Metanoia

Я почти не помню уже, как было то со мной. Случилось это многие сотни лет назад. Будучи злонамеренно пробужденным, я увидел над собой огромного призрачного паука, медленно шевелящего полупрозрачными красноватыми лапками. Волоски на них шевелились от пробиравшегося в крошечное, подобное бойнице, окно, ветра, жвала опускались к моему лицу в то время как я, парализованный, загипнотизированный, завороженный, приподнявшийся на локтях, не способен был ни кричать, ни бежать, ни протянуть руку за ножом, спрятанным под подушкой.

-Отныне ты служишь Королю...— прошептал паук хриплым голосом престарелой развратницы. — С этого мгновения ты рыцарь при дворе его и должен явиться чтобы первое получить приказание. Утром же отправляйся в путь.

Он исчез, а я упал на подушки, поражаясь тому, что сердце мое не билось чаще и я не чувствовал никакого волнения. Мне кажется, что именно это и убедило меня в истинности всего произошедшего и в необходимости следовать указаниям. Путешествие это было слишком долгим и унылым для того, чтобы рассказывать о нем и закончилось вдали от любого из Королевских Дворцов. Меня встретил в маленькой грязной деревне один из Его многочисленных колдунов, ожидавший моего прихода более двадцати лет, снабдивший меня оружием и доспехами и отправившийся со мной в первый из моих походов. Помнится, я убил его, когда он попытался отравить меня во сне.

Вздохнув, я посмотрел на левую руку свою, извилистые шрамы на ней, напоминавшие о прежних неуместных битвах и великолепных предательствах. Воспоминания становились равноценными, нечто странное происходило с ними и я не был уверен, имелись ли они до того, как я решал, что помню нечто, я подозревал в них самовлюбленную конфабуляцию и не было никого, кто мог бы подтвердить мне что-либо из того, что я считал свершившимся когда-то.

-Какой он, наш Король? — только сейчас обратил я внимание на то, что украшением для ее ногтей было изображение герба. На серебряном поле под кровоточащим мечом спаривались красный дракон и черный единорог, причем оба были мужского пола.

-О! — ее улыбка напомнила мне о расцветающей радуге. — Он великолепен! Я происхожу из крестьян, мне труднее сопротивляться великолепию его. Я стояла однажды в зале, куда он вошел, возле самой стены. Передо мной были тысячи людей, я не видела и не слышала его, но все же почувствовала, когда он появился и не смогла сдержаться. От великолепия его оргазмы один за другим приходили ко мне, я опустилась на пол, прижалась к стене и плакала, наслаждаясь.

Я покачал головой, не в силах поверить ее истории. Улыбка ее была чиста, слова скользили друг за другом так, как будто много раз совершали то. Возможно, ни один из рассказов не заслуживала моего доверия.

-Герцог Териак находится неподалеку. Вы можете попросить помощи у него.

Это имя показалось мне знакомым, нечто во мне ответило на него, возгорелось и затрепетало и могло это означать лишь некую близость нашу, совместную память. Мы могли быть любовниками или врагами, он мог быть братом мне или же отнять у меня женщину. Связь между нами могла быть установлена моим сиюминутным восхищением титулом, прозвучавшим удивительно красиво в сочетании со странным именем или же древним ненавидящим родством.

-Где именно?

Она вздохнула, выдвинула левый ящик стола, достала из него еще одну спичечную коробку, на сей раз намного меньших размеров и без этикетки вовсе и протянула мне. Принимая у нее сие подношение, я случайно прикоснулся к кончикам ее пальцев, оказавшихся прохладными и поразительно мягкими.

Подозревая наличие в хранилище том еще одного червя, я открыл его с ухмылкой привычного к чудесам.

Но увидел я золотую серьгу в виде морского конька, означавшую, что в этом облике были проколоты уши мои.

Я уже взял ее в левую руку и поднял почти до виска, когда девушка вскочила и бросилась ко мне.

-Простите, я ошиблась! — она выхватила у меня серьгу, бросила ее обратно в коробку. Вернулась к столу, достала из него маленькую черную шкатулку и отдала ее мне. Проведя по мочкам ушей, я убедился в том, что не были они приспособлены для ношения серег. Смущенная и взволнованная, с покрасневшими щеками, она выглядела еще более соблазнительной, чем ранее. Разорванная рубашка соскользнула с ее плеча и левая грудь, лишь наполовину прикрытая священным кружевом, предстала перед взором моим, вынудив напрячься плоть. На мгновение я задумался о том, чтобы превратить себя в существо неразумное, ведь многое я мог бы позднее отнести на счет поврежденного внешнего мозга, но если она была права и Король лично обратил внимание на меня, то все мои поступки подлежали отныне строгому суду с Его стороны и могли быть наказаны с немыслимой непоследовательностью. Непредсказуемость Короля была также одной из причин, по которой следовало тщательно рассматривать все условия происходящего. Быть может, он и желал бы, чтобы я совершил насилие над этой девой, ибо великий воин или мудрец мог родиться от этого. Не имея ни одного знака, лишенный обычных своих последователей, неспособный выйти на связь со спутником-советником, я не мог определить Его волю и намерения. Зная, что разум почитается Им превыше всего и имея определение Его от сидевшей напротив меня, я все же предпочел удержаться от насилия.

Пластиковая шкатулка, исцарапанная, со сбитыми уголками, казалась недостойным хранилищем для великих тайн и когда я открыл ее, то обнаружил лежащую на черном бархате, скованную и безмолвную по вине кляпа во рту девушку ростом не больше моего члена в напряженном состоянии. Как только крышка поднялась, она попыталась вырваться, вспорхнула, взмахнув прозрачными крыльями, но поднялась лишь до моих глаз, остановленная тонкой цепью.

-Это одна из сотен единокровных сестер герцога. Она всегда знает, где он находится и с удовольствием отведет вас к нему.

Мерзкое существо металось перед моим лицом, мерцая радужно переливающимися крыльями. Руки ее были скованы, широкий черный ошейник сжимал шею, короткая светлая коса болталась на правом плече. С ненавистью смотрела она на меня, как будто бы я был пленившим ее.

Я протянул к ней руку, но она отпрянула от меня, сдвинув шкатулку.

-Не бойся. — это жалкое создание вызывало у меня лишь отвращение.— Когда я встречусь с герцогом, то отпущу тебя.

-Этого делать нельзя. Она осуждена на вечное служение. Отдайте ее герцогу, пусть он решает, как быть с ней дальше.

Я кивнул, отсоединяя серебряное кольцо от стенки шкатулки и помещая его на указательный палец.

-В соседней комнате вы найдете одежду и оружие. — она выпрямилась на стуле, стараясь сделать улыбку ободряющей, что еще больше разозлило меня. — Желаю вам удачи, рыцарь!

Я дернул цепочку, вынуждая летунью следовать за собой и вышел из комнаты, громко захлопнув дверь. Вторая в том ряду была круглой и светло-голубой, с квадратной стальной ручкой. Летунья дергалась, пыталась вырваться, натягивала цепочку и я поражался ее глупому упорству.

Возле черных стен той комнаты я обнаружил множество шкафчиков из красного металла, в которых хранилась самая разнообразная одежда. Отвергнув оранжевый комбинезон и темно-серую униформу, черный костюм и куртку из кожи демона, я открыл очередную покрытую выбоинами мятую дверцу с полки за ней на меня воззрился черный череп. Лишенный нижней челюсти, зелеными, остро заточенными кривыми зубами цеплявшийся за край полки, он смотрел на меня пустыми глазницами, из которых левая была вдвое больше правой. Приподняв крышку черепа, легко повернувшуюся на золотых петлях, я обнаружил в нем упаковку сигарет с изображением гильотины на ней и крошечную ампулу, заполненную вязкой прозрачной жидкостью. Стоило мне взять ее в руки, как скованная летунья натянула цепочку и зашипела сквозь кляп. Улыбнувшись, я приблизил к ней ампулу и она заметалась, резко меняя высоту, совершая рывки из стороны в сторону. Все, что причиняло ей страдание, было приятным для меня. Рано или поздно я приходил к такому выводу относительно всех женщин, с которыми вступал в близкие отношения, она же, вдобавок ко всему, была еще и преступницей, чьи неведомые и совершенно неинтересные мне прегрешения могли угрожать сущему, посему я чувствовал себя вправе подвергнуть ее любым сияющим пыткам.

Я надел черные брюки и сорочку, красную кожаную куртку и высокие сапоги, я повесил на широкий ремень короткий меч и мелкокалиберный пистолет, я остался доволен собой. Все было простым и приятным, я мог считать себя достойным и готовым к путешествию. Летунья настойчиво тянула меня к выходу из комнаты, тряся головой в отрицании неведомого.

Но меч был легким, лишенным узора, черная рукоять его не имела украшений и внутри нее едва ли имелись защищающие письмена. Крошечные выбоинки и царапины обживали лезвие, ножны и ремни их чешуйками исходили потертой желтоватой кожи, это оружие должно было знать и помнить правомочную смерть.

Пистолет, принадлежавший к неизвестному мне виду, хранил в обойме не больше десяти пуль, как смог я представить, исходя из размеров верхней. Черное гладкое тело извергало приторный аромат маслянистых цветов, боек был немного сбит, что-то тихо звенело в механизме и я сомневался, что он пригоден для боя, но не решался произвести пробный выстрел, опасаясь рикошета или иного неприятного происшествия.

Я помнил великолепное оружие принадлежащим мне, многослойные мечи, на которых сама собой появлялась гравировка, живописующая мои победы и неудачи, больше последних, чем первых, удивительные огнестрельные механизмы, созданные аутичными мастерами, сложнейшие гибельные устройства, представление о принципах работы которых, сколько бы колдуны ни объясняли его, вызывало у меня только тошноту и головокружение. Все это было утеряно в зловонных надрывных пустынях, разрушено враждебной магией, разбито на полях сражений, но я не сожалел и не горевал о самовольных утратах. Я знал, что больше ничего не будет и это успокаивало меня, придавало мне расслабленную уверенность.

Время чудес закончилось, Король объявил об этом на прошлой неделе. Быть может, теперь и я лишусь определенности.

Я вернулся в коридор и поразился ему. Под потолком его теперь бредили цветами-паразитами яркие жгуты лиан, перепутавшиеся с толстыми черными кабелями, с потемневших стен сползали мокрые плакаты, призывавшие меня быть заедино с плоскогрудой блондинкой, вооруженной штурмовой винтовкой, тонкие синие змеи с желтыми полосами на маслянистой чешуе скользили в углах между стенами и полом, все устремляясь прочь от комнаты, где я освободился.

Надломленные провода давали пищу стальным цветам, в стенной нише совершал свое неутомимое движение поршень, вращая поскрипывавшее колесо, все хотело быть машиной, все мечтало хотя бы притвориться ею, дабы обрести покой и могущество.

Осторожно ступая, чтобы не встать в радужные лужи, мертвыми медузами растекшиеся по полу, я заглянул в соседнюю комнату. Девушки уже не было здесь, а покосившийся стол выглядел так, как будто не один десяток лет простоял в этом улыбчивом запустении. Из возникшего за это время напротив двери окна, загрязненного тысячью порочных воспоминаний, пробирался в комнату тусклый свет, осторожный развратник, которого возбуждали непристойные надписи и рисунки, вырезанные ножом на столешнице.

Усмехнувшись, я отвернулся. Летунья ногами и руками вцепилась в одну из лиан, полагая, должно быть, что сможет удержаться на ней и я, устав от ее сопротивления или восхитившись им, дарую ей свободу. Но мне было достаточно один раз дернуть рукой, чтобы она сорвалась и едва не упала. Только у самого пола смогла она остановить падение и вспорхнула к моему лицу, где и попыталась ударить меня ногой в глаз.

Я клацнул зубами и она отпрянула. Угроза успокоила ее и мы двинулись прочь, преодолевая электрические заросли, вдыхая прилипчивые ароматы. Один поворот налево в конце коридора и мы оказались возле выхода, за которым, после четырех черных ступеней со сбитыми углами, простирался производящий кошмары лес.

Мне было легко узнать его. Несмотря на то, что местоположение его постоянно менялось, суть оставалась неизменной и ощущение искрящейся пустоты, одолевающее каждого, оказывающегося в нем, невозможно забыть или подделать, как и любую другую ошибку. Много раз я направлялся в его мерцающую чащобу для того, чтобы уничтожить неожиданных чудовищ, но почти всегда поиски мои заканчивались неудачей.

Его деревья, покрытые чешуей, перьями, мехом или корой, исходящие щупальцами, выбрасывающие к случайному путнику стрекала или остающиеся совершенно безобидными, являли собой удивительные образования, в большинстве своем непригодные для огня. Внутри них, если удавалось при помощи каких-либо механизмов свергнуть эту оскорбляющую сознание высоту, можно было обнаружить провода и трубки с обжигающими и ядовитыми жидкостями, мышцы и вены, пульсирующие органы, подобных которым мне не доводилось встречать ни в одном анатомическом кодексе.

Именно здесь возникали, если верить некоторым колдунам, все враги Короля. Ужасающие твари, разрушавшие города и убивавшие лучших рыцарей, великолепные чудовища, сиятельные мятежники, болезненные еретики происходили от вызванного легчайшим ветерком движения этих деревьев. Простолюдины опасались и приближаться к ним. Только те, кто защищен был эксплицитной броней и лучшим колдовством вступали в его неподвижную тень, ведомые чужой волей, не представляющие, каким должен быть результат.

Мне нечего было бояться, ведь я оказался здесь случайно, не имея к тому никакого желания или побуждения. Для меня не создано чудовища, которое я был бы послан убит, не приготовлено ведьмы, что могла бы меня совратить. Путь мой ведет прочь из этих неудобных мест и одним уже только своим намерением покинуть их я защищен более надежно, чем любым скафандром.

Летунья же не испытывала страха. Мне показалось, что, оказавшись в лесу, она обрадовалась его свободному пространству. Поднявшись над моей головой, она кружилась, треща крыльями и подергивая цепочку. Я отмечал неоднократно, что женщины всегда чувствовали себя в этом лесу лучше, чем мужчины.

Над нами пролетело нечто огромное, размахом крыльев сравнимое с кошмаром, мелькнуло тенью увядающего желания. Я успел заметить только острые окончания крыльев, схватиться за кобуру и усмехнуться тому. Как будто бы здесь могло оказаться полезным подобное оружие.

Призраки перепрыгивали с ветки на ветку, пушистые метафоры выглядывали из своих уютных гнезд, лемуры пели хвалебные песни забвению, силлогизмы подвывали вдали, колючие рифмы перебегали из норы в нору. В другое время я позабавился бы, охотясь на них, стреляя в них уже только ради развлечения, но сейчас это было недостойно по отношению к Герцогу и потому я лишь ускорял шаг, следуя за своей пленницей.

Она, как это часто случается со всеми поводырями, вела меня к шуму.

Я слышал его уже долгое время, тягучее стаккато металлического прозрения. Сперва я подумал даже, что то один из моих собратьев рыцарей ведет бой с очередным символическим чудовищем и обрадовался возможности встретиться с равным себе и, быть может, помочь ему в подвиге его. Но, увы, надежды мои угасли как только я различил в том звуке ритмичное увещевание проповеди, настойчивую вибрацию вожделения и вскоре, вместе с тем, как поредел лес, мы оказались рядом с удивительными машинами, всегда вызывавшими у меня жгучее презрение.