Дети солнца

— Попадание в левый борт...попадание в кормовой рефлектор...внутреннее повреждение в отсеке 4-бис...

"Горномор" чертыхнулся, спотыкаясь о вражеский мегаватт и с натугой, которую я почувствовал нутром, рванул в сторону.

Резкий приступ тошноты , и на мои плечи разом легла вся масса моего скафандра...

Чччто происходит?!..

... словно тяжелой кувалдой — удар в спину. Едва успеваю упереться руками в рога штурвала наводки...

-Вот он!— раздался крик в интеркоме,— рядом! Гаси его!.. Выстрел!!!

Я услышал удаляющийся рев тяжелой торпеды, выпущенной по далекому врагу. Причем это была не мелкая сошка, на всякую шушеру торпеды не тратят. Артоп , как будто избавившись от тяжести двадцати тонного "Бульдога", сразу взмыл штопором вверх. Я попытался разглядеть удаляющуюся торпеду на панораме, но она уже скрылась из видимости.

Тяжесть скафандра стала более терпимой.

Спустя секунды до меня донесся мощный раскатистый гром, подавляющий все звуки вокруг и, как показалось, заглушающий мысли. В интеркоме наступила тишина, прервавшаяся радостными криками торпедной команды.

-Есть! Горит! Горит!

Я увеличил масштаб. Где-то далеко, за кормой артопа, все еще с резкими хлопками и гулом распускался огромный— даже по космическим масштабам — фиолетово-белый цветок. Он еще не раскрылся до конца и я мог видеть как сквозь эту фиолетовую красоту еще видны какие-то слабые очертания вражеского цхе-тхематца.

Да— а. Еще один плюс хронотакта— видеть в замедленном времени взрыв вражеского крейсера, насладиться, так сказать, его агонией...хотя о чем я? После попадания в него он ,наверное, взорвался за тысячные доли секунды, оставив после себя обломки, радиацию и кусочки— маленькие такие— паучков.

Броня перестала давить на меня и я облегченно откинулся в кресле.

Где второй? Как— то без интереса, но с каким-то злорадным любопытством, подумал я. На панораме его не было. Его вообще нигде не было. Видимо— удрал.

Трусы, подумал я. Бросили своих комариков, вон— двое осталось. Ленка (номер пять)их добивает. Я еще раз обвел свою зону обстрела.

На моей панораме больше не оставалось активных целей, и хотя я слышал, как вокруг нашего артопа проносятся визжа штурмовики , и огрызаются наши пушки, у меня появилось ощущение, что накал астробоя сходит на нет.

Через минуту, под наши радостные вопли, Лена и Элка добили последнего комара и в 4:52 прозвучал отбой тревоги. Хронотактовые поля отключились и мы вернулись к стандартному течению времени.

Наш бой длился меньше десяти локальных минут и всего две стандартные секунды.

Тик-так...

II.

Проснулся я от того, что Элла резко встала с койки и зацепившееся за ее плечо простыня проползла через мое бедро.

-Мы с тобой проспали завтрак,— не открывая глаз, с игривой суровостью сказала Элка.

Я потянулся до хруста в костях и сел. Наши глаза оказались друг к другу так близко, что как-то само собой получилось, что минуты на две мы опять забыли о завтраке.

-Мы сейчас и обед проспим,— отстраняясь от ее губ, напомнил я.

-Давай— не пойдем,— сонным голосом предложила Элла.

Я посмотрел на нее, предполагая, что она опять захочет многочасового секса, но она просто стала засыпать на моем плече. Мой сон, тем не менее, был нарушен. Взглянув на часы я понял, что действительно-скоро время обеда. Надо было вставать и одеваться.

Я аккуратно встал с койки и тут же споткнулся о лежащий на полу брошенный вчера впопыхах ботинок. Где-то должен быть второй, но сначала надо найти форму— ее с меня сняли (сдернули) первой...

Застегивая комбинезон, я поймал свое отражение в зеркале, висевшее на створке коммутационной шахты.

Да. Сегодня я— Лев Бонки— выгляжу намного лучше чем вчера. Нет, мой средний рост, среднее телосложение, короткая прическа на почти круглом черепе остались неизменными. Не изменило свою форму и мое слегка скуластое лицо со слегка оттопыренными ушами. Просто вчера не было этого внутреннего сияния в темно— карих глазах и вот этой самодовольной улыбки, которая выдавала внутреннее пение души.

Причина всего этого фонтана чувств сейчас полулежала на койке позади меня, приподнявшись на локтях, разглядывая меня через полуоткрытые веки. Ее маленькие, нежно— розовые пальчики ног, выглядывавшие из-под простыни казались мне совсем детскими. Хотелось по— родительски подойти и поцеловать каждый из них.

Отвернувшись от зеркала я заметил хищный блеск в черных Элкиных глазах. Она цокнула языком, приглашая, но мне пришлось остудить ее.

-Но— но, стрелок, через пять минут обед,— осторожно сказал я.

-Да, я в курсе,— она тряхнула своими черными локонами, отчего несколько прядей упали ей на переносицу.

Элка скосила взгляд и прицелившись отбросила их точным пыхом. Резко отбросив простыню, она с грацией кошки прошлась по тесной каюте. Ее обнаженное тело, подходящее больше подростку, чем женщине, на секунду заставило меня задуматься— а не опоздать ли нам все-таки на обед? Но Элла слишком быстро нашла свою одежду и юркнула в душевую. Коварная мысль отступила.

— Я— готова!— она выпрыгнула из комнатки санузла и встала по стойке смирно.

— Вообще— то, я младше тебя по званию...— начал было я, но тут же получил щипок.

— Вперед!

Пока мы спускались с арт— галереи, обходя поврежденные в недавнем бою отсеки моя Элла стала ныть, что этот Большой Прыжок сидит у нее вот тута вот, что ей надоело сидеть без дела, что ей хочется одеть противорадиационный скафандр и помочь ремонтникам. Может тогда и время пролетать будет не заметно...

-Особенно тебя ждут в бригаде, которая сейчас латает рефлекторный щит,— поддел ее я.

Она огрызнулась, мол, у них с Отто давно все нормализовалось и они стали просто друзьями, а я глуп, что ревную.

Согласен. Может я и ревную. Просто мне до сих пор непонятна причина из-за которой Элла бросила здоровенного андроида, с которым встречалась почти три биомесяца. И легкость с которой она сошлась со мной. Я понимаю, что я далеко не красавец, что моральных качеств у меня не много, что я простой стрелок. То есть я невольно задавался вопросом— а на сколько серьезны наши отношения сейчас и не бросит ли она меня с той же легкостью, как это было с Отто. Хотя, при той любви, которая дарила мне Элеонора каждую минуту со мной, я полагал, что пара недель в запасе у нас все-таки есть.

Чтобы скрыть неловкость, я слегка разозлился и начал цитировать капитана(тем более, что сам подходил к нему с вопросом -давайте я как-нибудь, кому-нибудь помогу, надоело, вот, ничего не делать):

-А что ты умеешь делать, стрелок? Твое бремя— пушка. А о "Горноморе" -ремонтные андроиды позаботятся. Профилактику завершила? Пушка в норме? Еще раз учебную тревогу захотела?

-Чё эт ты? -совсем грубо спросила Элла.

-Да так, отмахнулся я. -все равно завтра дойдем до ремонтной базы ...торопись давай, а то в столовую опоздаем...

В бою "Горномор" лишился основного субсветового ускорителя -из-за повреждений в оболочке его пришлось экстренно катапультировать. Не считая несколько легких-с точки зрения техников— пробоин и "поцарапанный" Щит, артоп оставался в боевом состоянии. Однако, дальнейшее патрулирование отведенного нам участка было уже не возможным из-за низкой скорости. Поэтому, после нескольких сеансов связи с ближайшими мирами, Полосков разогнал нас на вспомогательных и перейдя в энго взял курс к ближайшему из них.

Со слов Петьки, второй помощник-навигатор, мы шли сейчас к Лепро-VII. Когда Петька объявил нам— стрелкам— эту новость все облегченно вздохнули. Лепро входила в Кислородный Альянс и это значит, что на время ремонта нам разрешат размять кости на Поверхности— у всех на памяти была Сайера, где мы были недавно. Налоги на фильтрацию углекислого газа сильно ударили по карману всего экипажа.

Но Петька ждал моей реакции— мы были с ним "земляками". И он и я были с Лепро. Только он был уроженцем этой песчаной планеты, а я просто гражданином. К его сожалению я только пожал плечами. Петя не мог знать о том, что на "Второй Родине" я не был лет шесть, что я уже отвык от перенаселенных планет. Мне по душе спокойная, размеренная жизнь на артопе, с его искусственным микроклиматом, порядком и тишине по ночам. С Элкой.

Путь до планеты займет всего пять суток стандартного времени, как сказал капитан. В принципе, это нас устраивало— в энго нападение хо-дракц было невозможным, а вектор нашего пути лежал во внутрь Империи.

Для нас— стрелков— наступило затишье.

Плохо было то, что один из штурмовиков засадил нам в кромку Щита торпеду (Слава Богу— она не сдетонировала), но мы остались без отсека 4 -бис. То есть без камбуза.

Голодная смерть нам не грозила, так как наш корабельный повар Рено имел привычку держать консервный запас по всему артопу в самых немыслимых местах, порой удивляя нас неистощимостью этих запасов.

У Рено привычка— в любом порту набирать сверх положенного для артопа пайка консервы, дополнительные офицерские пищевые добавки, обезвоженные , молекулярно-сжатые, саморазогревающиеся брикеты всякой всячины. Зачастую— контрабандой, но с благословения капитана.

Тут была замешана какая-то фобия. Я слышал ходившие по артопу слухи, но на прямую спросить о странностях Рено у кого-то пока не решался.

Теперь наша "столовая" была маленьким закутком в машинном отделении. Идея собрать стрелков у себя под боком принадлежала Валере Петровичу-командиру машинного отделения.

-Во-первых,— у меня полно места. Во-вторых,— до вашей артиллеристской галереи— рукой подать, один переход с палубы на палубу. В-третьих,— в конце концов, когда мы еще сможем так легко посидеть, болтая между собой?

Из-за того, что Валера был почти всегда в самом сердце артопа (как в прямом так и в переносном смысле)— в самом закрытом, самом защищенном, и в самом скучном месте во всем артопе. Там, где находилось то, что делало простой тихоходный звездолет настоящим звездным прыгуном, покорителем пространства и измерений— энгоновый леброкс.

Поэтому Валера начал писать картины. В начале с помощью стило, позже— прикупив в каком-то порту— вискарными стержнями на пластмассовых листах.

Темой для его картин были наши рассказы. Он с удовольствием слушал наши разговоры, что-то расспрашивал, что-то уточнял, чтобы потом неспешно перенести услышанное на плоский лист. Это утоляло его информационное голодание, которое испытывает каждая творческая личность, находясь внутри машинного отделения. А Валерий Петрович таковым являлся.

Он служил восемнадцать лет в Космофлоте. Он знал свое машинное отделение как свои пять пальцев. Он, полагаясь только на слух, мог определить точное напряжение в гуранговых ресиверах, на "пульс" прослушивал центрифуги, по мельканию бликов определял разнобои в гироскопах. В добавок к этому— он знал тысячи разных историй, свидетелем которых приходилось быть или ему, или его сослуживцам. Иногда он рассказывал их нам. Но чаще— рисовал.

Я видел пару таких рисунков. Было это красиво и необычно. Но это не было произведением искусства, как ни крути. До Водомирского ему было далеко. Но я уважал Петровича и свое мнение никогда не высказывал.

С Элкой мы пришли самими последними— наша стрелковая братия, как называл нас Валера, была уже в полном составе. Из самих машинистов были только Лешка, Оля и Рустам. Остальные были или на вахте или восстанавливали повреждения (машинному отделению тоже досталось не мало).

Рено видимо уже ушел— на импровизированном столе— кожух от оптических накопителей— уже были расставлены сухие брикеты еды с флягами. Все ждали нас. Посередине стола стояла слабенькая лампа, придававшая всей обстановке некое подобие уюта, которого порой нам порой не хватало.

Высокий Корней с трудом встал с корточек, едва не задев "столешницу" и жестом позвал нас к себе.

-Садитесь, тут посвободнее. Подвинься, Оль.

Все заерзали, освобождая место для нас, одновременно пытаясь выкроить место поближе к лампе. Наконец я сел около Ольги, а Элла— опираясь на плечо Андрея— села на корточки, ближе к Корнею.

Валера поднял флягу и торжественно произнес:

-Молодежь. Я вам это, что в моей фляге— не предлагаю. Вдруг— не дай Бог-тревога...хотя, какая в энго тревога?.. хочу сказать следующее: вы живы. Это главное,— он обвел нас взглядом,— я, ладно. Я старый механик. А вам— еще жить и детей рожать.

Он в два глотка выпил содержимое своей фляги и шумно втянул воздух.

-Давайте, налетайте,— скомандовал он и мы начали обедать.

Элка властным жестом отобрала у меня тюбик с каким-то паштетом и выдавила на мою пластмасску темно-красное желе. Оно зашипело и увеличилось в размере. Элка что-то еще подсыпала и размазала по всей поверхности набухшего ...мяса?!

-Морской еж, в собственном соку!— гордо, словно именно она его сжимала в тюбик, озвучила блюдо Эля,— ешь, тебе силы нужны!

Я кивнул и достав палочки начал есть. Еж так еж.

За это время все перемешали и передавили из тюбиков, баночек, пакетиков всё что можно и в полутемной комнаты разнесся приятный запах молекулярной еды.

Потом мы болтали о всяких пустяках. Корней с Андреем взяв под локотки Лешку, стали упрашивать показать им датчики леброксного преобразователя. Валера, тихо переговариваясь с Ольгой, время от времени подливал себе в стакан что-то из фляги и сразу выпивал. При этом его собеседница каждый раз пыталась его остановить, но Петрович слабо от нее отмахивался.

Девчонки спросили Рустама, старший оператор поляризатора, о том, как им видится астробой отсюда-с закрытого машинного зала. Выяснилось, что вполне мрачновато. Для машинистов наш поединок с противником — это бешенный скачки напряжений в циркальных решетках, постоянное слежение за частотой магнитных ловушек плазменных шнуров (кажется, он так сказал). Причем потенциалы поля меняются почти каждую секунду, а запас каких-то параболических камней у нас на исходе. И так далее... так что— это вам не в паучков тапочками шлепать.

От этой фразы я поперхнулся, но на меня никто не обратил внимания— Элла, Лена и Катя слушали Рустама затаив дыхание. Голос старшего оператора, был густым и наверное приятным для женского слуха. Так что не важно что он говорил, лишь бы говорил.

Корней, Диксон, Андрей, Зеф вместе с Лешкой ушли за станины леброкса. Судя по кряхтению и сдавленным кашлям Диксона— они там распивали "запрещенное содержимое" еще одной фляги Петровича. Я повернулся к Ольге и спросил:

-Слушай, а что с инертными гасителями было?

Она на мгновение прищурила свои ярко-зеленные глаза и проглотив очередной кусок еды, уточнила:

-Когда?

-Да ближе к концу боя, до того как мы в них "Бульдога" запустили.

-На счет торпеды не знаю— это вы оружейников спросите. А на счет гасителей,— она отмахнулась как от чепухи,— кадроновые трубки лопнули.

-И чё?— не унимался я, пытаясь хоть что-то понять. Я совершенно не представлял себе работу всех механизмов, которые сейчас окружали нас.

Ольга посмотрела на меня удивленным взглядом . Но потом она вспомнила, что перед ней сидел простой стрелок (увидел— выстрелил— забыл— уснул, как дразнили нас техники) и глядя в одну точку нудным тоном ответила: