Скиф 2: На службе у царя Боспора

— Славься! — приветствую Андроника.

— Процветай! — отвечает он, и я вижу, что если промедлю с вопросом, то не успею его задать воину вовсе.

— Что случилось?

— Война, скиф. Война...

Андроник замечает, что я еще хочу о чем-то его спросить, однако одергивает багровый, выгоревший на солнце плащ и быстро уходит. Мне остается поспешить за ним по длинной прохладной анфиладе и считать арки. Так уж устроен мой мозг: я постоянно что-нибудь учитываю, регистрирую и отмечаю. Зато потом могу легко вспомнить весь прожитый день, разговоры и даже собственные мысли. А делать это мне приходится регулярно, чтобы другим усложнить задачу составить на меня верное досье или вовремя обнаружить собственный просчет и найти способ исправить впечатление о себе.

Хилиарх свернул на платановую аллею, ведущую к крытой колоннаде, называемой эллинами — ксист. Наверное, владыке стало душно во дворце, и он решил принять государственных мужей там, где чувствуется ветерок с Понта. Действительно, солнышко поднялось, и воздух вокруг стал быстро нагреваться. Хоть я пока и не вхожу в число властных людей царства именуемых аристопилитами, но дружба с царем дает право присутствовать на таких собраниях.

Воины, стоящие в карауле у колонн не обращают на меня никакого внимания. Может, узнали, а может, потому, что я почти догнал их командира и мы с Андроником след в след вошли под навес ксиста8. К тому же при мне нет оружия, но ярко блестит на шее и предплечьях золото. Перстни по местной моде я не ношу: все же ромфею — длинный фракийский меч, подаренный Левконом, держу в руках чаще, чем кубок.

Владыка восседает на резном, покрытом позолотой стуле. Он кивнул мне, но взгляд наполненный тревожным ожиданием задержал на хилиархе. Воин уверенно преодолел несколько метров, что отделяли его от владыки и, остановившись у самого трона, склонился к уху Левкона. Его доклад был краток. Лицо царя просветлело, и он обратился к Гилону — мужу зрелому с кудрявой стальной шевелюрой на маленькой голове, о котором я знал лишь то, что правит он в Кепах на границе с Синдикой. И что получил он ту область в управление за то, что без боя сдал Сатиру — отцу Левкона полис Нимфей.

— Гоплиты сегодня выступят. Мы поможем тебе, как и наш отец всегда делал — сказал владыка, и тут же соскочив со своего стула, взял меня под локоть и потянул в сторону от придворных, к колонам. Прежде, чем царь развернул меня, я заметил, как сверкнули глаза у Гиппиаса. К чему бы?

Гиппиас — старший жрец Зевса громовержца, признанный глава жреческих кругов города. Он славится мудростью и странностями, внушающими всеобщее уважение, воспринимаемыми народом как признак его близости к богам. Преклонный возраст и внешняя отрешенность от обыденных дел не мешают ему быть одним из самых влиятельных людей Пантикапея. Но для меня — этот старик обычный болтун, не представляющий опасности. Опыт прошлой жизни учит, что важна не столько внимательность, сколько проницательность, надо уметь видеть и слышать, впитывать в себя всю имеющуюся информацию, в том числе и ложную. Ложь через посредство содержащихся в ней неверных сведений часто может выложить перед проницательным человеком немало довольно точных данных, которые лжец пытался скрыть. Если позволить человеку в течение получаса свободно врать, он непременно что-нибудь да выдаст из того, что так старается припрятать. Вот почему болтуны опасны сами для себя даже в тех случаях, когда лгут! И коль я намерен изменить свою жизнь этот жрец может оказаться полезен.

Левкон зашептал в ухо, касаясь пересохшими губами мочки и от услышанных новостей, я почти перестаю обращать внимание на щекотку:

— Фароат, Тиргитао снова захватила Синдику. Она казнила Митродора9 и посадила на трон своего сына Октасамада. Гекатей сбежал в Кепы и послал к нам просить о помощи Гилона.

Волнение Левкона передалось и мне. Ведь Митродор — младший сын Сатира! Это не эллин Гекатей к которому по правде царица меотов имела вполне обоснованные претензии. Пролита кровь Спартокидов — владык Боспорских! Вот и сбылись мои опасения о будущем Левкона.

— Будет трудно поймать Тиргитао...

Хоть я произнес свою мысль тихо, бормоча под нос, Левкон живо ответил:

— Ты же скифский вождь? Паралат?

— Это так.

— Приведи мне столько воинов, сколько сможешь собрать, и мы поймаем меотянку!

Бледный, но быстрый и готовый на все, владыка покинув ксист, оставил меня в раздумьях. За ним вышли Андроник и Гилон.

— Скиф, о чем попросил тебя владыка? — услышал за спиной не по возрасту звонкий голос Гиппиаса.

Так я тебе и сказал! Но ссориться со жрецом в мои планы не входит, я улыбаюсь и говорю почти правду:

— У царя нет воинов, чтобы поймать Тиргитао. Об этом он говорил...

Жрец кивает большой головой, трет горбатый нос и, склоняясь ко мне, обдает удушливым смрадом — немыслимой смесью болезненных миазмов и зубной гнили, говорит теперь он тихо:

— Ты любишь золото...

Он не спрашивает, скорее, утверждает, и я не вижу причин возражать ему.

— Да!

— Нашему царю скоро будет не до тебя. Зайди вечером в храм, получишь от казначея серебро. Скачи к своим соплеменникам и приведи их сюда. Служи мне скиф, а не мальчику. Заботься о своих воинах, а я стану заботиться о тебе.

Гиппиас был так уверен в моем согласии, что отечески похлопав меня по плечу, отвернулся и, опираясь на посох, побрел к платановой аллее.

Вот тебе и воробушки! Еще одна уловка, рассчитанная на простаков, как несколько выигрышей в начале игры, поддерживающие иллюзию, что все складывается в твою пользу. И моя мнительность вопит о реальной опасности. Не мне, но Левкону...

Глава 2

На улицах Пантикапея уже было тихо и безлюдно. Прохожих встречалось немного, но они стали попадаться все чаще, по мере приближения к центру города. Женщины несли на плечах высокие амфоры с водой, у некоторых лица были открыты, у других закутаны вуалью, позволявшей видеть только одни глаза. Ремесленники работали в прохладной тени своих открывавшихся на улицу лавок. Чинили сандалии, кроили широкие куски белой ткани или покрывали лаком и красками глиняные сосуды разнообразной формы. Около красивых домов, осененных деревьями, суетились невольники, работавшие в садах, слышался хозяйственный шум, стук ножей, из кухонь вместе с дымом поднимался возбуждающий запах готовящегося ужина.

Каменная белая двускатная крыша храма показалась над густой зарослью темных магнолий, нежных мимоз, высоких кипарисов, раскидистых платанов. В воздухе плыл пряный, немного терпкий запах нагретых солнцем миртовых кустов, целые массы их росли здесь, так же как и розы. Хлопали крыльями белые голуби, всегда гнездящиеся возле храмов. Граждане Пантикапея чтили Зевса, поэтому храм окружали священные рощи, высаженные по предпочтениям не одним поколением жителей полиса10.

Храм Зевса в монументальности, пожалуй, уступал лишь дворцам царей Боспора. Со всех четырех сторон к белоснежным колонам вели известняковые ступени. Этот храм был построен веком раньше дворцового комплекса, но по-прежнему восхищал как жителей полиса так и его гостей. Слышал я и лестное сравнение пантикапейского храма Зевса со святилищем Аполлона в Дельфах, имеющего огромный политический авторитет во всей Элладе. Днем тут всегда было людно и в храме одновременно находились несколько служителей одетых в белые хитоны с миртовыми венками на головах.

Худой и сутулый казначей храма, в своем черном траурном хитоне и остроконечной шапочке, из-под которой свисали намасленные и расчесанные волосы, пах лавандой и имбирем, он не был похож на тех жрецов, что я видел. Конечно, мне было известно, что эллинам понятие жреческого сословия чуждо. Каждый гражданин полиса мог исполнять религиозные функции, совершать обряды и приносить жертвы богам, как и возносить молитвы. Оправданием этому служил сам характер религии, верований греков. Как и сколоты поселенцы-эллины обращались к живым силам природы с верой, что их можно умилостивить, склонить на свою сторону, снискать их благоволение. Но все же при каждом храме постоянно находились люди, которым надлежало заботиться о святилище, где обитал бог, держать в порядке священную утварь, принимать дары и жертвы, приносимые божеству. И все эти люди, хоть и избирались голосованием на народных собраниях, были похожи друг на друга и манерой одеваться, и поведением. Этот жрец вышел из тени алтаря, едва я вошел в храм. Своим появлением он избавил меня от неопределенности, ведь именно необходимость обратиться к кому-нибудь с расспросами о том, как его найти смущала меня. Я представлял, будто спрашиваю у какого-нибудь служителя: "Как мне найти вашего казначея?" — и посмеивался, воображая, что жрецу могло от такого вопроса прийти в голову? Ладно бы пришел в храм я с утра, но вечером!..

Наверняка казначею уже приходилось меня видеть: его рабы или охранники остались за алтарем; сам он определенно узнал меня, коль молча, протянул мешок из телячьей кожи наполненный монетами. Принимая плату за предательство Левкона, пусть и мнимое, я удивился щедрости Гиппиаса. Золотых монет в Пантикапее не чеканили, и серебро тут было в большом почете у купцов и ремесленников. Навскидку я получил килограмм десять, что приблизительно соответствовало половине таланта11 или трем тысячам драхм12. Эллинский всадник получал драхму в день, но скифы обходились гораздо дешевле. Сколот служил тому, кто накормит его в походе, полагаясь на свою воинскую удачу и богатые трофеи, добытые на войне. Что же задумал Гиппиас? Почему предпочел нанять варваров?..

— Прощай скиф, — сказал казначей и, не дожидаясь моего ответа, ушел, так ловко растворился в тени, будто специально надел на себя все черное.

Небо совсем потемнело. Полчища птиц недавно гомонящих в высоких деревьях затихли. С минуту я простоял у храма, прислушиваясь, и с каждым новым звуком хватаясь за меч. Живая вереница картин, где неизвестные меня заставляют расстаться с серебром — мутная мгла видений, тревожность таяли, и уже через сотню шагов я, расплескав все страхи, остановился, правда, теперь от досады: Все же нужно было взять с собой Лида! Хотя бы для того, чтобы не тащить этот чертов мешок самому. Быть может, "страх" в этом случае не в меру сильное слово, но в данный момент я отчетливо осознаю — все мое беспокойство от того, что эти деньги мне необходимы. Владыка щедр на подарки по пустяковым поводам, но монет сам не имеет. Кое-что из его даров Лид уже продал, но вырученные за золотые безделушки диоболы мы уже прогуляли. Просьба царя пришлась очень кстати, и я намерен сделать все, чтобы не разочаровать Левкона. А для этого мне нужны деньги, большие деньги! Вот почему при вербовке Гиппиасом я не очень упорствовал, а точнее — совсем. Какую цель он преследует? Я не знаю, но если поразмыслить, то самым очевидным мне видится отдаление моей особы от царя. За такие деньги?! Боюсь, что у меня не найдется подходящего товара, чтобы самому выудить такую сумму. С другой стороны не будь у меня подходящего товара, стал бы Гиппиас платить? Я механично беру в свободную руку молоточек и колочу в дверь. Ну конечно: Андроник уводит из полиса гоплитов и царь остается совсем один перед сворой аристопилитов! Лид открывает дверь, а я в тот момент уже решил задержаться в Пантикапее.

Через пять минут я нахожусь в столь желанной комнате на самом верхнем этаже, окидываю взглядом обстановку и убеждаюсь, что она более или менее соответствует тому к чему я уже привык. Под квадратным отверстием в стене прикрытом на ночь ставней, стоит на четырех резных львиных лапах ложе. На нем вздулся набитый соломой матрац. Для меня все это великолепие накрыли чистым холстом. В углу спаленки притаился низкий трехногий столик для трапезы, который легко может быть перенесен к лежбищу, под ним чистый горшок для туалета и бочка литров на двадцать, наполненная водой — у стены.

Мешок с серебром, пояс и меч я сую под ложе, с удовольствием снимаю сандалии и, не вымыв ног, присаживаюсь на постель, снова возвращаюсь к мыслям о положении Левкона.

Пока я вдыхаю влажный, пахнущий весной воздух вечернего полиса, проникающий в спаленку через многочисленные щели, меня вдруг охватывает тягостное предчувствие, что помочь молодому царю будет гораздо труднее, чем можно было ожидать. И трудность не в том, что сложно просчитать разные варианты. Отсутствие информации об угрозах для Левкона ставит крест на самой возможности сформулировать задачу, делая расчеты невозможными. А ответ на главный вопрос — "что делать?" так или иначе, должен быть найден. Ведь очевидно, что время для действий уже наступило! Занимаю наиболее удобное для мыслительной деятельности положение — горизонтальное и перебираю возможные варианты.

Физическое устранение царя мне кажется маловероятным. У того имеется еще один брат — Горгипп и он, насколько мне известно не претендует на престол ибо мал еще. Но по праву займет место Левкона, случись что...

Быть может, сейчас интриганы-аристопилиты сражаются между собой за влияние на молодого государя? Такая версия кажется вполне правдоподобной! Но дело в том, что версии, в которые противник заставляет нас верить, всегда подаются так, что кажутся правдоподобными. Значит, и здесь нужна проверка. Значит, и в этом смысле поспешные действия — недозволенная роскошь. И мне во что бы то ни стало необходимо выявить такие группы влияния...

Почувствовав облегчение от того, что удалось сформулировать ясную задачу, теперь испытываю непреодолимое желание поделиться своими мыслями с друзьями. Тут, как назло, моего слуха достигает прерывистый храп, доносящийся из опочивальни Лида и я, желая миру спокойной ночи, пытаюсь уснуть.

* * *

Эллины завтракают рано. Хоть мы и не они, едва порозовел закат, меня разбудил Лид. На столике уже поставленном перед ложем лежала длинная узкая лепешка. Вместе с тем хлеб не является для жителей полиса чем-то обыденным, легкодоступным. Для многих его заменяли более доступной и дешевой похлебкой, или точнее, кашей из какой-либо муки или крупы, чаще всего ячменной или пшеничной. Хлеб выпекается либо в больших домашних хозяйствах, либо в профессиональных пекарнях. Эта ароматная лепешка еще горячая, а значит, Лид ее купил совсем недавно у пекаря.

Я улыбаюсь от мысли, что сегодня смогу порадовать друзей обновками и оружием. Пора обзавестись броней и лошадьми. Отныне нужно быть готовым к любому развитию событий и не забывать о просьбе Левкона.

Покончив с угощением, запиваю его вином, разбавленным водой и прошу Лида, привести сюда Авасия.

Слышу тихий голос:

— Что пазака задумал?

— Сейчас узнаем, — ворчит в ответ Лид и спустя несколько секунд оба поднимаются по лестнице.

Авасий выглядит куда лучше, уже похож на себя прежнего — уверенного в себе воина. А синяки на пол лица уже не мешают его глазам сверкать.

— Как твои раны? — спрашиваю, подразумевая покрытые струпьями на коже следы от оков.

— Раны пустяковые, — отвечает Авасий и задорно смеется, как в былые времена, — Только чешутся очень...

Не без напряжения достаю мешок с монетами и водружаю его на столик. Развязываю шнурок и, погружая пальцы в холодный метал, позвякиваю недавно отчеканенными диоболами13.