Шанс 3. Исполнение замысла. Фрагмент

А кумир нынешней молодежи Макаревич? Ему-то чего сделала плохого Россия? Понятно, что "рокинрольщик" изначально находится в оппозиции к любой власти. В молодости мы все бунтари и максималисты не довольные многими порядками в стране. Но с возрастом должна же появиться некоторая житейская мудрость, что невозможно "весь изменчивый мир прогнуть под нас"?! Из-за чего он стал активным оппозиционером существующей власти и ярым противником интересов России на склоне лет? На что он рассчитывал? На что обиделся? Потерял незаконно приобретенную собственность в Крыму? Мало было денег? Рассчитывал, что публично заявив о своей позиции против интересов страны, толпы поклонников, как в молодости понесут его на руках в качестве знамени?

Раньше мне всегда нравилось его творчество. В будущем с удовольствием смотрел телепередачу "Смак" с его участием в качестве ведущего и другие репортажи о путешествиях и дайвинге. Но после его выступлений в поддержку "революции гидности" на Украине и против отделения Крыма от русофобской бывшей "братской" страны, он мне стал противен. Может у него наступил старческий маразм?

Сейчас Макаревич и его песни популярны у молодежи. Ребята в походе, на туристическом слете и в комсомольском лагере с удовольствием перепевали песни "Машины времени". Меня неоднократно просили их исполнить. Никогда не соглашался на это без объяснения причин.

Из кинотеатра вышел задумчивым в отличие от большинства довольных зрителей и направился опять в адрес. Вторая попытка. Не хотелось бы, как в сказке, ждать третьей.

На звонок дверь открыл высокий седой мужчина лет пятидесяти пяти, одетый в мягкие фланелевые брюки, обычную рубашку с закатанными рукавами и в тапочках. На мое приветствие внимательно окинул взглядом и уточнил:

— Соловьев Сергей? Так и думал, что ты, таким образом, появишься, — констатировал. — Проходи, раздевайся, — предложил, посторонившись, не дожидаясь моего ответа.

В прихожей оставил сумку и влез в предложенные хозяином тапочки. Не понравился мне взгляд хозяина. Холодный, изучающий, пронзительный. "Не он ли приезжал в мой город? Не его ли "урки" признали оперативником?" — закрались вопросы. Опасный "мэн"! С ним нужно держать "ухо востро"!

— Проходи на кухню, — радушно предлагает. — Составишь мне компанию за ужином?

— Извини, разносолов "нэмае". Ужин холостяцкий, — предупреждает, указывая на кухонный табурет у стола.

Сам надевает фартук на шею и поворачивается к плите, на которой стоит сковорода с жарящимися котлетами. Обычного беспорядка на кухонном столе, который всегда присутствует при приготовлении котлет, не замечаю. "Значит, котлеты куплены, как полуфабрикат или приготовлены заранее. Точно холостякует", — делаю вывод. Об этом же свидетельствует кухонная обстановка. Все по-спартански и функционально. Ничего лишнего. Даже цветов нет на подоконнике. На стене только безликий натюрморт с видом подсолнухов.

— Давно приехал? Как добрался? — проявляет традиционный интерес, скользнув по мне взглядом.

— Сегодня. Нормально, — отзываюсь.

— Остановиться есть где? Если что, можешь у меня. Места хватит, — проявляет гостеприимство, при этом останавливаясь взглядом на моем лице.

— Есть, спасибо, — стараюсь ответить равнодушно.

"Ох, не нравится мне его взгляд!" — мысленно отмечаю в очередной раз.

— Можешь называть меня Петром Петровичем, — представляется.

Киваю.

— Хлеб пока порежь, пожалуйста, — просит.

Ставит передо мной разделочную доску с нецелой буханкой черного хлеба и пластмассовое блюдо. Кладет длинный нож. Сам отходит к мойке и начинает мыть огурцы и помидоры с зеленью. Попутно рассказывает о Ленинградских новостях, периодически интересуясь моим мнением. Таким образом, он касается тем спорта (бокса в частности), современной эстрады, театра и кино.

"Похоже на скрытый допрос-изучение объекта!" — размышляю про себя.

Петр Петрович выкладывает на отдельную тарелку готовые котлеты, моет сковороду и вновь ставит на огонь. Добавляет растительного масла и вываливает из кастрюли макароны для разогрева. На обеденный стол водружает блюдо с салатом. Помидоры и огурцы порезаны крупно, как я люблю. "Майонеза бы к ним!" — мечтаю про себя. Будто угадывая мои мысли, хозяин достает себе и мне чистые маленькие тарелочки и банки с майонезом и импортным кетчупом.

— Делай для себя как хочешь, а мне острое противопоказано, — сообщает, потирая бок.

Выкладывает на тарелки готовые макароны и добавляет по две котлеты. Подумав, достает из холодильника начатую бутылку водки и ставит в центр стола. Достает из подвесного шкафа со стеклянными дверцами и ставит на стол ДВЕ рюмки.

— Спасибо. Я не пью, — отказываюсь.

— Совсем? — демонстративно удивляется.

Пожимаю плечами и признаюсь:

— Иногда приходиться поддерживать. Порой проще пригубить, чем объяснять, почему не пьешь.

— А сухого вина выпьешь? Отметим твой приезд, встречу и знакомство заодно, — настаивает.

— А сока нет? — продолжаю оказываться.

Как бы неохотно Петр Петрович поднимается и бормочет:

— Вино в малых дозах рекомендуют даже врачи. Вроде был где-то сок.

Достает из холодильника открытую трехлитровую банку яблочно-персикового сока. Ставит на стол и рядом стакан.

— Давай, сам распоряжайся, — кивает на банку.

Наливаю стакан и с удовольствием отпиваю. Пить все же хочется. Хозяин со скрытой усмешкой внимательно наблюдает за моими действиями и наполняет стопку водкой. Поднимает стопку на уровень глаз и произносит:

— За знакомство!

Повторяю его движение и, кивнув, выпиваю сок. Сразу приступаем к ужину. Утолив первый голод, Ксенофонтов спрашивает, глядя на мои руки:

— Ты написал письмо Григорию Васильевичу?

Положив вилку на край тарелки, смотрю на него и думаю: "С какой целью он интересуется? В какой степени информирован? Доверяет ли ему Романов?" Наливаю себе еще сока, выигрывая время для ответа.

— Вы меня пригласили на встречу. Зачем? — спрашиваю, не отвечая на его вопрос.

Некоторое время меряемся взглядами. Петр Петрович начинает в раздражении играть желваками. Поняв, что переглядывание ни к чему хорошему не приведет, отвожу взгляд.

Наконец он принимает какое-то решение и сообщает:

— Он с тобой хочет встретиться и просил меня организовать вашу встречу.

— Я тоже этого хочу, — признаюсь. — Могу я Вам задавать вопросы? — интересуюсь, глядя исподлобья.

— Конечно, — удивляется, — что тебя интересует?

— Это Вы приезжали в наш город? — спрашиваю, внимательно глядя на собеседника.

Ксенофонтов чуть заметно смутился, вильнув взглядом и дернув краем рта.

— Должны же мы были понять, с кем имеем дело? Кто настолько информирован о преступнике и откуда? — оправдывается. — Было мнение тебя поощрить за помощь. Однако вижу, что ты не хочешь быть откровенным, — упрекает и смотрит испытующе.

Разговор начал меня утомлять. "Не пора ли откланиваться?" — возникает мысль.

— Петр Петрович. Вы доверенное лицо Григория Васильевича, раз знаете о письме, маньяке и ездили по его поручению на мою родину? Работаете вместе в Обкоме? — пытаюсь понять роль Ксенофонтова.

— Доверенное лицо? — переспрашивает, — пожалуй, — соглашается и кивает с улыбкой. — Мы хорошие знакомые еще с войны, а работаю я на заводе, — информирует.

— Вы меня упрекаете в скрытности, а сами...? — обличаю. — Мне сообщили, что вы из органов.

— Однако! — удивляется. — Кто сообщил? — спрашивает вкрадчиво, наклоняясь вперед.

— У меня много знакомых, — отвечаю уклончиво.

— Догадываюсь. От твоего блатного окружения? — пытается угадать и ждет подтверждения от меня.

— В моем окружении такие же люди, как и везде. Даже может более простые и честные, чем здесь, — отвечаю грубовато. (Меня почему-то задело такое пренебрежение к моим друзьям и знакомым). — Жил бы я среди цветов, то пах цветами. Но жить в грязи и не испачкаться...? — философствую. — Поощрение мне не нужно. Организуйте нашу встречу с Григорием Васильевичем. После встречи с ним я уеду, и буду жить спокойно у себя в городе. Там грязнее, но чище, чем здесь, — сообщаю раздраженно.

— Извини, если тебя обидел, — отвечает спокойно, будто не заметив моего раздражения. — Я не предусмотрел того, что в маленьком городе трудно что-то утаить. Все про всех там знают, — оправдывается. — Вот и я узнал, что ты с ребятами собираешь и торгуешь иконами. Тут до статьи недалеко, — угрожает.

— Ребята, да, занимались,— признаю, — но после того, как наша милиция стала таскать на допросы подростков из поселка по краже, то эта деятельность прекращена, насколько знаю, — сообщаю спокойно. — А я вообще к этому делу не имею отношения. Да и некогда этим заниматься, — решительно отметаю подозрения.

— Откуда же все эти вещи на тебе? Импортные, недешевые, — пытается уличить. — Наверное, долю имеешь с икон?

— Вы знаете, наверняка, что я пишу песни, — испытующе смотрю на опера.

Дожидаюсь кивка и признаюсь:

— Несколько песен я продал профессиональным исполнителям.

— Неофициально, — цепляется.

— Неофициально, — соглашаюсь. — Я бы рад зарегистрировать песни официально, но никто на это не идет. В ВААП не пробиться мне, как никому не известному автору. Никто не решается брать на себя ответственность, — разъясняю положение дел.

— Ушлый ты парень! — отмечает непонятно — хвалит или осуждает.

Вижу, что я Ксенофонтова удивил. Тот встал, подошел к окну и закурил в форточку. Глядя задумчиво в окно, заговорил:

— Григорий Васильевич человек занятой. Не сразу сможет выбрать время для встречи, потому возможно тебе придется задержаться в Ленинграде на какое-то время.

Поворачивается ко мне и спрашивает:

— Тебе сколько времени нужно на встречу?

— Не от меня будет зависеть. От десяти минут до нескольких часов, — уменьшаю срок.

— Ты где остановился? — возвращается к началу разговора. — Мне нужно будет знать, чтобы оповестить тебя заранее, — поясняет причину интереса.

— У меня несколько знакомых в Ленинграде. Я не могу точно знать, у кого буду ночевать. К тому же не у всех есть домашние телефоны, — лукавлю. — Лучше буду звонить Вам в определенное время, — предлагаю свой вариант для связи.

— Мы подумаем, — отвечает неопределенно. — Почему не хочешь поощрения от властей Ленинграда? Глядя на это власти твоего города, возможно, улучшат жилищные условия твоей семьи или сделают это по ходатайству из Ленинграда, — интересуется.

Понимаю, что внеочередное выделение квартиры родителям — инициатива наших властей. Узнали про интерес ленинградцев ко мне и подсуетились. Видимо Ксенофонтов ничего негативного, в том числе о подозрениях, о моем участии в иконным бизнесе нашим не сообщил. Власти моего города испугались, что в другом городе узнают о "герое", который живет в ужасающих условиях, а заодно выплывет, что так живет большинство жителей города! А там своя пресса!..

— Не надо мне сомнительной славы, — отказываюсь. — Квартиру нам уже выделили вне очереди. Родители уже пакуют вещи, — улыбаюсь. — Видимо, ваш интерес ко мне напугал наши городские власти, — предполагаю. — Слава и популярность от меня никуда не уйдет. Мои песни нравятся людям. Надеюсь на помощь в их регистрации местных властей, — сообщаю о своих ожиданиях.

— Не знаю, получиться ли у тебя, — тянет, глядя на меня с интересом. — Я не в курсе этой музыкальной кухни, — признается. — Значит, ты хочешь об этом поговорить с Романовым? — предполагает.

— И об этом тоже, — соглашаюсь.

— Откуда узнал про маньяка, не скажешь? — интересуется.

— Скажу Григорию Васильевичу, — признаюсь. — Если он сочтет нужным, то сообщит Вам, — добавляю.

— Настолько все серьезно? — сверлит меня взглядом.

В ответ только пожимаю плечами. (Не мне решать).

— Ты почему не доел? — смотрит на мою наполовину пустую тарелку. — Не вкусно?

— В нашей заводской столовой готовят вкуснее, — отвечаю уклончиво.

— Признаю, — смеется, — обедал у вас в столовой автохозяйства, — поясняет.

"Там-то что он делал? Где я, и где автохозяйство?" — удивляюсь мысленно.

— Давай тогда чай пить. У меня есть настоящий — индийский. Или тебе кофе? — предлагает.

— Кофе, если можно, — соглашаюсь, надеясь, что и кофе у него импортный.

"Кем же он работает на заводе?" — мучает вопрос. Судя по обеспечению дефицитом — Петр Петрович не из простых работяг. Судя по возрасту, сейчас вероятно на пенсии от органов. Работает, скорее всего, начальником в охране предприятия или в Первом отделе. Тем более, если завод выпускает оборонную продукцию.

Кофе, как и мечтал, оказался импортным — "Пеле" в стеклянной банке. Когда хозяин залил кипятком ложку порошка, по кухне поплыл божественный, давно забытый аромат. Для себя он священнодействовал с заварным чайником, заваривая чай.

Вдохнул, наслаждаясь пар от чашки, и отхлебнул любимого напитка. Невероятно! Вкус кофе "Пеле" мне показался другим, более насыщенным, чем тот, который пробовал в будущем. Тогда этот сорт я игнорировал, так как мне казалось, что в напитке присутствует привкус компота. "Возможно, сейчас импортируется в СССР более качественный сорт?" — предположил про себя.

Неожиданно наткнулся на внимательный взгляд Ксенофонтова. Внутренне подобрался. "Не расслабляйся!" — приказал мысленно себе. Мое изучение не прекращается. К каким выводам приведет извращенный мозг оперативника? Разговор у нас явно не сложился. Вдруг признают меня трудноуправляемым, скрытным, вынашивающим собственные непонятные цели, а поэтому опасным. От таких стараются избавляться.

Оторвался от чашки и признался добродушно улыбнувшись:

— Хороший кофе, спасибо!

— Откуда ты можешь знать, что хороший? Родителям на работе выдают? — в хозяине вновь проснулся оперативник.

— Чтобы понять, что "Ленинградское" мороженое лучше "Томатного", не требуется быть гурманом и обладать изысканным вкусом, — отвечаю равнодушно. — Хороший кофе пробовал у знакомых в гостях, — намекаю, что не только Ксенофонтов может получать дефицитные импортные продукты на работе.

Постепенно наша беседа выровнялась. Петр Петрович перестал сверлить меня подозрительным взглядом. Рассказал о впечатлениях, полученных в моем городе. О нашем общем знакомом — участковом. О различных случаях из своей оперативной практики. Оказывается Ксенофонтов замечательный рассказчик с тонким чувством юмора. Порой я искренне смеялся. При этом старался не расслабляться, потому что в его рассказы вкраплялись невинные вопросы или предложения, требующие ответов или выражения моего отношения. Изучение продолжалось, только более тонкими методами.

Выбрав подходящий момент, я решил откланяться. Попросив обождать, хозяин принес из комнаты листок с его телефонами — двумя рабочими и домашним. "Все-таки — начальник", — утвердился мысленно. Ксенофонтов попросил звонить ежедневно утром на работу и вечером домой, а в случае непредвиденных ситуаций немедленно в любое время.

По дороге домой (к тете Свете) вспоминал и анализировал беседу с Ксенофонтовым. Я ощущал исходящую от него опасность. При этом мне казалось, что профессионал мог построить предварительную беседу более тонко, а не давить возрастом и авторитетом. Не угрожать и не намекать на всезнание обо мне. На его месте я бы постарался обаять нового знакомого, вызвать доверие и подружиться.