Волчица и вопрос веры

— Хм, — сказала Карина, — в Береговом у нас была квартира... Интересно.

Вторая дама без лишних слов направилась внутрь. Изнутри домик тоже выглядел симпатично. Небольшая прихожая со шкафами и маленьким гостевым туалетом. Светлая гостиная, объединенная с кухней, с обеденным столом, диваном и парой кресел перед телевизором. Сам телевизор был российский, лицензионной сборки, но не очень маленький. И простенький камин, сложенный из красного кирпича. Вся мебель была недорогой, из светлого дерева и грубой ткани, “под Скандинавию”, но было заметно, что даже над этим стандартным интерьером кто-то подумал.

Неширокая лестница по левой стене вела на второй этаж, где на площадку выходили двери спален. Гостьи туда без приглашения не пошли. Все направились в дверь черного хода и оказались на открытой веранде, в тени — особенно приятной по здешней безжалостной жаре. Веранда переходила в заросший газон, ограниченный белым штакетником высотой до колена.

— Три сотки, кажется, — определила Ильинична.

Тут Ирина вынесла кофейник с чашками, а Валерия груду булочек на подносе.

— А вы правда можете посоветовать? Издеваться не будете?

Дамы перемигнулись:

— Честно говоря, очень хочется. Кто же так, в открытую, спасения просит, слабость показывает? Человек соседу люпус эст.

— Но... Булочки очень завлекательно благоухают, — вздохнула Карина. — Устоять невозможно. Вот она, истинная любовь, учитесь, малявки, пока мы живы!

— Давайте определим ситуацию. У Валерии...

— У меня есть муж.

— А у Ирины?

— Э... Парень.

— У парня кто-то есть?

— Э... Нет. Он холостой.

Татьяна подняла руки в протестующем жесте:

— Откуда вообще определение: "холостой мужчина"? Мы, как офицерские жены, должны употреблять правильные названия! Если по аналогии с боеприпасами, то неженатый мужчина — боевой, женатый — перманентно разряженный...

— Обезвреженный, — подсказала Карина, заглатывая последнюю булочку, — а холостой — это после вазэктомии.

Ирина с Валерией захихикали:

— Ну, можно ещё про скорострельность упомянуть.

— Про калибр!

— Подкалиберные снаряды! — Валерия от смеха почти сложилась пополам.

— Хи-хи! Про штыковую атаку!

— Нарезное и гладкоствольное — это уже про нас.

Отсмеявшись, Ирина, еще вздрагивая, разлила остатки кофе по чашкам. Татьяна договорила:

— Ещё должен быть учебный мужчина — для безопасной отработки.

Карина добавила:

— И парадный — красавец, но боек спилен.

Теперь уже смеялись долго — кофе успел остыть.

— Ладно, Тань, хватит мелким голову дурить. Это же ты в “Орифлейм” подвизалась, когда тебе позвонил свидетель Иеговы?

— Ого... И что было?

— Ну, после длительной консультации свидетель Иеговы перешел в разряд подозреваемых Иеговы... Девушка... Ирина?

— Да.

— Все же — какой твой парень?

Ирина фыркнула:

— Обидно! Уезжал — так глаза сияли! Ему работа важнее меня!

— У правильного мужика работа и должна быть важнее, — Карина посмотрела на светлое полуденное небо.

— А? Не поняла?

Ответила Татьяна:

— Иначе будет как у Щербакова: “Пока другие брали власть, ордена, престиж — я слишком думал о тебе и ничего не успел”. А зачем в семье лопух? Мужик — инструмент по добыче мамонта!

* * *

— Мамонты херня, вот если гиены прискачут, мы тут накувыркаемся...

Даже безлюдную степь назвать пустыней язык не поворачивался. Несколько больших стад рогачей, еще каких-то травоядных, похожих на крупных антилоп, только с четырьмя загнутыми назад острыми рогами. В траве иногда мелькали спины хищников, бредущих вдоль стад копытных. Вот стажер увидел, как табун горбоносых, коротконогих лошадей с крупными головами бросился врассыпную, и за одним животным побежала копытная смесь бультерьера с крокодилом, которая и называлась «большой гиеной». Бежал хищник иноходью, переваливаясь, выбивая из красной земли сдвоенные облачка пыли.

— Нормально просохло! — крикнул пилот. — Если уже пылит, садиться можно! Крепче держись!

И решительно двинул штурвал.

Пока самолет планировал, выравнивался, резал стойками шасси верхушки ломкой, сырой травы, вертеть головой особо возможности не было. Только приземлившись, выйдя из остановившегося аэроплана, седой пилот и молодой пассажир одинаково присвистнули, глянув на чернеющий северный горизонт.

— Так, джуниоро, вот эту кувалдочку бери, вот колышки...

Колышками пилот назвал штыри с метр высотой, толщиной почти как поручень в автобусе.

— Заостренным концом вниз! Не перепутай!

— Не смешно! — буркнул Максимиллиан, пытаясь ухватить сразу несколько этих коротких ломиков правой рукой — левая уже была занята кувалдой.

— Сюда бей, здесь и вот здесь!

Над тонущими в зеленом океане тушами неохотно, тяжело взлетали твари вроде небольших птеродактилей — здешние грифы. Они трепали падаль длинными клювами с редкими, кривыми, острыми зубами. Теперь же надвигающийся шквал оторвал грифоящеров от любимого занятия, и те хрипло визжали, то и дело сцепляясь между собой.

— А хорошо, что я две кувалды взял! — пилот утерся рукавом и потянул из багажника штормовые цепи.

— Мы потом выдернем эти штыри отсюда? — заговорил Максимиллиан, чтобы разогнать напряжение и тревогу, сквозящую в каждом взгляде пилота на стремительно мрачнеющее небо.

— Если время будет, — выдохнул пилот, затягивая талрепы. Стреноженный аэроплан подрагивал, тоже, казалось, уставившись носом к северу. Закончив крепить, глянул туда и пилот, сразу же крикнув:

— Очки! Живо!

Стажер нацепил тактические очки — подарок дядьки Антона к совершеннолетию. Очки дорогие, старосветские — закаленный полиакрил, грамотно расставленные отверстия для вентиляции, чтобы внутри не запотело. Ремешки гладкие, из того самого арамида, что в бронежилетах называется кевлар; прилегающий к лицу контур из медицинского тантала, чтобы не раздражал кожу, даже, как написано в инструкции, посеребренный от микробов... И все это лишь для того, чтобы один-единственный раз уберечь глаза от пули на излете, осколка — или, что куда вероятнее, от комка земли, поднятого близким разрывом. Стальной осколок или пулю очки, скорее всего, не удержат, но и мягкая земля вполне способна выхлестнуть зрение напрочь, от нее-то и защита...

Штормовые цепи только раз и хрустнули, натягиваясь — а потом самым натуральным образом загудели, как струны! Накрутив капюшон и выкатив глаза чуть не шире тех самых очков, стажер глядел на переминающийся в клубах пыли самолет. Следующий порыв заставил парня опуститься на колено; подлетевший за спиной автомат рванул и крутанул ремень. Пилот уже вытянулся за пучком травы головой к шторму — когда успел подстелить коврик? — тоже завернулся в куртку. Стажер подобрался к лежке на четвереньках, вздрагивая и обливаясь холодным потом от каждого заметного движения самолета. Улегся рядом, повернул голову, крикнул:

— Надолго это?

Пилот его, конечно же, не услышал. Но сделал успокаивающий жест. Максимиллиан только поежился: как тут успокоишься, вон самолет опять рвануло, что коня на привязи; не дай бог, повредится что! Пешком отсюда километров триста в любую сторону!

Но делать было нечего; стажер вспомнил, как подолгу ждал на охоте, с отцом и дядей, в горах к северу от Демидовска. Там уже не так давила жара, горные перелески с чистыми речками были, по рассказам, “тот же Алтай”, да и насекомых водилось намного меньше здешнего... Ветер немного стих, пилот убрал руки с лица — он был в очках попроще, как машинально заметил стажер.

— Ты чего спрашивал?

— А... Виталий Николаевич, это надолго?

— Ну... Трепанет еще пару раз. Фронт быстро пройдет. Затем ливень часа на два, а потом уже обычный сильный ветер.

— Лететь можно?

— По мокрой глине? У меня “Сесна-208”, а не “Су-7Б”, чтобы поперек борозды взлетать!

— Что, до утра сидим?

— А ты думаешь, чего я тебя про автомат спрашивал! И не зови ты меня с отчеством. Пока будешь “Николаевича” жевать, затопчут нафиг. Просто говори: “Карнаж”.

— Это как нарисованный лис на хвосте? А ничего лис, морда наглая, зато неглупая!

— На киле, горе ты мое прокурорское. У собаки хвост, у самолета вертикальное оперение...

Сквозь очередной порыв уже можно было разговаривать, и Карнаж закончил фразу так:

— Вот с каких таких... лих... начальству твоему вжарило именно сейчас опрашивать этих фигурантов? Ты же не арестовать их летишь?

— Не, по смыслу — опросить и установочные данные в карточку записать.

— Так чего спешка такая? Или секретно?

Снова прошумел ветер — и стих внезапно, как обрезало. Зато подкатила стена ливня. Мужчины спрятались в кабине “Сесны”. Маленький самолетик еще заметно вздрагивал от порывов, гремел в почти горизонтальных потоках воды, но уже хотя бы не танцевал на растяжках.

— Да кто мне секреты доверит, Виталий Ник...

— Карнаж. Давай потренируемся: Кар-наж. Ночка ожидается веселая, политесы разводить некогда будет. Ну?

— Карнаж.

— Вот! Можешь, когда захочешь.

Ни за лобовым стеклом, ни в боковые окна самолетика ничего разглядеть уже было невозможно; ливень барабанил по дюралевому фюзеляжу, как ударник на концерте “Сабатона”, приходилось кричать:

— Это сектанты! Их заметили случайно! Другие наши люди!

— Шпионы, ага?

Стажер молча кивнул: типа, не могу же я говорить вслух, но понятно и так. Потом все же сказал, выждав, пока ливень немного стихнет:

— Вот... Нашему отделу передали. Карнаж?

— Да?

— У меня позывной Штирлиц.

— Это как: “А вас я попрошу остаться?”

— Нет. Имя — Максимиллиан. Вот и прозвали.

Ливень сделался еще тише, и пилот щедро предложил:

— В честь этого, можешь ложиться спать первым. Говорят, под шорох дождя по крыше хорошо спится!

Хитрый Карнаж — собачью вахту младшему оставил. Стажер улыбнулся:

— Шорох, а не грохот! Карнаж?

— Ну?

— А в такой дождь рогачи по саванне гуляют?

— Вообще-то хрен знает. Не дурные же они. Я бы вот не пошел!

Тем не менее, пилот шустро завинтился между креслами в маленький салон, вытащил из-под сидений коробку светозвуковых гранат — стажер узнал их без объяснений. Жизнь в Новой Земле была такая, что военные принадлежности легко узнавали женщины и дети... Спать под барабанный стук ливня не получалось, Максимиллиан смотрел на утихающую за окнами стихию и размышлял.

Почему секты — это плохо? Виталий Николаевич (называть лисьей кличкой седого мужика вдвое старше Максимиллиан пока не привык даже в мыслях) только услышал про секты — и заткнулся. Объяснение вышло более, чем достаточное, объясняющее и гонку в самый конец сезона дождей, и риск потерять самолет в шторм. Хотя всего через две-три недели погода устоится — лети куда хочешь. Одно удовольствие по сравнению с пыльными караванными тропами, на которых даже сейчас попадаются взаправдашние бандиты.

Чем же так опасны секты?

Прокатился вал грозовых облаков; посветлело. Распрямилась трава — пока еще не сухая, живая и зеленая. Солнце уходило к закатному горизонту, от каждой травинки вытянулись резкие холодные тени, запахло сыростью. Стоило бы обнести стоянку растяжками, светозвуковые местное зверье не любит — но даже ящика гранат на это мало, а сигнальных мин Карнаж не возил, и без того грузоподъемность маленькая. Да и не купишь мины без особой лицензии, даже сигнальные... Обошли стоянку вокруг, прикинули. С одной стороны ливень удачно размыл приличный овражек — в нем еще кипит поток, берега мягкие, не перескочить: обвалятся. Глубина выше груди — авось не полезет через него крупный зверь, обойдет... С трех сторон Максимиллиан все же насторожил пяток светозвуковых на растяжки. Пальцы стажера двигались привычно, Карнаж только завидовал. Так он пилот, у него совсем иное мастерство...

Если хорошо подумать: кто идет в эмиграцию? Кто не устроился дома. Почему не устроился? А тут уже, как говорится, “возможны варианты”. Если человек недостаточно амбициозный и деятельный, то и в новой стране он из грузчиков-курьеров не выберется. С другой стороны, в благополучном государстве даже таксист или официант — а уж дальнобойщик точно! — зарабатывают поболее иных профессоров из бедных держав. Называется: разница экономик... Ну, типа, ярлык наукообразный прилепили, на чем и успокоились. А на практике оно крайне паршиво выглядит. Особенно для семей тех самых профессоров — будто бы и неглупых, но почему-то нищих...

Упало солнце и ночь обрушилась без объявления войны. Зашелестела трава, завыли хищники, застонали на все голоса жертвы; запах мокрой глины уступил терпкому духу сочных растоптанных стеблей. Ладно, собачья так собачья вахта, чего уж там — хоть бы сам Карнаж на дежурстве не отрубился. Не мальчик, а потрепало ему нервы за самолет неслабо... Стажер и то долго не мог заснуть, хотя применил все уловки, выученные в егерях. И закатывал глаза, и считал оленей, и тихо лежал на спине, думая о хорошем... И все равно погрузился в сон только заполночь, когда в мокрых плоскостях “Сесны” уже отражались лохматые белые звезды.

* * *

Звезды еще сияли в черном-черном небе, когда Штирлиц скатился в проход между разложенными креслами, нашарил “калашников”. Снаружи резко, узнаваемо бил автомат; Карнаж с истинно пилотским хладнокровием отсекал короткие очереди ровно по три патрона каждая.

Стажер вывалился из дверцы:

— Где? Чего?

Пилот гаркнул, не оборачиваясь:

— Если гора идет к вам, а вы не Магомед — п..здуйте от нее скорее!

По закону подлости рогач приперся с восточной стороны, из-за овражка. Там растяжек не ставили, поэтому живой танк подобрался шагов на двести, прежде чем клюющий носом пилот разглядел его в темной сырости. Первым делом Карнаж бросил несколько светозвуковых — но ходячей горе на них оказалось почему-то наплевать. То ли зверь был ранен, и от боли не соображал ничего, то ли его хрупкая психика не вынесла недавнего урагана, то ли его маленькие глазки залепило грязью — что сейчас-то гадать?

Короткая — три патрона. Еще короткая... Лопух ты, Штирлиц, надо было к ночи трассеров напихать через один. А еще обучением в егерях гордился... Куда-то пули уходят, не видно — а этому шагающему танку все пофиг. Вот сколько до него метров? Где бинокль с дальномером? Хотя бы ночник!

— Хорошо, что их не два, — сказал Штирлиц в перерыве между очередями.

— Хорошо, что три, — как-то невпопад согласился пилот.

— Чего, блин, три?

— Три дитенка.

— То есть? — от удивления стажер даже забыл про зверя.

— Если бы Катя не сидела на тридцатой неделе с третьим, за мной бы увязалась. Вот и хорошо, что не...

Пилот заменил магазин, старательно удерживая себя в руках. Зверь подошел уже метров на сто — бежать рогач не мог, но и обычный шаг у него был как человеческая припрыжка. Стажер не паниковал: с отцом и дядей он стрелял россомах в лесах на севере. А россомаха величиной с медведя тоже противник тот еще...