Манящая корона

Тело Трюкача взметнулось в воздух. Одна секунда... две...три...

В отчаянном прыжке, распластавшись над самой дорогой, он поднырнул под нижнюю ветку куста, успев прикрыть глаза ладонью, чтобы уберечь их от колючих отростков, и в следующее мгновение земля ушла из-под ног. Сгруппировавшись и раскинув руки, он погасил удар о дно ямы и замер, превратившись в безжизненную статую, беззвучно глотая воздух пересохшим от волнения ртом. Холодный пот выступил на лбу, сердце бешено колотилось о ребра, будто желая проломить их и выскочить наружу, в дрожащие кончики пальцев словно впились мириады крохотных морозных иголочек, а в ушах набатным звоном гремело: "Получилось!!! Получилось!!!"

Прямо над его головой продолжал бушевать стражник. Его возмущенные вопли перемежались с горькими сетованиями на современную молодежь и общее падение нравов. Куда же катится Империя, в какую бездну может свалиться род людской, если молодые девушки оскверняют свои уста столь мерзкой руганью! Да раньше любая особь женского пола, даже нищенка, скорее умерла бы, чем позволила себе произнести хоть что-то подобное. А теперь....

-А теперь все по-другому! — благодушно отозвалась Малютка, видевшая, что их замысел удался и пребывавшая по этой причине в прекрасном настроении. — И я тоже совсем другая, уж не взыщи!

-Убирайся! — взревел стражник, окончательно взбеленившись. — Пошла вон, пока я в тебя стрелу не пустил!

-Да ухожу, ухожу, чего разоряться! Побереги глотку, дедуля!

-Ах ты тварь!!! — стражник от ярости чуть не поперхнулся. — Шелудивый пес тебе дедуля! Шлюха бесстыжая!

Трюкач вздрогнул и судорожно сглотнул слюну. Он мог бы поклясться, что в яме внезапно пахнуло могильной сыростью и холодом.

Несколько секунд прошли, как ему показалось, в жуткой, неестественной тишине. Потом раздался голос Малютки — ласковый, вкрадчивый:

-А вот это ты напрасно, дед. Ох, напрасно!

Не выдержав, Трюкач осторожно раздвинул ближайшие ветки и выглянул наружу.

Малютка стояла, придерживая на груди разорванный балахон и склонив запрокинутую голову к левому плечу. Она с явным интересом рассматривала стражника, словно хотела накрепко запомнить его лицо; рот слегка приоткрылся, узкий розовый язычок медленно облизывал нижнюю губу.

У Трюкача похолодело в животе. Он слишком хорошо знал, что это означает. Несколько раз ему приходилось видеть, как Малютка, точно так же склонив голову и неторопливо проводя языком по губе, рассматривала человека, стоящего напротив; только вместо балахона ее прикрывал кожаный фартук, руки не скрещивались на груди, а возились с ножом и точильным бруском, уверенными движениями доводя лезвие до бритвенной остроты. И человек стоял не на сторожевой площадке, а возле дерева в лесу или у столба в каком-нибудь глухом подвале, накрепко прикрученный к нему веревками... На нее снова накатывало — это случалось, к счастью, редко, но такие дни бывали тяжелым испытанием даже для тех членов шайки, которые давно потеряли счет своим жертвам вместе с угрызениями совести. Даже Барон, обожавший юную любовницу и потому прощавший ей многое, досадливо морщился и всегда старался отговориться занятостью в городе, чтобы не присутствовать при ее "развлечениях". Он изменил этому правилу только один-единственный раз: когда к дереву привязали того самого скупщика краденого, который продал его с потрохами...

Малютка гордо выпрямилась, продолжая придерживать разорванную одежду, повернулась спиной к стражнику, не подозревавшему, что произнес слово, которое эта странная грязная девчонка считала смертельным оскорблением, и тем самым обрек себя на жуткую участь, презрительно фыркнула и пошла прочь. Она пересекла дорогу, обошла изгородь, послужившую им укрытием, и стала спускаться по крутому склону оврага. Одноглазый быстро семенил за ней; по пути он оглянулся, взглянув на караульного, и Трюкач мог бы поклясться, что на его лице промелькнуло искренне сожаление, смешанное с паническим испугом.

В следующую секунду послышался нарастающий стук и звенящий лязг, затем чуть слышно заскрипели воротные петли: явились дежурные стражники вместе с громоздкой "деревянной бабой".

-Ты на кого орал, Гумар? — раздался негромкий, но уверенный голос, в котором отчетливо различались недовольные начальственные нотки.

-Осмелюсь доложить, господин старший десятник, на нищих! Два оборванца, мужик и девка, нашли на дороге монетку, не поделили, и ну драться да галдеть. А девка, та вообще дрянь редкостная, так ругалась...тьфу! Я такой мерзкой брани и в трактире не слыхивал.

-В трактире? Интересно, когда это ты в последний раз захаживал в трактир? Ты же у нас не такой, как все, Гумар, держишься отдельно, нашими развлечениями брезгуешь... Девка-то хоть красивая была?

-Ну... Э-э-эээ... Осмелюсь доложить, не присматривался!

-Ох, и дурень же ты! "Не присматривался!" А надо было присмотреться! Если красивая, подал бы знак, мы бы ее мигом сюда втащили да поразвлеклись немного...

-Так это... Господин старший десятник, да как же... Ведь господин граф строго-настрого...

-А откуда он узнал бы?! Или, по-твоему, я помчался бы к нему с докладом: "Так и так, ваше сиятельство, разрешите задрать подол приблудившейся бабенке?" Телок ты, Гумар, и ум у тебя телячий, право слово... Ох, в недобрый час ты к нам в столицу приперся, дубина неотесанная, чего тебе в твоей глуши не сиделось! И что только нашло на графа, чем ты ему приглянулся, никак не пойму! Ладно, с тобой, олухом, говорить — настроение поганить... Приступайте, ребята!

Стражники, пыхтя от натуги, покатили графское изобретение к столбам: натягивать проволоку на ночь. Десятник продолжал поругивать Гумара, но скорее по привычке, нежели по злобе, как любой начальник, смирившийся с наличием бестолкового и бесполезного подчиненного, от которого невозможно избавиться, пока не поступит распоряжение сверху.

Трюкач осторожно откинулся спиной на склон ямы и закрыл глаза. Теперь оставалось одно: набраться терпения и ждать.

— — — — — — — — — — — —

Только боги-хранители безупречны, а у каждого живого человека обязательно найдется или грех, или, по крайней мере, недостаток. Перечень грехов мадам Анни, хозяйки "Белой Лилии", одного из лучших публичных домов Кольруда, занял бы целую страницу, исписанную убористым почерком, и на первом месте наверняка стояло бы то, что в Священной Книге скромно именуется "сребролюбием".

Даже один-единственный серебряный талар всегда вызывал у мадам самый живой интерес, пять таларов приводили в возбуждение, сходное с религиозным экстазом, а за десять таларов она была готова на все — хоть заменить собой любую из своих девочек. Правда, еще ни один клиент этого не пожелал — как уверяла саму себя хозяйка "Белой Лилии", исключительно из скромности, воспитанности и уважения к столь известной и солидной особе, как она. В глубине души, вздыхая, мадам понимала, что каждый мужчина, переступая порог ее заведения, оставляет за ним скромность, а претендовать на уважение ей просто смешно... увы, дело в возрасте, зеркало с каждым годом подтверждает это все грубее и безжалостнее... но какая женщина признается в этом вслух, даже под страхом пытки? К тому же десяти серебряных таларов зараз никто еще не выкладывал, поэтому стоит ли терзать себя, предаваясь бесплодным мечтаниям, когда так легко и приятно утешиться старой, как мир, фразой: "Все мужики — сволочи!"

Но теперь этот великий день наступил: массивная стопка новехоньких монет с чеканным профилем Правителя Ригуна возвышалась на краю ее туалетного столика, переливаясь тусклыми огоньками. Она не просто притягивала — она завораживала и сводила с ума, поскольку это были не серебряные талары, а золотые. Мадам Анни, с великим трудом удержавшись от искушения сначала надкусить один из них для пробы — никому нельзя верить, в Империи развелось столько жуликов! — а потом смахнуть со столика и спрятать в свой надежный сундучок — сейф, заставила себя медленно откинуться на спинку любимого кресла и принять равнодушно-спокойный вид. Ей не подобало вести себя как владелице жалкого притона под названием "Ночная Фиалка", имевшей наглость во всеуслышание заявлять, что ее дом терпимости ничем не хуже. Пусть все внутри дрожит от алчного возбуждения, пусть распирает безудержное любопытство — надо держать себя в руках, интересы "Белой Лилии" прежде всего. Так когда-то без устали наставляла ее мать, закрепляя уроки увесистыми подзатыльниками, того же она сама требовала и от своих "девочек".

Интересы "Белой Лилии" — прежде всего...

Мужчина, который только что выложил эту баснословную сумму, держался со спокойной уверенностью воспитанного человека, знавшего себе цену. Ни в его одежде, ни в поведении не было даже намека на пошлость или безвкусицу, по которым она безошибочно распознавала расплодившихся новоявленных богачей. Но он был и не из общества — уж в этом-то мадам Анни могла поклясться даже под присягой в зале суда.

-Вы предлагаете десять таларов... — протянула она, чуть подняв брови, постаравшись, чтобы ее слова прозвучали вежливо, но в то же время так, будто речь шла о чем-то не слишком серьезном.

-Золотых таларов, позвольте напомнить! — с легким нажимом произнес посетитель.

-Разумеется, золотых... — со снисходительной улыбкой благородной дамы, прощающей невольную бестактность бедному родственнику из провинции, впервые попавшему в столицу, кивнула мадам Анни. — Я бы не посмела даже подумать, что такой солидный клиент, как вы, захочет расплатиться серебром — все-таки у меня заведение высшего разряда, а не какая-то "Ночная Фиалка"!

Она мысленно аплодировала себе: не только удачно охаяла ненавистную конкурентку, но и отрезала клиенту пути к отступлению. Теперь, даже если он пожалеет о минутном безрассудном порыве щедрости, мужская гордость просто не позволит ему дать повод усомниться в своей солидности, и он не потребует деньги назад. Ну-ка, любезный, твой ход, что ты скажешь? Какая жалость, что на нем эта проклятая маска, она ведь очень неплохо умеет читать по лицу, многолетняя практика не прошла даром. Любая непроизвольная гримаса, любое движение века, насупленная или поднятая бровь, — сколько они могут рассказать опытным, знающим людям! Может, набраться наглости и попросту попросить его открыть лицо — дескать, здесь все-таки дамский будуар, а не бал-маскарад, не извольте беспокоиться, никто не узнает, как вы выглядите, я умею хранить не только свои, но и чужие тайны, за столько лет никто еще не жаловался на мою болтливость...

Странный посетитель прервал ее размышления:

-Мадам Анни, мое время дорого, ваше тоже, поэтому предлагаю немедля перейти к делу. Я предложил вам сумму, во много раз превышающую ваши обычные расценки — я знаю, о чем говорю, мадам! — вежливым, но твердым голосом, в котором отчетливо зазвучали металлические нотки, отреагировал незнакомец на ее притворно-возмущенную попытку приподняться с кресла, — и поэтому рассчитываю получить за нее именно то, что мне нужно. Причем без каких бы то ни было вопросов и возражений с вашей стороны! — отчеканил он, глядя прямо в глаза хозяйке. — Это мое твердое условие, и обсуждению оно не подлежит. Если вы не согласны, скажите сразу. Ваше заведение и в самом деле высшего разряда, но, хвала богам-хранителям, оно не единственное в Кольруде...

Человек в черной бархатной маске умолк, многозначительно переведя взгляд на золотую стопку.

При одной мысли, что самый выгодный клиент, когда-то переступавший порог "Белой Лилии", может рассердиться, встать и уйти, и эти десять золотых таларов достанутся кому-то другому, например, ненавистной хозяйке "Ночной Фиалки", у мадам чуть не лопнуло сердце, заколотившееся так, словно хотело порвать шнуровку туго затянутого корсета из китового уса. Милостивые боги, видимо, она и в самом деле стареет, теряет былую хватку и прозорливость, раз чуть не разозлила эксцентричного богача! Да любая хозяйка дома терпимости может только мечтать о таком клиенте, а она, дура набитая, старая кукла...

-Согласна, полностью согласна! — торопливо воскликнула мадам Анни. — Не будете ли вы любезны уточнить, что именно вас интересует? Все мои девочки в вашем полном распоряжении! И даже если...

Слегка покрасневшая мадам запнулась на полуслове, вовремя сообразив, что о некоторых вещах она, как любая женщина, вполне может мечтать, но говорить об этом с пугающей прямотой как минимум непрофессионально и рискованно, еще смутишь клиента! Надо тоньше, деликатнее...

-Даже если вы захотите что-то... э-э-э... несколько выходящее за обычные границы... или нетрадиционное, экзотическое... Вам стоит только сказать, я на все соглашусь. Любые пожелания клиента для меня — закон!

Подчеркнув слова "соглашусь" и "любые" так, чтобы они прозвучали достаточно понятно и ободряюще, но вместе с тем, упаси боги, не навязчиво, мадам Анни скромно умолкла.

Незнакомец медленно покачал головой.

-Я не любитель всяких... скажем так, рискованных забав. Меня интересуют натуральные блондинки. Надеюсь, вы не считаете их экзотикой, выходящей за обычные границы?

— — — — — — — — — —

На почерневшем небе давно загорелись разноцветные светлячки звезд, воздух заметно посвежел. С окраины Кольруда только что во второй раз донесся заунывный, протяжный крик патруля: "Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!" — и Трюкач снова с благодарностью помянул давно почившего Правителя Норманна. Сколько уже лет прошло, как этот железный старец покинул наш грешный мир (точнее, ему помогли его покинуть, Правитель хоть и достиг весьма почтенного возраста, но обладал отменным здоровьем и явно собирался пожить еще, что категорически не устроило многих членов Тайного Совета), а его законы по-прежнему неукоснительно соблюдаются... Даже те, которые противоречат здравому смыслу и могут вызвать у нормальных людей лишь раздражение, а то и самую настоящую ярость.

Вот, к примеру, какие мысли возникнут у любого горожанина, вымотавшегося за долгий трудовой день и мечтающего о заслуженном отдыхе, если его ежечасно будят напоминанием: мол, спи спокойно и ничего не бойся, стража рядом и не дремлет, крепкие ребята с мечами и алебардами, в кирасах и шлемах исправно обходят дозором улицы. Хорошо человеку, которого боги наградили благословенной способностью крепко засыпать: такому хоть в самое ухо ори, хоть за плечо тряси, хоть балуйся тут же, рядом, с его законной супругой, он не проснется. Такого и обворовывать одно удовольствие, поскольку риск сведен к минимуму. Ну, а тот, кого те же боги наказали чутким сном, вполне может, снова услышав осточертевшее "Спите спокойно, добрые люди...", сорваться с постели, распахнуть окно и вместо благодарности обложить "охранников" самой гнусной руганью. А то и выплеснуть им на головы либо воду из кувшина для умывания, либо содержимое ночного горшка — это уже смотря, до какой степени бешенства довели раба божьего...