— Ладно, расслабься, Ротми... Сейчас я её сам спрошу, свободно ли ее сердце...
Маркулус встал, расправил плечи и пригладил волнистые волосы. Он пропел бархатным голосом:
— Джаннет Ирокоптор! Можно тебя на пару слов?
Я удивлённо на него посмотрела и кинула взгляд на Ротмерана. Мой друг выглядел обиженным и рассерженным, он упорно смотрел в сторону. Сейчас я уже знаю, что ему не понравилось такое панибратское обращение к его собственной персоне, но тогда я сильно удивилась и даже встревожилась.
Тем временем парню надоело ждать моего ответа, и он просто подтащил меня к окну и встал на колени.
— Джан! Я полюбил тебя с самого первого взгляда! Это, конечно, не подходящий момент, но... Стань моей девушкой!
Маркулус приник к моей ладони и начал её целовать. Лиззи и Теодор хихикнули, а Ротмеран сложил руки на груди и криво усмехнулся. Я воскликнула, отдергивая ладонь:
— Шутки у тебя дурацкие!
Маркулус недовольно выговорил:
— Я не вру, Джаннет! Через несколько часов нас могут разлучить навсегда, но, благодаря моему отцу, мы сможем выпутаться из этого затруднительного положения. Тебе не придется гнуть спину ради Обезьян, ты будешь жить в достатке, богатая и обожаемая всеми!
— Хватит уже! Это не смешно, Маркулус!
— Почему ты не веришь мне?— искренне изумился парень, пытаясь вновь поймать мою руку своими большими и теплыми ладонями. — Я тебе противен?
Я была вынуждена отойти подальше от него.
— Все, вы пошутили, а я посмеялась. Вопрос закрыт! — с этими словами я уселась рядом с Либби.
Она же удивлённо округлила глаза и принялась шептать мне на ухо:
— Ты что, не видишь, что он влюблен по уши? Это же какая прекрасная возможность!
— Я никогда не выйду замуж по расчету!!! — свирепо ответила я, отодвинувшись от нее подальше.
Все эти глупости меня совсем не занимали. Я замерзла и порядком устала сидеть в этом карцере, особенно в такой странной компании. Но поделать ничего нельзя было, и я устроилась поудобнее на жестком полу, с твердой уверенностью, что завтра все плохое непременно закончится. Какая же я была наивная!
В этот момент дверь, ведущая в нашу клетку, открылась. К нам вошла старушка Амбопа. Она опять была парадно одета, взирала на всех с некоторым пренебрежением. Мы, прервав наши занятия, подошли к выходу и выстроились в одну линию, как предписывали правила. Едва мы приготовились слушать, как она начала говорить, медленно роняя слова:
— Сегодня великий для вас день. Вы уже готовы к тому, чтобы всю жизнь посвятить нашему миру и служению Королю. Сейчас вы пройдёте церемонию, а потом вас отошлют по отдельности в наши храмы.
Наверное, к её огромному удивлению, никто не стал прыгать от радости и восхвалять этот день. Наоборот, все состроили ужасные мины, а меня и Ротмерана стало подташнивать. Мой друг возмущённо спросил:
— А без рассылания по храмам нельзя? Амб, — мы так всегда её называли, — мы же с Джаннет с детства знакомы...
— Эй!!! Если их оставляете, то и нас тоже! — Либби взяла за руку брата и надула губы.
Маркулус же возмущенно засопел и вытащил из кармана чековую книжку.
Амбопа обескуражено помотала головой. Старушка, спросив у ребят разрешения, вывела нас наружу, в небольшой сад, где всем заправляли "краснокожие". Это маленькое дряхлое существо было нам не безразлично, она растила нас и дала образование, поэтому прекрасно понимала, что если уж что-то взбрело нам в голову, то мы от этого не отступимся. Обезьяна, встав на цыпочки и прижав нас к своим морщинистым щекам, быстро заговорила:
— Джаннет, Ротмеран... Я знаю, что вы не почитаете нашу веру и обычаи. Но у вас хватило ума притворяться. Хочу рассказать вам, что мой сын, Крагус...
— Что??!!!!!— нашему удивлению не было предела, но мы тут же затихли под взглядом няньки.
— Это не важно! Мой сын приказал мне следить за вами обоими. Вы — единственные младшие потомки двух братьев, которые дали нашей расе самый действенный отпор. Тедеус Ирокоптор и его брат Дорждан — самые великие из последних героев человечества. Он боится, что вы тоже поднимите восстание. Меня приставили к вам, как няньку... Теперь вас хотят убить поодиночке. Я не могу упросить командование, чтобы вас оставили в живых, но выход все равно есть... Просто поднимите бунт. Вас посадят в тюрьму, где вам больше не придется притворяться.
Мы были потрясены. Амбопа — мать того здоровенного и грязного бугая? И, тем не менее, она решила помочь нам?!
Старая обезьяна после этой тирады опять крепко прижалась к нам и шепнула:
— Я надеюсь, что вы выживете...
Мы выпрямились, толком и не решив, что же предпринять. Ротмеран почти незаметно кивнул мне, а потом скорчил злобную мину. Я принялась громко кричать, что ни за что не буду подчиняться позорному обезьяньему племени, а мой брат подхватил, что снесёт голову Королю, если он попытается управлять нами. Несколько десятков обезьян, работавших неподалеку, побросали свои лейки и лопатки и уставились на нас, как на идиотов. Из-за нашего железного ящика, где мы и куковали в течение последних нескольких дней, почти мгновенно выбежало несколько высоких накаченных бойцов, которые служили охранниками. Мы с другом переглянулись, но роль нужно было сыграть до конца, поэтому пришлось приготовиться к бою. Как ни странно, никакого страха я не испытывала, хоть и впервые выступала против своих врагов в открытую. Я сложила руку в кулак и влепила первому охраннику в нос, а Ротмеран отшвырнул от меня второго. Кажется, я даже завизжала от радости, когда обнаружила на щеке капли чужой крови. Дразнящий металлический запах просто опьянил меня — так пахла месть. Я окончательно потеряла голову.
Мы успели вырубить около десятка охранников, но всё-таки противники были нам не по зубам. Позади меня появилась Амбопа, держащая электрошокер, вот его антенны коснулись меня... Яркий-яркий белый цвет застлал мне глаза.
Очнулась я от осторожного прикосновения ко лбу. Кто-то протирал моё лицо влажной тряпкой. Открыв глаза, я увидела встревоженное лицо Ротмерана:
— Ты в порядке, Джан?
— Кажется, живая... А что случилось?
Под моим вопросительным взглядом он продолжал говорить:
— Эта старая стерва та еще нянька! Она так тебя током шандарахнула, что у тебя искры из глаз посыпались. Еле тебя обезьяны дотащили в медпункт, а я с тобой навязался.
— Спасибо... — мои голосовые связки, казалось, не использовались несколько лет, так противно было говорить, — Спасибо за все...
Однако сразу после чувства благодарности появились другие мысли, я опять заговорила, надрывая измученное горло:
— Что будет с нами? Нас за сумасшедших не считают? — от волнения, чтобы видеть лицо друга, отступившего в тень, я приподнялась на локте, но тут же почувствовала боль, будто внутри меня все рёбра были изрядно помяты и, наверно, покрыты трещинами. Это заставило меня судорожно охнуть.
Должно быть, вид я имела весьма неприятный, поскольку мой брат отошёл ещё дальше от меня и глухо, словно слова вырывались из ужасно далёкой пропасти, ответил:
— Я ничего не знаю. Мне сказали, что нас будут судить...
Как же иногда печально для людей складываются благоприятные, удачные обстоятельства! В этой комнате, тускло освещенной и сырой, больше похожей на склеп с каменными стенами, я с другом провела несколько бесконечно долгих часов. Опять... Мы могли бы составить прекрасный план побега, но сил думать у меня не было, а Ротмеран, похоже, не собирался начинать разговор. Молчание, которое наполняло помещение, было таким, что и впрямь думалось, что я попала в могилу раньше времени. Мой друг с момента нашего последнего разговора не вставал из своего угла, а я лежала смирно, на высокой лежанке, устроенной им для меня. Единственное, что мне оставалось делать, так это просто ждать, пока моё тело не придёт в норму и рассматривать большие обтесанные камни, покрывающие не только пол и стены, но и потолок. Каждая клеточка моего бедного организма была похожа на сгусток боли, и это совсем не придавало бодрости и не способствовало мышлению. Но уже сравнительно скоро я могла шевелить конечностями более-менее спокойно. Повернув голову, я увидела, что Ротмеран сидит в углу, сложив руки на груди. Вот кому всё нипочём! Он тихонько похрапывал!
Я, пока он не видит, попыталась встать. Как это ни странно, всё было в норме, даже стало приятно, что я могу шевелиться. Но не успела я сделать и пары осторожных шагов, как за моей спиной неслышно отворилась дверь, в лицо ударил сноп яркого электрического света. Я застыла, стоя у края лежанки, точно вор, которого застукали в момент кражи. На пороге камеры появилась всё та же Амбопа, даже не сменившая наряда. Она нарочито громко спросила меня о самочувствии и, толком не интересуясь ответом, достала из-за пазухи постановление на заключение в тюрьму. Приговор был неутешительный — пожизненное заключение в тюрьме для ослушников. Вот только стоит ли радоваться такому исходу событий? Как знать...
Глава 4 "Тюрьма"
— О! еще двоих молоденьких в каталажку сунули!— раздались весёлые голоса из соседних камер,— а вас за что?
— Небось, супчик сами осмелились приготовить? — захихикали из другой.
— Да что, сейчас всех подряд неволят...
Я поднялась из угла клетки, куда меня весьма грубо швырнули, и потёрла исцарапанное лицо ладонью. Ротмеран утёр кровь с губы.
В тюрьму, естественно, мы попадать (для видимости) не хотели, поэтому охранники нас очень "вежливо" принудили к этому, да так, что чуть не выбили Ротмерану зубы. Впрочем, и со мной не сильно-то церемонились. Мой друг тут же тихо спросил:
— Как выбираться отсюда будем? Ждать? Бежать? Как и куда?
— Я не знаю,— прошептала я и привалилась к плечу друга. — Не оплошали ли мы?..
— Эй!— раздалось из одной отдаленной камеры,— не плачьте! Мы тут уже два года сидим, и ничего! Кормят-поят, и ладно. А что мы на самом деле о них думаем, им плевать.
— А если скучно станет, поиграйте в слова, или читайте записки на стенках. Нам всегда помогает, жалко, что нет новых выпусков...— утешительно прозвучали голоса с крайней. — Вам-то повезло, а Эрик совсем один сидит...
Из соседней клетки на нас тоскливо взглянул худенький парнишка примерно нашего возраста. На бледном исхудалом лице горели за стёклами очков ярко-синие глаза. Лохмотья на нем были неопределённого цвета.
Мы переглянулись. Кажется, зря мы все-таки доверились старой обезьяне, ведь отсюда обратной дороги нет, разве что только в крематорий...
Ротмеран встал и начал рыться в карманах. Мы с ним увлекались механикой, набор собственноручно сделанных отвёрточек всегда лежал в его кармане. Он выгреб самые полезные вещи: моток бечёвы, отвёртки, проволочку, зажигалку, ножницы и блокнот с ручкой, которая может писать ультрафиолетом, на середину и сказал мне:
— Посмотри, что у тебя есть.
Я лениво запустила руку в карман. Упаковка биопластика, которую я стоически берегла в течение нашего заточения в замке главного "Краснокожего", лупа и бумага пошли в нашу кучу.
— Теперь давай думать, что можно делать со всем этим.
Но и так было понятно, что мега-пушку из этого не сделать, сколько ни перекладывай эти предметы в различных комбинациях... Первой потеряла терпение я и, подперев голову рукой, сказала другу:
— Ну что, апельсин...
— Надоело, мы уже миллион слов вспомнили, не знаю я! Давай чем-нибудь другим займёмся!— простонал Ротмеран, припоминая слово на "й", почитаем записки на стенах, уборку сделаем, что ли...
— Да что тут читать-то? Записки типа — я не виноват, меня подставили? — с сарказмом поинтересовалась я.
Мы находились в камере уже два дня и умирали со скуки. Мне и Ротмерану казалось невозможным сидеть просто так, без дела, тупо уставившись в стену. Поскольку спать нам совсем не хотелось, мы сорок восемь часов играли в слова на известных нам двух языках (всех учили человеческому и обезьяньему).
— Давай подумаем о нашем положении, хотя бы,— едко заметил он.
— Ну, давай. Дано — мы в клетке, родных никаких. Значит, придется полагаться только на свои силы. Как я думаю, эта тюрьма — место, куда "сбагривают" всех ненужных людей, не подходящих в слуги обезьянам. Какие выводы?
— То, что мы крупно вляпались, — усмехнулся мой товарищ.
— Верно. А еще?
— Хм... Если ненужных людей стаскивают в одно место, то это связано с угрозой восстания.
— Ага, правильно мыслишь... Но есть еще кое-что.
— Да. Если возникнут проблемы, то очень легко избавиться от всех ненужных людей одним ударом. Быстро, удобно...
Мы посмотрели друг на друга и криво ухмыльнулись. Да, наверное, из нас получились бы неплохие наследники незабвенных Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Только как-то от наших догадок не очень весело становится.
— Э... — я почесала в затылке. — А, может, это все наше буйное воображение? Ну, мы же много чего уже придумали, и все это оказалось полнейшей чушью...
— Ну, вообще-то, нам-то какая разница? Все равно мы ничего не сможем сделать, так что даже беспокоиться об этом не стоит, так? — неопределенным тоном протянул Ротмеран.
— Ага, и никто из нас не узнает, о том, что происходит, пока ему голову взрывом не оторвет, если повезет, конечно... — нарочито веселым тоном подытожила я.
— Слушай, давай забудем про все это, а? Может, почитаем послания?— почти жалобно сказал мой единственный друг на этой планете.
— Давай на потом оставим, будем терпеть и обходиться подручными средствами... Не надо тратить последнее чтиво...
Вот уже несколько суток мы находились в довольно просторных клетках, сделанных из железа и запираемых на навесной замок. В нашей находились две лежанки из сена, а в углу закрытый уголок — ванная комната. Открыть замок на клетке было делом одной минуты, только вот куда идти? Территория этой "тюрьмы" была под бдительной охраной, мы видели высоких и накачанных охранников-обезьян, патрулировавших периметр. Несколько раз в день сквозь прутья решетки нам проталкивали контейнеры с едой, имелась теплая вода (топись — не хочу), душевая кабинка и прочее. В общем, сносные условия, если бы не "сплин". Я и Ротмеран пробыли здесь меньше недели, но порой хотелось лезть на стену от скуки. Наверное, через несколько лет пребывания здесь мы просто сойдем с ума и, быть может, просто поубиваем друг друга или покончим жизнь самоубийством. Единственным утешением были разговоры с "товарищами по несчастью". Например, Эрик оказался весьма приятным собеседником. Его семья обожала "краснокожих", поэтому он остался один уже в пять лет. Оказалось, он был чрезвычайно одаренным человеком, настоящим гением. Несколько лет назад этот одинокий паренек сильно навредил Крагусу, а потом ему пришлось скрываться в канализации. Один единственный раз он выбрался наружу, где его тут же и поймали. Вот уже год он сидит в клетке, и, похоже, одиночество не очень хорошо сказалось на нем. Порой Эрик даже разговаривал сам с собой. Но, в принципе, он был довольно милым и спокойным, поэтому я быстро начала испытывать к нему нечто вроде дружеской привязанности.
