— Блин... Неаккуратно получилось...
— Да и хрен с ними! — отмахнулся Пашка. — Вырубай! Твоя функция выполнена. Дальше пусть без нянек разбираются!
Я со вздохом последовал совету и развернулся к нему всем корпусом:
— Ну? И что у нас плохого?
— Чайку изобрази, — вместо ответа распорядился он. — А то что-то в зобу дыхалку спёрло... Ну, и к нему чего-нибудь там... съедобное! — потребовал он, когда перед нами возникли две горячие чашки ароматного напитка. — Чё ты, как не родной?.. Во! — Он удовлетворённо крякнул и впился зубами в заварное пирожное. — Совсем другой расклад! Всё легшей будет инфу усваивать. Да и излагать тоже.
Несколько секунд мы занимались дегустацией сотворённого мною угощения. Потом Пашка не выдержал:
— Ну чё? Поехали, что ли?
Я хрюкнул прямо в чай:
— Ты хоть суть проблемы-то высвети! Только не так бестолково. Начни с самого начала. Что тебя так... взбудоражило?
Тот шумно, с подвыванием, вздохнул, с самым несчастным видом моргая и двигая бровями:
— Короче... — и замолчал, усиленно работая челюстями.
Я рассмеялся:
— Ну, это совсем коротко!
— Да погоди ты! — дёрнул он усом. — Дай извилины в кучу собрать... Информации — во!.. — махнул он пирожным над головой, обильно посыпав крошками свою шевелюру. — Выше крыши! Не знаю, с чего и начать... Вот если б, — цыкнул он с досадой, — ты на ерунду не отвлекался, а книжки читал, то нам сейчас было бы проще договориться...
— Ну, извини! — пожал я плечами. — Я, вообще-то, делом занимался. Коллективно выстраданным.
— Ты, что ли, вот это "делом" называешь? — он презрительно кивнул в сторону, где несколько минут назад был развёрнут экран. — Так это, позволь тебе напомнить, ты чужие "косяки" выправляешь. Кто не удосужился всё по-человечески сделать.
— Да я не о том! Я про генераторы!
— Не понял...
— Чё "не понял"-то? "Генераторы совести" над Землёй развешивал.
Он даже есть перестал. Пару-другую секунд смотрел на меня , не мигая, и, наконец, разочарованно пропел:
— Вот оно что! Наш пострел, значит, везде поспел... А я-то думаю... С чего бы это вдруг?
— Ты о чём?
— Да моя мне недавно звонила. Извинялась. Ни в жисть не бывало! Всегда молчит до последнего. Как стойкий ленинец. Приходилось всегда мне себя ломать. А, оказывается, вон где собака порылась...
— Ну, извини...
— Да ладно... Чё уж там... За что боролись...
Повисла задумчивая пауза. Но Пашка недолго унывал.
— Да и фиг с ней! — гоготнул он, что-то, видимо, надумав. — Какая, к чёрту, разница? Хоть сама, хоть генератор. Надеюсь, батарейки у него не скоро сядут?
— С чего бы вдруг?
— Покуражиться хочу. Слегка. Ну, не сразу чтоб...
— Твои проблемы.
Он опять вздохнул. Но уже не так тяжко:
— Ну да, ну да... Так я эт' самое: про книжку-то!
— Угу. Я слушаю.
— Понимаешь... — усы его уныло повисли. — Начинать надо больно издалёка: аж с самой, что ни на есть, наиседейшей древности. Ты с Библией как? На "вы"? Или на "ты"?
— Господи! — фыркнул я, не ожидавший от Пашки (От Пашки!) такого вопроса. — Ещё один!
— А кто ещё? — округлил он глаза.
— Так ведь Настин дед с того же начинал допрос. Когда вознамерился браслет мне отдать.
— А... — дошло до него. — Ну-ну... Короче! В двух словах. В библейские времена произошла катастрофа космического масштаба. Там, где сейчас летает чёртова уйма астероидов, была планета.
— Фаэтон? — подсказал я.
Пашка хрюкнул:
— Это, опять-таки, те самые греки дали ему такое имечко. Да и приврали малость. Но, в принципе, не в имени дело. Юрик пишет, что Высшие его Икаром звали.
— Кто? Высшие?
— Ну да! Бог и его команда. Вселенная вообще, как слоёный пирог устроена, а не как там наши дядечки от науки нам втюхивали. Но — об этом потом. Сначала об Икаре. Эта история меня до самых пяток проняла! И, что интересно, мы о ней доси ничегошеньки не знаем!
— Ну почему?.. — не согласился я. — Кое-что, всё-таки, знаем.
— Да-да-да! Я, по наивности, тоже так думал, — усмехнулся он. — В общем, ты — того! Слушай и не перебивай. Ага? У меня самого ещё в мозгах не всё как надо устоялось, потому могу и сбрехнуть невзначай. Но Юрик мне не даст, — похлопал он по моему экземпляру "гроссбуха", так и пролежавшего без движения на краю стола все эти дни.
— Что за Юрик? — наконец-таки обратил я внимание на новое имя, уже второй раз прозвучавшее из его уст.
— Ну, ты как не родной! Ей-Богу! — Пашку аж повело. Он схватил "талмуд" и сунул мне его в лицо вперёд обложкой: — Читай! Кто автор?
Я слегка отстранился и пробубнил:
— "Бабиков Ю. А."
— А я о чём? "Юрий Анатольевич"! Юрик! Царство ему небесное...
— Помер, что ли?
— Ну дык да! — цыкнул Пашка с досадой. — А то б мы его сейчас за хобот и — в нашу команду! Сердце у него, видите ли! А мы по этой милости опять в глубоком пролёте! Как оно всё так... невовремя, яти его мать! Поди теперь, достань его! Приходится самим во всём разбираться...
— Ну и ладно, Икар, так Икар, — напомнил я. — А дальше-то что?
— Вот! — обрадованно тряхнул он своими патлами. — Слушай сюда! — Он отхлебнул из чашки и поморщился: — Блин! Пока трепались, чай остыл... Ну-ка, сотвори чудо... Во! — оценил он обновлённую порцию. — Другое дело. Уже как бы и не моча молодого поросёнка...
Торопясь и обжигаясь, он сделал несколько шумных глотков, и вдохновенно продолжил:
— Этот Икар Боженька готовил нам, как реклостер... Ну, чё смотришь? — споткнулся он на полуслове. — Объясняю для особо неграмотных. Реклостер — это планета-тюрьма для негодяев. Для всего быдла, что на Земле за многотысячелетнюю историю поднакопилось... Да ты слушай-слушай! — увидел он, что ухмылка против воли кривит моё лицо. — Ещё не то запоёшь, когда всё узнаешь!
— Не, Паш, ну ты хоть ври, но как-то поскладнее, — не выдержал я. — Прислушайся: Бог — и тюрьму готовил! Сам-то понял, чё сказал?
— Говорю же, — скуксился он, явно теряя нить рассказа. — Слушай молча и кивай. Возражать потом будешь. Когда весь доклад прочитаю... Знаю я те фишки! И без тебя знаю. "Бог есть любовь"! А потому он, видите ли, не может... И так далее и тому подобное. Может! Ещё как может! Тебе твой Танзуйчик чего сказал? Не слышал?
— Он много чего говорил...
— Он сказал, что Бог — реальная личность. С неограниченными возможностями и способностями. Могу тебе даже портрет его нарисовать.
— Не надо. И так знаю.
— "Знает" он! Я тоже "так" знал. Да теперь прозрел — всё по-другому вижу!
— Да ты про Икар давай. Скачешь с пятого на десятое...
— Так я ж про Икар тебе и талдычу!.. Вселенная вся так Боженькой устроена, что рядом с обитаемым миром обязательно готовится его двойник для отбросов общества. Система, понимаешь? Традиция у них, у Высших, такая.
— Как тридцать первое декабря — так в баню! — не утерпел я.
— Да иди ты сам в ту баню! — обиженно фыркнул "докладчик". — Я ему серьёзные вещи толкаю, а он тут хохмочки строит!
Умора! Кто б говорил!
— Не обижайся, Паш, — похлопал я его по плечу. — Я тебя внимательно слушаю. И нем, как та рыба!
Он немного посопел в чашку и продолжил. Но уже без былого энтузиазма.
— Ну так вот. И это везде так: формируется планетная система, сразу закладываются две пригодных для жизни планеты. Недалеко друг от друга. На одной после всех стадий от амёбы до приматов генетически выводится человек. Подчёркиваю — генетически, в лабораторных условиях! А не как у Дарвина — куда кривая вывезет, методом тыка, то бишь — естественного отбора.
А на другой — тоже готовится флора и фауна, но без человека. Его там ждут. Полноценное питание готовят. То бишь для сволочей. Для тех самых негодяев.
Я едва удержался от язвительного комментария. Но, помня о своём обещании молчать, стиснул зубы и продолжил слушать.
— На первой планете — в нашем случае — на Земле, — опять уже вдохновенно вещал Пашка, быстро позабыв про недавнюю обиду, — создаётся человек. Ему настройкой частоты нейрона коры головного мозга даётся длительность жизни около тысячи лет... Да-да, не смотри на меня так! — заверил Пашка, увидев мою реакцию. — Я не зря тебя про Библию спрашивал. Там тоже написано, что первые люди жили офигительно долго. Один Адам прожил чуть больше девятисот лет.
— Не, Паш, ну это уже ни в какие ворота. Это же сказки недалёких... пастухов...
— Сказки?! — опять с пол-оборота завёлся Пашка и сам себя одёрнул: — Блин! Так мы до ишачьей Пасхи будем препираться... Короче, дальше слушай!.. Но что это была за жизнь? Все биологические процессы и мышление — замедленные. По нашим теперешним понятиям — просто дебилы! И вот, когда человек уже твёрдо стоит на ногах, то есть приносит полноценное потомство безо всяких там сюрпризов и генетических отклонений, человеку производится перенастройка дискретной функции нейрона на более короткую жизнь. Но взамен этого ускоряется мышление и все жизненные процессы.
— Где ты таких словенев понахватался? — искренне удивился я.
— "Где"-"где"! В Караганде! Я ж сказал: у Юрика того! Слухай сюда! Самое интересное начинается... Так вот, человеку дается, как я уже сказал, более короткая жизнь и ускоренное мышление. Обычно везде, на всех планетных системах, жизнь укорачивается вдвое, но взамен ускоряется соображалка. Теперь это уже не вялые и неповоротливые дебилы. Теперь на человека приятно посмотреть и пошшупать. Но всё равно — это ещё не мы. Не такие, как мы, сегодняшние.
А теперь — внимание! — поднял Пашка указательный палец. — С этого момента новорождённому человечеству предоставляется этап самостоятельного развития. Усекаешь? Высшие уже не вмешиваются в ход событий, как было до этого, а только наблюдают за процессом со стороны. Везде, подчёркиваю — везде, на всех обитаемых мирах — этот этап длится около двадцати пяти тысяч лет.
— А потом? — не удержался я от вопроса.
— Во-о-от! — уткнул он в меня тот палец. — В этом-то вся и соль! По завершению эпохи самостоятельного развития Боженькой проводится Суд. Тот самый Страшный Суд. Как там у Юрика написано? — Он торопливо пролистал "гроссбух", нашёл нужное место и торжественно прочитал: — "Обязательный Суд всей общности гуманоидов планеты. Суд проводится Создателем на принципах Высшего права по духовной морали, — по отношению к Добру и Злу". Вот!
Я усмехнулся:
— И кого тогда судить будут? Жалкую кучку? Ведь многие же поперемёрли за такой срок!
— Шарик! Ты балбес! — с сожалением произнёс "докладчик". — Бог судит не тела, а души! Просекаешь разницу? А души бессмертны и внедряются в тела по кругу каждая по девять раз только в нашем пространстве!
— В нашем? — тупо переспросил я. — А что? Потом ещё... где-то?
— Потом ещё два раза в Жёлтом пространстве и один раз, последний, — в Сером, рядом с ангелами. Теперь уже с открытой памятью всех предыдущих воплощений.
— Блин! Паш! — не выдержал я в конце концов. — "Серое"! "Фиолетовое"! "Жёлтое"! И ты веришь во всю эту хрень?!
Он хотел ещё чем-то дополнить свой "доклад", но после моих слов споткнулся на полуслове, одарил меня долгим взглядом, покусывая ус, и притух.
— Какая жаль... — с кислой миной промямлил он едва слышно. — Если даже ты этого не понимаешь... Чего уж тогда про других-то говорить?..
И с отсутствующим видом стал молча хлебать свой остывший чай.
Честное слово, я не хотел его обижать! Но всё мое астрономическое мировоззрение, впитанное с малых лет, противилось той полу-религиозной ахинее, что он сейчас выливал на мою бедную голову! Шерсть вставала дыбом от того, что он мне тут наговорил! Даже, несмотря на моё увлечение астрологией, что было явной уступкой средневековому мракобесию, как говорили в советское время, Пашкино повествование просто не лезло ни в какие ворота! Ну, положим, астрология в своё время убедила меня безупречной логикой и явным соответствием текущему положению дел. Она вписывалась, и довольно удачно, во многие жизненные циклы и ритмы жизнедеятельности. Правда, тогда тоже приходилось многое просто на веру брать.
Но это! Какая-то бездоказательная болтовня с претензией на истину в последней инстанции.
— Паш, — осторожно попробовал я навести мосты к его упавшему настроению. — Убеди меня. Предоставь доказательства. Может, я и поверю?
Он хмыкнул и выразительно скосил глаза на браслет:
— Вон оно, доказательство. У тебя на руке. Мне не веришь — спроси у своего всезнайки!
— Спрошу. Но только после того, как ты мне, всё-таки, скажешь, на кой нам тот Юпитер сдался?
— Хм! Быстрый какой! Щас скажу, а ты опять меня в ереси начнёшь обвинять! На фиг! Или слушай всё, или ничего! Вот тебе мой ультиматум! — Пашка даже ребром ладони провёл по столу разделительную линию и выгнул шею, требовательно уставившись мне в лицо. — Что выбираешь?
— Ну... — замялся я, припёртый к стенке, и попытался скаламбурить: — Я тебя выбираю...
Тот в запале не сразу сообразил, что я вставил Простоквашинскую фразочку, и удивлённо отшатнулся:
— Не понял!..
— Да чё там "не понял"? Трепись дальше. Я терпеливо слушаю.
Хотел добавить: "любую ересь", но вовремя сдержался, изображая прилежного ученика.
— Хм! Ладно... — И вдруг Пашка скроил жалкую физиономию: — Вовчик! Ну я ж серьёзно! Дай всё по порядку изложить, а уж потом будешь изгаляться и топтать меня своими сапогами, ага?
— Ну, я ж сказал: трепись!
Пашка пригубил остатки чая, скривился, но ничего по поводу его вкуса не сказал, рассеянно озирая стол с угощениями.
— А на чём это я это... остановился-то?
Я пожал плечами:
— Чего-то там про Страшный Суд...
— Да какой он там Страшный, к едреней фене? Справедливый! Это наши церковники в штаны наложили, когда им Енох всю, как есть, ижицу расписал. Теперь они от него, как чёрт от ладана шарахаются. А предстоящий Суд называют Страшным.
— Какой ещё "евнух"?
— Да Енох, а не "евнух"! — окрысился Пашка и замахал на меня руками: — Не сейчас! Потом! О нём вообще — отдельный разговор. Не будем валить всё в одну кучу. А то опять припаяешь мне, чего и не говорил... Ка-ро-че! — прервал он сам себя. — Излагаю по порядку!
После Суда всех сволочей переселяют на реклостер. Надеюсь, не забыл, что это такое? — И после того, как я нехотя крутнул головой, мол, не забыл, он продолжил: — Там они живут самостоятельно, но без права выхода в космос. Боженька окружает реклостер зоной озверения... Не крути башкой, а слушай! — пресёк он в зародыше мою язвительную ухмылку. — Я знаю, что говорю... Зона озверения названа так потому, что при её пересечении у человека отключается Душа и остаётся одно только тело со звериными инстинктами. А в таком состоянии кораблём, сам понимаешь, много не нарулишь.
— Не, Паш, ну есть же там... автоматика, в конце концов...
— Да погоди ты! — выставил он перед собой ладонь, защищаясь от моих расспросов. — Погоди со своей автоматикой! Не отвлекайся на ерунду. Раз говорю, значит так оно и есть. Я тут никак до сути дела не дойду, а ты...
Вот. А живущие в Добре, то есть, по совести, остаются на родной планете, в нашем случае — на Земле, которая проходит биосферное обновление. Ну, то есть, очищается от следов неразумного хозяйствования.
