Телохранитель

И смотрел прямо на ее окно. Когда он, резко отвернувшись, поднялся и нарочито неторопливо направился прочь, Кристина похолодела. Опять он — тот, что следил за ней у метро, кого видела после еще не раз; не скрывается. Почему? Не считает нужным? Может, его присутствие — просто напоминание, лишь намек, чтобы не делала глупостей? или он не может к ней подобраться, или просто пока не получил 'добро' на более активные действия? возможно, она пока все делает правильно, и они сейчас не могут причинить ей вреда...

— Господи, ужас какой.

Кристина вздрогнула от голоса за спиной и едва не вскрикнула, когда почувствовала руки на плечах.

— А говорила, что не нужна помощь, — Вадим наклонился, чмокнув ее в макушку, словно папаша, и ей захотелось вдруг вжаться в него, закрыть глаза и остаться стоять так минуту, пять, час... — Если ты будешь продолжать в том же духе, соседи позвонят в милицию.

— Почему? — почти шепотом спросила она; тот усмехнулся:

— Заявят, что ты проводишь несанкционированные испытания секретного химического оружия. Лучше сядь-ка и не путайся под ногами.

Ноги подогнулись как-то сами собой, Кристине осталось только нашарить позади табуретку и усесться, наблюдая, как гость хозяйничает на ее кухне. Уже через десять минут сковорода оказалась вымыта, кофе с плиты вытерт, джезва отчищена от пригоревшего и наполнена снова, а Вадим, поводя носом, заглядывал в духовку.

— У нас тут утка по-бургундски, насколько позволяют судить мои познания, — констатировал он удовлетворенно. — Остается надеяться, что в остальных областях кулинарного искусства у тебя дела обстоят лучше, и завтра мы оба не угодим в скорую с отравлением крайней степени.

— Ну, ты! — Кристина гордо вздернула голову, нарочито обиженно надувшись. — Я это блюдо готовлю уже лет десять! — и прикусила язык, вспомнив, что, когда она дебютировала на этом поприще, ему как раз лет десять и было; тот, однако, лишь пожал плечами:

— Все в школе десять лет учат математику, а кто ее знает?

Кристина молча запустила в него скомканным полотенцем; Вадим поймал его, засмеявшись, и закрыл духовку.

— Не расстраивайся, у тебя еще все впереди. Я тебя научу готовить.

— Ты — меня?! Вот это наглость!

— Напомни, кто упустил кофе на плиту?

— Просто неудачный день!

— Да-да, — издевательски согласился он. — Конечно... Я видел у тебя на полке фотографию, — продолжал Вадим, разливая кофе по чашкам, — ты там с кошкой. Что-то кошки у тебя дома я не вижу. Это давнее фото, или она просто сбежала от твоей стряпни?.. Господи, что я такого сказал?

Слезы брызнули сами собой — это было последней каплей. Кристина всхлипывала, стараясь не размазывать тушь по щекам, на ходу придумывая что-то про машину и выскочившую на дорогу кошку, а Вадим гладил ее по голове, утешая, как маленькую. Рассказывать правду было бы глупостью — ни один нормальный человек не станет встречаться с женщиной, которая может однажды утром найти свою кошку со свернутой шеей на коврике у двери — уложенной в обувную коробку, с глумливой тщательностью оформленную под маленький гробик, с короткой запиской 'Будь лапой. Верни сама'...

Она выплакалась только минут через десять, напрочь смазав макияж, отчего остатки самообладания улетучились вовсе, и лишь через полчаса, проведя их в ванной наедине с косметичкой, Кристина смогла вернуться к столь скверно прерванному свиданию. Вадим больше не порицал ее кулинарных достоинств, утку хвалил, и, судя по его аппетиту, вряд ли он это делал только для того, чтобы поднять ей настроение и сгладить досадный инцидент. За всей сегодняшней суматохой обед плавно перетек в ужин, и Кристина, косясь на стрелки часов, замершие на половине одиннадцатого, начала размышлять над тем фактом, что, кроме целомудренных чмоков в щечку, никаких притязаний на ее вполне неплохое тело новый ухажер до сих пор не предъявил. Когда ничего, кроме распития все того же кофе, не случилось на первом свидании, это было оригинальным. Когда на втором — интригующим. На третьем Кристина призадумалась. Однако сегодня они встречались уже в четвертый раз, и для столь молодого человека это казалось, мягко говоря, странным. Если он и сегодня хотя бы не попытается, это должно означать серьезные проблемы либо с физиологией, либо с психикой...

— Однако, — вдруг неопределенно констатировал Вадим, тоже бросив взгляд на часы, и она поняла, что близка к панике. Черт, он что — голубой? Если сейчас он скажет, что ему пора, здесь свершится довольно редкая в уголовной практике разновидность изнасилования. — Однако, — повторил он деловым тоном, — сегодня мыть посуду уже поздно. Но мое джентльменское воспитание не позволяет мне, воспользовавшись гостеприимством, бросить все домашние заботы на слабую женщину, а это означает... что это означает?

— Что тебе придется остаться до утра, — с давно забытой робостью в голосе предположила Кристина.

— Ну, если ты так настаиваешь... — Он поднялся, и от брошенного в упор взгляда она вдруг почувствовала себя голой, а за тон, которым это было сказано, захотелось не то запустить в него тарелкой, не то повиснуть на шее.

* * *

— Не понимаю, чем вы занимаетесь, — голос в трубке был явно недоволен, даже одышка стала сильнее обычного.

Он закурил, глядя в окно, занавешенное шторой

— Тем, что мне поручили.

— Я не поручал вам резать кошек! Что вы там вытворяете! Что за игры в Коза Ностру?!

— Я дам вам то, что вам нужно.

— Когда?! — сорвалась на крик трубка. — Просто возьмите эту сучку за шкирку и вытрясите из нее мою...

— Я не лезу в ваш бизнес, верно? — холодно осведомился он, и голос в трубке осекся.

— Что?..

— Я не лезу в ваш бизнес, — повторил он терпеливо. — Не лезьте и вы в мою работу.

— Я просто хочу знать, что происходит, — смягчился тот; он перебил:

— Происходит психологическая обработка. Вам знакомо такое слово? Упомянутая вами кошка для одинокой женщины — почти как ребенок. Ее гибель сама по себе удар. Она лишилась питомца, и, каким бы смешным вам это ни показалось, для нее это шок. Она осталась одна. Потеряла предмет привязанности. Теперь этим предметом стал новый парень. У нее есть только он. Что вам еще объяснять?

— И? Что это значит? Это, в конце концов, меня тоже касается! Это вообще меня касается в первую очередь! Я не понимаю, что...

— Мне был дан заказ, и я его выполню, — перебил он теперь уже сухо и резко. — Что же до вас, то вот уж понимания от вас точно не требуется.

Трубку он положил, не прощаясь. Беспокойные клиенты — едва ли не самая неприятная часть работы...

* * *

Кристина была уверена, что состояние, когда всё вокруг, как в тумане, а минуты и часы, даже дни, летят, как мгновения, осталось в далекой юности, однако последняя неделя показала, что она ошибалась. Дело было даже не в цветах, которые дарились каждый день, и не в завтраках в постели, и даже не в том, что в этой постели происходило до завтрака, а в том, что всегда, каждую секунду, человек рядом с ней оправдывал ее ожидания. Вадим бывал невозможно домашним, когда она пыталась заняться чем-то на кухне, и в конце концов Кристина оказывалась снова усаженной на табуретку у стола и наблюдающей за тем, как в ее доме хозяйничает он. Когда подобное времяпрепровождение ей надоедало, как-то само собой поле деятельности перемещалось в спальню; и никогда эти ухаживания не отдавали назойливостью. Дня через четыре, осмелев, она высказала пожелание побывать в его квартире.

Собственно, она не ждала, что Вадим пригласит ее к себе. Кристина была готова к уклончивому отказу, ибо была уверена, что он живет либо в общежитии, либо с родителями, либо вообще женат (таких ухаживаний просто не бывает, так себя ведут только с любовницей!)... Однако тот лишь кивнул, как на нечто само собой разумеющееся, и следующим вечером они ужинали в однокомнатной квартире дома в спальном районе.

Пока Вадим разбирал на кухне накупленное по пути, она ходила вдоль стен, осматривая шкафы с книгами, придирчиво разглядывая полки и фотографии. Фотографий было довольно много, почти два десятка, в рамках и просто прислоненных к корешкам книг, и все до единой изображали ее новое приобретение в полевом камуфляже — с автоматом у шлагбаума, с автоматом в обнимку с бритым парнем тех же лет; с ног до головы обвешанного оружием на фоне гор, на фоне кирпичной стены, на фоне листвы, на фоне вертолета... Кристина вспомнила вдруг, что на груди, на плече и еще в паре мест у него есть несколько шрамиков — круглых, похожих на маленькие солнышки; до сих пор она не спрашивала, что это и откуда, но теперь поняла — это следы от пуль. А фотографии, в свете происходящего сейчас в стране, сняты в Чечне. Больше негде.

Вот в этом и дело, поняла Кристина вдруг. Вот и объяснение тому, что молодой парень настолько старше себя самого. Если вернулся, если вернулся в своем уме и безо всяких синдромов, то наследство от боев и ран — ранняя взрослость. Если заглянуть в него поглубже, то, быть может, она со своими тремя десятками прожитых в мирной Москве лет — девчонка, каковой временами и ощущает себя рядом с ним...

Кристина остановилась у снимка, где Вадим с подвешенной на бинте рукой хмуро смотрел на фотографа — и столько было в этом взгляде усталости, что захотелось убить того, кто достает смертельно вымотанного человека со своими 'еще один, на память!' или что там ему сказали, когда поставили перед фотоаппаратом.

— Ужин готовится.

К тому, что он ходит почти неслышно, Кристина так и не привыкла, и опять вздрогнула от голоса позади себя. Вадим, проследив ее взгляд, тяжко вздохнул и подошел ближе, тоже глядя на фотографию.

— Это уже перед самой отправкой домой. Часто потом думал — чуть бы в сторону, и все, в последний день шлепнули бы. Обиднее только быть сбитым уже по пути в Россию.

— А ты не говорил, что служил... там.

— А ты не спрашивала, — улыбнулся он, обхватив ее за плечи рукой. — К тому же, зная отношение к бывшим 'чеченцам' среди нашего народонаселения, устрашенного фильмом о Рембо, предпочел оставить данную информацию для более удобного момента. Во избежание давления стереотипов, знаешь ли.

— Так ты не медик? — уточнила Кристина, еще сама не понимая, с разочарованием или нет.

— Я и не говорил, что медик. Просто там все становятся медиками в той или иной степени, после пары-другой перевязок.

— Ты сказал 'почти', — пробормотала Кристина. — Я думала — ты учишься. А ты... вот.

Вадим ответил не сразу — несколько секунд он стоял неподвижно, молча глядя на самого себя, потом вздохнул, убрав руку и направившись на кухню.

— Ну, прости, что не оказался пластическим хирургом.

Кристина осталась в комнате — в полной тишине и одиночестве, постепенно соображая, что сейчас одной своей фразой разрушила все, что было до этой минуты — вечера, ночи, дни; именно того, что Вадим от нее услышал, он и боялся. И сейчас она показала ему, что не зря...

— Дура... — пробормотала Кристина почти с отчаянием и бросилась на кухню.

Он стоял у окна, упираясь кулаками в подоконник, мрачно глядя на улицу поверх крыш, и на ее шаги не обернулся.

— Я дура, — повторила она уже вслух, подойдя и обняв его обеими руками. — Я полная дура, Вадюша. Прости. Я не то хотела сказать, понимаешь?.. Я сама не понимаю, что я хотела сказать, но мне совершенно наплевать, кем ты работаешь... или служишь — так правильно?.. на это мне тоже наплевать... То есть, нет, я опять не то говорю. Это наоборот хорошо, ты гордиться должен. И я тобой гордиться буду...

— Если ты меня сейчас не отпустишь, — не меняя положения, ответил тот, — мы оба будем гордиться горелым рагу. Ты любишь горелое рагу?

— Нет, — готовясь уже заплакать, замотала головой Кристина. — Я тебя люблю.

Она даже не успела как следует испугаться того, что ляпнула такое человеку, с которым знакома чуть больше недели, что сейчас будет тягостный разговор на тему взаимоотношений полов, необязательности обязательств и прочего; Кристина услышала, как он усмехнулся, и задержала дыхание.

— А я тебя, — ответил он и отстранил ее руки. — Но рагу все равно вкуснее без углей. Пусти.

— Не злись, — попросила Кристина.

— Не буду, — пообещал тот, доставая тарелки. — Собственно, стать медиком мне еще не поздно. Поскольку нигде я уже не служу, могу пойти учиться. Если тебе так больше нравится, то — на медика.

— Ну, не надо...

— Надо-надо. Теперь я тебе это до конца наших дней буду поминать... Садись к столу.

Ужин прошел не так, как всегда — Кристина чувствовала себя не в своей тарелке и от их первой размолвки, и от этого сумбурного признания, и особенно от 'конца наших дней', что вообще звучало как обещание. Свою вину после ужина она заглаживала, как школьница, пылко и страстно, и кажется, преуспела. По крайней мере, уже через час не казалось, что Вадим выглядит расстроенным.

— Ты не злишься? — рискнула уточнить она, нарушив дольше обычного затянувшееся молчание.

— Нет.

— Точно?

— Совершенно. Забудем просто об этом разговоре.

— Я хочу искупить свою вину.

Он покосился в ее сторону, нарочито испуганно вздернув брови:

— Как — опять?

— Нет, — облегченно засмеялась Кристина. — Не сейчас, отдыхай, не бойся. Просто... Понимаешь, у меня скоро день рождения. Точнее сказать — в субботу.

— Так... — он зашевелил губами, подсчитывая дни, и посмотрел на нее почти обиженно. — Почему ты не сказала мне заранее? Как можно найти подарок для женщины за два дня? Эта миссия как раз из невыполнимых.

— Не нужен мне подарок. Мой самый лучший подарок — ты. Это все, что мне нужно. А если ты уедешь со мной на дачу на все выходные, это будет пределом мечтаний... — Кристина подумала несколько секунд и уточнила: — На данный момент.

— Конечно, я уеду, — просто согласился он. — Когда?

* * *

— В пятницу вечером. Вместе со своим новым парнем.

— Нам это как-то поможет? Вы что-то придумали, наконец?

Еле заметное движение плечом.

— Да. Мне нужен кто-нибудь из ваших людей. С оружием. Попроворнее. Но кого вам не жаль в случае чего. Уточняю — не жаль. Есть такие?

— Вы что — хотите сказать, что вам нужен хороший материал, но такой, чтобы его можно было...

— Уничтожить.

— Уничтожить? Уничтожить?! То есть — попросту убить? А вы не мало запросили? Вам мою 'Тойоту' бомбой не заправить?

— Вам это нужно. Не мне. Так что?

* * *

Вадим появился на пороге ее квартиры в пятницу днем и широко улыбнулся:

— Едем? Я полностью упакован.

— О, Господи... — Кристина с ужасом уставилась на две огромные сумки, стоящие рядом с ним. — Что это? Мы ведь всего на два дня!

— Ничего. С твоими-то аппетитами.

— С моими?!

— Ну, хорошо — с моими. Там я растолстею, и ты меня бросишь.

— И не надейся.

Она выставила свою сумку, зашнуровала кроссовки, осмотрелась — не забыла ли чего, все ли выключила — и, выйдя, заперла дверь. Вадим уже стоял, перевесив ремень ее сумки через плечо и глядя ожидающе. Кристина вспыхнула.

— Вадюша, ты что! Дай сюда. Ты и так нагружен.