Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
* * *
Часть студентов Военно-медицинской академии была отдана под суд, часть по приказу военного министра — отправлена в дисциплинарный батальон. Оставшиеся в академии студенты-медики были переведены на казарменное положение, под строгий надзор курсовых офицеров.
Похороны затоптанного казаками студента юридического факультета Сергея Дягилева, на которые пришли сотни людей, чуть не спровоцировали новые беспорядки. Питерские извозчики, узнав, что хоронят "скубента", который "бунтовал против царя", попытались при помощи кнутов и своих крепких кулаков разогнать похоронную процессию. Лишь своевременное вмешательство полиции и военного патруля предотвратило кровавую развязку.
Жандармы и полиция провели новые аресты, после чего ряд либерально настроенных профессоров в знак протеста подали в отставку. Среди них был троюродный брат убитого бунтовщика Короленко — приват-доцент кафедры минералогии Московского университета Владимир Иванович Вернадский.
Александринскую Россию покинули именитые философы, вдруг ставшие ненужными в родном Отечестве. Владимир Сергеевич Соловьёв, Николай Яковлевич Грот, Лев Михайлович Лопатин, Георгий Иванович Челпанов, князь Сергей Николаевич Трубецкой, Дмитрий Сергеевич Мережковский, Николай Фёдорович Фёдоров.
Демонстративно подал в отставку ректор столичного университета академик Никитин, а следом за ним — несколько десятков преподавателей других высших учебных заведений, пожелавших выразить свой протест против жестокой расправы над студентами.
Отставки были приняты незамедлительно, а на дальнейшей карьере этих господ был поставлен жирный крест, ибо Императрица восприняла произошедшее, как неприкрытый вызов лично ей и её самодержавной власти. Желаете, господа учёные, фрондировать дальше и открыто поддерживать бунтовщиков? Тогда не обижайтесь и получите Высочайшее повеление о лишении всех чинов.
Наступал новый, 1896 год. Для одних это был год предстоящих великих изменений, для других — год утраченных надежд, год реакции и отступления.
Глава 22
Новый год принёс Аликс многочисленные заботы. Императорский двор был в трауре, сама Императрица, измотанная и уставшая, из-за обострения болезни с трудом вставала с кресла, но министр двора Рихтер, трепетно относившийся к дворцовым церемониалам, настоял на проведении традиционных Высочайших выходов.
Александра Фёдоровна очень тяжело переносила всякого рода дворцовые действа. Все эти многочасовые, пышные и тягучие церемонии причиняли ей физические и моральные страдания, но теперь она была не просто женой царя, и даже не регентом... Она была самодержавным монархом, представлявшим своею особою более чем 120-миллионную Империю.
1-го января во время Высочайшего выхода Аликс пришлось мужественно выстоять обедню, а затем выйти в Тронный Георгиевский зал, в котором стоял дипломатический корпус.
После обхода дипломатов Александра Фёдоровна больше часа принимала поздравления baise-main от дам, Государственного Совета, Сената, двора и Свиты.
Присутствующие на выходе заметили, как разительно отличались две царицы внешне. Мария Федоровна, хотя и была в траурном кашемировом платье, с чёрными перчатками и веером, блистала колье из громадных бриллиантов и бриллиантовой диадемой в виде лучей. Голубая Андреевская лента очень красиво выделялась на её наряде. Царица-мать была небольшого роста, но движения её были так спокойны и величественны, полные грации и изящества, и она казалась выше, чем на самом деле. Здороваясь, она как-то особенно красиво наклоняла голову, буквально очаровывая собеседников своим щебечущим голосом.
Императрица Александра вышла в Георгиевский зал без единого украшения, в обыкновенном чёрном фланелевом платье с траурными плерезами и с чёрным шлейфом. Русоволосая красавица, величественная и одновременно необычайно изящная, она сохраняла на лице мраморное спокойствие, лишь изредка сменявшееся на грустную улыбку. Любезная, но очень сдержанная и немногословная, Аликс подчёркнуто мало общалась с дамами и подолгу беседовала с генералами и офицерами, проявляя недюжинные познания относительно мест расквартирования частей и полковых традиций.
Всё своё свободное время, остававшееся после государственных забот и ухода за дочерью, Императрица посвящала изучению русского языка, и теперь она довольно свободно изъяснялась, не боясь попасть впросак. Говорила она всегда в одной тональности, практически не повышая голоса и не выражая эмоций. Бесстрастный голос Аликс, отдававший холодком, в сочетании с мрачным траурным одеянием, многими воспринимался как признак высокомерия и постоянного недовольства, а её поведение во время торжеств заставило придворных пережить немало неприятных минут.
Ровно год назад, 1-го января 1895 года, на первом Высочайшем выходе придворные видели в Аликс всего лишь застенчивую гессенскую принцессу, счастливую новобрачную, пребывающую на вторых ролях в тени царствующего мужа и его энергичной матери. Сегодня они увидели Императрицу, которая обходится без бриллиантов и готова пренебречь придворным этикетом. И у некоторых вольно или невольно появились мысли о том, что так может поступать только очень сильный правитель.
* * *
Второй январский день был ознаменован получением по телеграфу депеши от наместника Дальнего Востока, в которой Великий Князь Владимир Александрович весьма встревожено описывал обстановку, сложившуюся после блистательной победы Японии и ужасающего поражения Китая.
Хотя совместными дипломатическими усилиями России, Германии и Франции удалось частично изменить условия Симоносекского договора и вернуть Китаю Ляодунский полуостров, Япония чрезвычайно усилилась в Корее. Ещё начала войны Япония фактически начала брать под свой контроль корейскую администрацию. В июле 1894 года японцы захватили королевский дворец в Сеуле, после чего сформировали новое правительство Кореи — Управление по военным и государственным делам, на которое возложили задачу проведения широкомасштабных реформ по японскому образцу, получивших название "реформ года кабо". Уже в октябре 1894 года японцы окончательно подавили вторую волну крестьянского восстания "тонхак" и в 1895 году навязали ослабленной и беззащитной Корее ряд кабальных договоров. Корейское правительство от имени короля поручило японским компаниям строительство железных дорог на корейской территории, открыло для японской торговли ещё один морского порта и взяло обязательствах по созданию условий для передвижения японской армии и снабжению её продовольствием.
Официальная позиция правительства России оставалась сугубо нейтральной. Неоднократные просьбы прислать военных инструкторов и советников в правительство, которые корейский ван И-Хянг высказывал российскому представителю Веберу, Петербург игнорировал, не желая получить осложнения на Дальнем Востоке.
Корейская королева из семьи Мин, которая имела большое влияние на мужа, сумела добиться того, что летом 1895 года прояпонские министры были уволены, а в Объединённый кабинет были назначены сановники прорусской ориентации. Ранним утром 26-го сентября японский посланник генерал Миура Горо с отрядом японских жандармов, при поддержке обученных японцами корейских солдат, ворвался в королевский дворец. Несчастная королева была зарублена, а король И-Хянг попал в плен.
Владимир Александрович, изучив положение дел, буквально запаниковал, ибо прекрасно понимал, что имеющихся у него войск совершенно недостаточно для того, чтобы было возможно диктовать свою волю зарвавшейся Японии.
Тонкий ценитель балета и живописи, завсегдатай петербургских
клубов, большой любитель охоты, исключительный знаток еды, коллекционирующий меню с собственноручными заметками, сделанными непосредственно после трапезы в самых различных ресторанах, Великий Князь оставался боевым генералом. Во время последней русско-турецкой войны он успешно командовал 12-м армейским корпусом, за что вполне заслуженно получил орден Святого Владимира 2-й степени с мечами, орден Святого Георгия 3-й степени и золотую саблю с бриллиантами и надписью "За 14 и 30 ноября 1877 г." Боевого опыта ему было не занимать.
* * *
Уже с утра просторный кабинет канцлера, несмотря на праздник Крещения Господнего, был наполнен людьми в генеральских мундирах.
Блистающий новенькими генерал-адъютантскими погонами военный министр Пузыревский прибыл в сопровождении нового начальника Главного штаба Лобко и заведующего Азиатской частью Проценко за пятнадцать минут до назначенного времени. Генералы заняли место за столом по левую руку от канцлера, разложив свои бумаги.
Сергей Александрович зашёл в кабинет вместе с Николаем Николаевичем ровно в десять, как и было назначено. Моряки почему-то запаздывали.
После взаимных приветствий граф Игнатьев пригласил великих князей к столу, но они предпочли кожаный диван, на котором можно было удобно развалиться.
— Мы все собрались, господа, — начал канцлер, — по приказу Государыни, чтобы обсудить положение, сложившееся на Дальнем Востоке. Августейший наместник, Его Императорское Высочество Владимир Александрович, весьма встревожен необычайным усилением Японской Империи, но ещё больше он встревожен нашей военной слабостью на Дальнем Востоке. Мы ведь понимаем, что одним фельдмаршальским жезлом, даже с алмазами, вражескую армию не оста-новишь, пусть это и азиатская армия.
Николай Николаевич одобрительно хмыкнул и слегка улыбнулся. Он что-то хотел сказать, но ему помешал вошедший Великий Князь Алексей Александрович, следом за которым шли адмиралы.
Генерал-адмирал извинился за опоздание, после чего по-хозяйски переставил кресло в торец стола и уселся против канцлера. Пришедшие с ним адмиралы Чихачёв и Кремер заняли кресла по правую руку графа Игнатьева, а командовавший на Балтике адмирал Казнаков долго не мог найти себе место, пока не сел на диване.
Генерал-адмирал выглядел явно недовольным, хмурил брови и изображал непонятную гримасу на холёном породистом лице. Всем своим видом он показывал, что не считает совещание чем-то важным.
Канцлера это не смутило. Выдержав небольшую паузу, он обратился к Алексею Александровичу:
— Вы позволите нам продолжить, Ваше Императорское Высочество? Мы уже начали обсуждение...
Сказано это было не то, чтобы ехидно, но таким елейно-преданным голосом, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнения в том, что Игнатьев желал уколоть Великого Князя за опоздание. Лицо генерал-адмирала налилось кровью, он кивнул и что-то невразумительно пробурчал.
— Итак, господа, я продолжу, — голос канцлера стал строгим и деловым. — Александр Казимирович! Есть ли у Вас данные, сколько войск сумели выставить японцы во время войны с Китаем?
— Японцы сумели выставить более двухсот пятидесяти тысяч солдат,
— живо ответил Пузыревский. — Это при том, что в мирное время Япония имела армию приблизительно семьдесят пять тысяч. Наш военный агент в Токио подполковник Вогак докладывает, что теперь в мирное время численность армии уже перевалила за сто тысяч, а при мобилизации японцы в состоянии выставить более трёхсот тысяч. Даже если на островах они оставят треть, то в Корею можно ожидать армию, большую, чем двести тысяч солдат. Вследствие принятия территориальной системы и незначительности расстояний, на которые приходится передвигать запасных, срок окончания мобилизации для японской армии не более четырёх дней, а для продовольственных и эвакуационных колонн — от семи до десяти дней.
— Что же мы можем противопоставить японцам?
— Мне даже не нужно заглядывать в бумаги, — ответил Пузыревский, — ибо численность войск Приамурского округа весьма незначительна. В мирное время там расположены 10 Восточно-Сибирских стрелковых батальонов в составе двух бригад, 10 линейных батальонов, Сретенский резервный батальон, два казачьих батальона, всего 23 батальона пехоты весьма слабого состава. Кавалерии — 18 сотен. Артиллерии — 10 пеших батарей, две мортирные и две казачьи. Восточно-Сибирский сапёрный батальон и Уссурийский железнодорожный, занятый на постройке дороги.
— Александр Казимирович, — отозвался с дивана Николай Николаевич, — а каковы мобилизационные возможности Приамурского округа?
— В военное время Сретенский резервный батальон разворачивается в пять отдельных батальонов, со льготы призывается четыре Забайкальских казачьих батальона. К этому нужно добавить два льготных Забайкальских конных полка и 3-ю конную батарею, полк и дивизион амурских казаков, плюс Уссурийский казачий дивизион. И всего мы получаем чуть больше тридцати тысяч солдат и сто десять орудий.
Генерал-адмирал удовлетворённо хмыкнул, потом довольно посмотрел на канцлера:
— Ну вот, Николай Павлович, я не могу понять, из-за чего брат паникует. У него там больше тридцати тысяч прекрасных русских солдат, а он опасается каких-то островных макак, которые только научились стрелять из ружей. Да пусть только сунутся, отведают нашего штыка и
убегут, несолоно хлебавши.
— А что, Александр Казимирович, может, действительно не стоит паниковать, раз нам угрожают обычные макаки, — спросил канцлер, глядя на Пузыревского.
— Уж ежели некоторые наши генералы так боятся макак, может стоит им заглянуть в зоологический сад господина Роста? Глядишь, и страх то весь пройдёт, — оживился генерал-адмирал, считая, что поставил военного министра в тупик своим остроумием. Он относился к Пузыревскому, как к выскочке, называя в кругу приближённых "первоапрельским сюрпризом", о чём было известно присутствующим.
Пузыревский встал с кресла, обвёл взглядом присутствующих. Налил из графина воды в стакан, немного выпил, после чего заговорил, глядя прямо на Великого Князя Алексея Александровича:
— Я хотел бы напомнить Его Императорскому Высочеству события двухсотлетней давности, когда шведский король Карл именовал русских "варварами" и тешился тем, что приказал отчеканить медаль после нашего поражения под Нарвой. Но ведь после этого была Полтава...
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |