такое, словно он встретил живого мертвеца. — Но вы... вы...

— Что? — вздрогнув от неожиданности, грубо поинтересовался я.

Не понял, почему Денисофф, а не Аксакофф? Под чужой фамилией здесь скрывался?

— Ничего, ничего, — затараторил коротышка, зачем-то кивая мне при каждом слове. — Рад что вы пошли на поправку. Очень рад. И да... тут вами интересовались два господина...

— Это мои друзья. Я с ними уже пообщался.

— Я так и понял, — мужик еще раз кивнул и вдруг состроил скорбную рожу. — Месье Денисофф... со всем моим уважением, но вынужден напомнить вам, о некой задолженности за постой.

— Сколько?

— Пятьдесят франков, — быстро доложился толстяк. — Не могли бы вы покрыть хотя бы часть этой суммы... так как... сами понимаете...

— Держи, — я не глядя выудил из кармана купюру и сунул ему в руку.

— О! — коротышка буквально расцвел на глазах. — А может еще авансом за следующий месяц...

— Завтра, — коротко оборвал я его. — Завтра вечером. Устроит?

— Конечно, конечно! Прислать служанку для уборки комнаты? Белье сменить?

— Не сейчас. Позже.

— Позже так позже! — покладисто согласился хозяин и едва ли не вприпрыжку припустил от меня по коридору. — Удачного дня, месье Денисофф. Удачного...

— Черт... — этот короткий диалог забрал все оставшиеся силы и, чтобы не упасть, пришлось опереться плечом об стену. — Да что со мной? Простудился? Воспаление легких? Когда успел? Впрочем, по сравнению с остальной хренью, это мелочи. Сука, быстрей бы попасть в посольство. Там и доктор должен быть. Плевать что нет документов. Есть какое-то остаточное чувство, что меня не пошлют с налета на хрен. Совсем наоборот, примут со всем уважением. Почему так? А черт его знает, но чувство есть. Видать, непростым человеком был до того, как вляпался в этот дерьмо. Ладно, вперед...

Поплутав немного по коридорам, я наконец оказался перед дверью на улицу. Мысленно перекрестился и взялся за ручку.

'Ну, с Богом!..'

Признаюсь, в чем-то я уже был готов к тому, что увидел на улице: амнезия амнезией, а способность сопоставлять факты все-таки никуда не пропала. Но действительность оказалась куда страшней предположений. Ну сами посудите: телеги, запряженные ломовыми битюгами, разносчики товара с лотками, старомодно наряженный народец, вместо неоновых огней вездесущей рекламы, какие-то архаичные вывески, а единственный попавшийся на глаза автомобиль, прямо олицетворяет собой первые шаги автопрома. И, черт побери, никаких ниггеров, уже ставших визитной карточкой Западной Европы. Хотя нет, пара промелькнула, но скрылись с глаз так быстро, как будто за ними попятам гнались орды куклуксклановцев. И выглядели соответственно; вылитые жертвы расизма.

Твою ж мать! Чувство было такое, словно я попал на съемочную площадку фильма о дореволюционном периоде. Или в хронику начала века.

Особо подчеркивал впечатление тот момент, что на улице стоял жидковатый туман, хорошо разбавленный угольным дымом из многочисленных труб на крышах домов и то, что райончик, судя по всему, был не из процветающих, если не сказать, глубоко депрессивный. Залитая помоями и лошадиным дерьмом мощеная камнем мостовая, дикая вонища, всеобщая убогость и лишенные радостного одухотворения рожи обывателей прямо на это намекали.

Каким-то загадочным образом, не умудрившись опять хлопнуться в обморок от таких-то прекрасных впечатлений, я огляделся и побрел по улице.

Разобраться в произошедшем даже не попытался: потрясение оказалось слишком уж сильным. Тут не до анализа — не свихнуться бы. Да и организм отчаянно сбоил, заставляя в первую очередь следить за тем, чтобы оставаться по эту сторону сознания.

'Для начала надо отвалить подальше от трупов... — вяло размышлял я, шлепая по жидкой грязи. — Все остальное потом. Потом...'

Так и тащился куда глаза глядят. Силы иссякали с каждым шагом. Как физические, так и душевные. Вдобавок, наступили сумерки, сильно похолодало и меня стал пробирать дикий озноб. Стуча зубами словно припадочный, в надежде обнаружить место, где можно хоть немного согреться, я огляделся по сторонам и направился к какому-то заведению, где на обшарпанной вывеске пара пышных девок зачем-то задирала на себе кружевные юбки. Что-то глубоко внутри подсказывало, что именно туда мне и надо.

Швейцар на входе, могучий пожилой бородач в полинялой ливрее с облезлыми галунами и протезом вместо левой ноги, как-то странно покосился на меня, но останавливать не стал и даже открыл дверь.

Отчаянно надеясь, что это гостиница, я прошел по коридору и в холле наткнулся на представительную дамочку, очень похожую... на... на... бордель-маман, что ли?

— Алекс? — дама подслеповато щурясь уставилась на меня. — Ты?

— Наверное, — честно признался я.

И вырубился.

Глава 1

Франция. Марсель. Публичный дом 'У веселой вдовушки'

3 декабря 1919 года

— Ну что могу сказать, мадам Минаж... — солидно и обстоятельно басил чей-то мужской голос. — Судя по всему, кризис миновал, осложнений я не наблюдаю...

Надо сказать, пробуждение было не в пример приятней чем в прошлый раз. Тело все еще переполняла слабость, но голова уже не раскалывалась, а боль в груди стала гораздо слабее. Вдобавок, в помещении где я находился было тепло и вкусно пахло: женскими духами, хорошим табаком, съестным, и едва неуловимым, но, увы, каким-то неопознанным запахом.

Я пришел в себя как раз от аромата еды, но открывать глаза не спешил, решив сначала проанализировать обстановку на слух. Да и страшновато было сталкиваться с действительностью, так как все недавние странности никуда из памяти не исчезли.

— Значит он выживет? — с истеричными нотками в голосе задал вопрос женский голос.

— Мадам Минаж, не беспокойтесь, — снисходительно ответил мужчина. — Ваш друг отменно развит физически, но, к сожалению, сильно истощен, так как, скорее всего, переносил пневмонию на ногах. Должное лечение, хорошее питание и правильный уход, очень быстро поставят его на ноги.

— Но Алекс до сих пор не пришел в себя, месье Дюруа, — посетовала женщина.

— Это легко исправимо, — небрежно хохотнул мужик.

Что-то звякнуло, тут же мне в нос шибанул ядовитый запах нашатыря.

'Зараза!!!' — волей-неволей пришлось открывать глаза и приступить к визуальному восприятию.

Комната, в которой я лежал, была очень похожа на женский будуар, оформленный с претензией на роскошь, хотя и в несколько фривольной тематике. И это, мягко говоря. Одна громадная картина на стене, где могучий, козлоногий сатир пылко натягивал пышнотелую пейзанку, чего стоила. Но вся эта роскошь носила слегка потрепанный характер. То есть, видала лучшие времена.

Доктор — необъятный румяный толстяк в пенсне, с буйной курчавой шевелюрой, несколько смахивающий на Александра Дюма, сидел на стуле рядом с постелью, а вот мадам Люсьен, как я и подозревал, оказалась той самой женщиной, с которой произошла встреча в коридоре. Она стояла у меня в ногах и экспрессивно прижимала руки к груди. Правда, несколько картинно. При первой встрече я толком не рассмотрел ее, а сейчас неожиданно выяснилось, что дамочка неимоверно хороша. Слегка за тридцать возрастом, стройная, фигуристая, с громадными глазищами и буйной гривой волнистых волос. Немного скуластенькая, со вздернутым носиком, ярко очерченными выразительными губами — мадам далеко не являлась образцом женской красоты, но в ней было столько шарма, что я невольно почувствовал некое напряжение в чреслах.

— Ну вот! — доктор жизнерадостно осклабился и несколько раз щелкнул пальцами перед моими глазами. — Как вы себя чувствуете, молодой человек?

Я нехотя отвел взгляд от француженки и прохрипел:

— Лучше, чем вчера.

— Очень хорошо, — довольно кивнул эскулап и достав из саквояжа слуховую медицинскую трубку, скомандовал. — Еще раз послушаем вас, молодой человек. Дышите как можно глубже...

Во время процедуры выяснилось, что одежка куда-то исчезла, сам я лежу в постели в чем мать родила, а мерзкое амбре застарелого пота, которым вовсю благоухала моя тушка, сменилось приятным запахом цветочного мыла.

'Здрасьте... С какого, спрашивается, вдруг такое шикарное обращение? — немедленно озадачился я. — Подобрали, обогрели, вымыли, да еще доктора вызвали. И она меня вчера явно узнала. Все бы ничего, но вот я ее в упор не опознаю. Впрочем, это вполне объясняется амнезией. Черт побери, может я на самом деле Александр Аксаков? Или Алексей. И знал эту шикарную бабу в прошлом? Вполне может быть. Но вот досада, никакой потерей памяти не объяснишь окружающий антураж начала двадцатого века. Ведь я точно знаю, что моим временем было двадцать первое столетие. И что такое мобильная связь с интернетом — тоже помню. И много чего еще. А здесь подобными вещами даже не пахнет. Вон у дохтура вместо стетоскопа какая-то допотопная труба. Такую, наверное, еще Антон Палыч Чехов пользовал, в свою бытность земским врачом. И так все вокруг. Япона мать... Не нравится мне это. Ой, не нравится. А если...

Но развить мысль помешал лекарь.

— Я выпишу кое-какие лекарства, мадам Минаж, — месье Дюруа с треском захлопнул саквояж. — Микстуру и порошки заберете у Франсуа сегодня вечером. Принимать строго по рецепту. Ничего непоправимого пока не вижу. А сейчас, пожалуй, я осмотрю вагины ваших цыпочек...

Доктор весело хрюкнул, удивительно легко для такой туши встал из кресла и проследовал на выход из комнаты.

— Да-да, конечно, месье Дюруа, девочки уже приготовились, — мадам Минаж проводила врача, закрыла за ним дверь, после чего резко обернулась ко мне и довольно угрожающе процедила:

— А теперь, изволь объясниться, Алекс!

'К лепиле она обращалась на 'вы', хотя явно с ним хорошо знакома, — не спеша отвечать, отметил я. — А ко мне сразу на 'ты'. Опять же, швейцар на входе пропустил в бордель, хотя по логике вещей, должен был такого оборванца пинками спустить с крыльца. Что сие, значит? А сие означает, что меня и эту женщину связывали не только дружеские отношения. Н-да... очень оригинальное открытие; с хозяйкой борделя, я еще шашни не водил. Или водил?..'

Француженка, при виде моего молчания, сразу же сменила гнев на милость.

— Я же переживала! — жалобно всхлипнула она и картинно заламывая руки бросилась ко мне на грудь. — Как ты мог?!! Целых полгода ни одной весточки! Я уже думала, думала...

— Мадам Минаж... — я осторожно провел рукой по ее иссиня-черным волнистым локонам.

— С каких пор, я стала для тебя мадам? — возмутилась француженка. — Ты меня всегда называл Люсьен и Люси. Иногда... Льюська... если я правильно выговорила.

— Люси... Тут такое дело... Я... я все забыл...

— Что? — оскорбленно вскинулась женщина, но тут же взяла себя в руки и совершенно бесстрастно заявила: — Ну что же, этого и следовало ожидать. Ты не давал мне никаких обязательств, так что...

Ругнувшись про себя, я поспешил исправлять положение:

— Ты не так поняла. Я просто потерял память! Напрочь! Даже не помню, как меня зовут. Что-то внутри подсказывало, что надо прийти именно сюда — вот я и пришел.

— Правда? — Люсьен изумленно уставилась на меня.

— С какой стати мне тебя обманывать? — ответив, я невольно поежился. Заявлять о своей потере памяти женщине, с которой ты когда-то имел любовную связь, по крайней мере неразумно. Почти наверняка, сразу же проявится множество фактов, о которых ты не подозревал даже перед амнезией. Впрочем, другого выхода пока не вижу. В моем положении не до привередливости. Надо будет, подыграю. Тем более, мамзель неплоха собой. Главное, стать на ноги и связаться со своими.

— Прям ничегошеньки не помнишь? — озадаченно переспросила Люсьен. — А нашу свадьбу? Детей? — И тут же весело прыснула, заметив оторопь в моих глазах. — Шучу, милый, шучу. Хотя признаюсь, меня просто распирает от желания прояснить твою память исходя из своих интересов. Слушай, может обратиться к месье Симону? Он врач очень знающий. А гинеколог, так вообще великолепный.

— Очень сомневаюсь, что смотритель лохматых... г-м... — я замялся, подыскивая нужные слова. — В общем, сильно сомневаюсь, что женский врач сможет мне чем-то помочь. Пускай это останется между нами. Пока. А потом посмотрим. Память как пропадает, так и возвращается. А теперь рассказывай.

— Как скажешь, милый, — охотно согласилась Люси. — С чего бы начать? Ты русский, тебя зовут Александр Аксаков...

— Какой сейчас год?

— Третье декабря тысяча девятьсот девятнадцатого года, — несколько ошарашено ответила Люси. — Ты даже этого не помнишь?

— Это как раз помню, — быстро соврал я. — На всякий случай спрашиваю. А город?

— Марсель.

'Приехали... — ошарашенно подумал я. — Но как? Каким, черт побери, таким загадочным образом, меня сюда принесло? Зараза, так ведь не бывает. Галлюцинации? Сумасшествие? Вряд ли, слишком уж все реальное. Ага, в посольство один собрался... В какое? Российской империи или... как там в это время называлось первое в мире пролетарское государство? РСФСР? РСДРП?.. Нет, это совсем не из той оперы... Увы, не помню. Да и без разницы, все равно дипломатических отношений с красными у французов вроде еще нет. А с белыми уже нет...'

— Алекс, тебе плохо? — встревожилась Люсьен.

— Все хорошо, все хорошо, Люси... — я покрутил головой, решительно спустил ноги с постели, после чего, ведомый неясной догадкой, шагнул к большому зеркалу в потертой раме из резного дерева. Глянул и едва не заорал во весь голос: — Какого черта?!!

Других слов не нашлось. Почему? Да потому что из зеркала на меня смотрел совсем другой человек.

Совсем другой!

Не я, черт побери!

Этой напасти еще не хватало...

— Не вижу повода огорчаться, — Люсьен, к счастью, не поняла настоящей причины моего замешательства. — Ты по-прежнему сложен как Ахилл и красив как Феб. Ну, немного отощал, так это вполне поправимо.

'Действительно, хорошо сложен... — машинально отметил я. — Худющий, но словно соткан из жгутов мускулов. Спортсмен? Правда рожа приторно смазлива, но вполне укладывается в рамки мужской красоты. Не выходя за грань пристойности. Как ни крути, неплохая тушка. Вот только не моя. Я не так выглядел. Совсем не так. И старше был, лет эдак на двадцать. Если не больше...'

— В постельку, в постельку, мой жеребенок, — Люси обняла меня за плечи и настойчиво увлекла к кровати. — Рано тебе еще гарцевать. Рано...

Я не стал сопротивляться, потому что, на самом деле все еще чувствовал себя скверно. Да и чего ерепенится? Никогда не отличался особой впечатлительностью, и не собираюсь меняться в обратную сторону. Тем более, скорее всего, приговор окончательный и пересмотру не подлежит. А если подлежит, то я даже не подозреваю куда подавать апелляцию. Тело молодое, руки, ноги при мне, голова тоже присутствует, словом, как говаривал один киношный царь: так чего тебе еще надо, хороняка? А память... Память дело такое, абстрактное. Не вернется прежняя, больше места будет в черепушке для новой. В общем, минусов не нахожу. А если они есть, то их гораздо меньше чем плюсов. Спору нет, время смутное, в карманах не гроша, зато всякими ГМО даже и не пахнет, а воздух чище. И бабы натуральней. Хотя да... страшновато, ядрена вошь. Аж до печенок пробирает, так боязно...