Ор(я)Ш

— Вот значит, кто ты такой... Наша скучная школа смогла совершенно случайно преподнести хоть что-то занятное! — промурлыкала в пустоту хозяйка комнаты и мелодично рассмеялась.

Но несколькими мгновениями спустя веселье смолкло.

— Что ж, Юки, теперь у тебя есть небольшой повод слегка поправить свою статистику посещаемости, — сказала вдруг девушка сама себе, изящно потягиваясь на постели.

А еще через секунду она спрыгнула на пол и вышла из помещения.

Дом, милый басурманский дом. Вместе с работой Наташа получила и ключи от трехкомнатной квартиры в сорокаэтажной высотке. Даже с изначальным присутствием некоего необходимого минимума мебели. Посольство арендует для своих нужд все, что есть с тридцать пятого (занимаемого охраной) и по крышу. Мы же почти под небесами, на тридцать девятом. А из окон открывается вид на приютивший нас тридцатимиллионный мегаполис, средней паршивости вид, вообще-то. Подумаешь, Токийский залив немного заметен, в тонком просвете между парой соседних небоскребов.

Отпираю дверь. Хм, обувь на месте...

— Артур, это ты там? — раздалось из совмещенной с кухней гостиной.

— Ну а кто еще, не барабашка же! — ответил я разуваясь.

— Почему нет? Короче, иди сюда и рассказывай! — требовательно продекларировала моя опекунша.

— То есть, мне даже голод утолить с дороги нельзя, ага. Ладно, черт с тобою, все равно ж не отстанешь, — негромко, словно бы только для себя, но достаточно отчетливо пробормотал я, заходя в гостиную.

Тетя, хотя уже давно считаю ее скорее старшей сестрой, лениво восседала на диване, теребила одной рукой свои золотые кудри, одновременно что-то вычитывая на планшетном ПК. Почта значит, ага. Бухаюсь в кресло напротив.

— Ну и что тебе твой ненаглядный Рихард пишет?

— А-а-а?! — подпрыгнув на месте, выдала Ташка. — Вот как ты узнаешь постоянно?

— Не скажу, — отрезал я в ответ.

— Ну и не надо, партизан несчастный... А Рихарда недавно перевели с 'Бранибории' на 'Эрнст Тельман'! Говорит, что тот сейчас у Рюгена болтается, принимает запасы перед походом к берегам Марокко. В составе второго сводного Атлантического флота ООН, — с горящими глазами поведала мне Ната.

Мда, хочешь, не хочешь, но если у девушки парень военный моряк, то в кораблях она разбираться хоть немного, да научится. Хм, Тельман, Тельман... точно, это ж 'Тирпиц' бывший, если чего не путаю. Забавно, ведь в Атлантической сборной солянке этому линкору светит идти бок о бок со своим заклятым братом-близнецом, ФРГ-шным 'Бисмарком'! Они там эфир немецким матом не сильно засрут?

А в Вене, значит, напрогнозировали очередной песчаный крио-вал из Сахары. Ох, бедная Испания, бедная. Даже если вал разнесут у самого Танжера, народу в Мадриде все равно придется в шубы на пару дней упаковываться.

— Любовь на расстоянии, какое жалкое зрелище, — родил я, наконец, комментарий.

— Да что ты понимаешь! — вспыхнула моя опекунша, чтобы тут же потухнуть. — И прекращай мне зубы заговаривать. Лучше-ка поведай, как тебе твои новые одноклассницы?

Хоспаде...

— Тихий ужас. Они там все страшные как абомы. Ноги короткие, кривые, пухлые, да еще и косолапые. Лица жуткие, с узкими поросячьими глазками, так и сквозит в них что-то кровожадное...

— А если не сгущать краски? — вставила Ташка.

— Все равно не фонтан. Есть, конечно, парочка достойных внимания экземпляров. Но с ногами у них тут и впрямь почти у всех проблемы, — перестав заливать, ответил я.

— Бедненький. Ладно, а что сама школа?

— Да школа как школа, разве что мне там теперь довольно долго предстоит исполнять роль музейного экспоната. По совокупности причин... Кстати, что в посольстве творится, и фигли ты сегодня так рано? — сменил я тему разговора.

Наташа посерела на глазах.

— Перманентный дурдом. Треть персонала, как всегда только и делает, что пасьянсы раскладывает да по порносайтам на рабочем месте лазает. Внутреннюю сеть загадили всяким мусором настолько, что за месяц не очистишь. А меня еще между двумя направлениями разрывают: вот тут прям щас наладь, чтоб работало, а потом бегом во-он туда и мигом переведи, что накарябано на каких-то проклятущих бумажках... Домой же рано пришла, потому что начальство сжалилось и решило устроить короткий день. Себе в том числе. Число-то помнишь, какое нынче?

— 22-е октя... Ох ё-ё-ё! — воскликнул я, схватившись за голову от собственной забывчивости.

Совсем с этим переездом спекся. Ведь тридцать один год прошел как...

Об этом не принято говорить, но многие, очень многие сегодня вспоминают погибших.

Точно таким же октябрьским днем, но в девяносто восьмом году прошлого века, по всей планете начался 'Абомов Мор'. От слова abomination — мерзость. Именно тогда старый мир, лишь порядком зашатавшийся с 'Коллапсом Холодной Войны' рухнул окончательно. Наступил настоящий конец света, иначе и не скажешь. Почти всюду, где жили люди, кроме крупных, достаточно плотно населенных городов стали появляться тысячи аморфных чудовищ.

Причем источником напасти являлся собственно человек, а точнее любые его относительно яркие эмоции. Страх, радость, желание, боль — что угодно могло вызывать процесс абомизации: полную потерю разума, изменение плоти и жажду к поглощению, вбиранию внутрь себя всего, что носит хоть отпечаток человеческих чувств. И в первую очередь — нас самих. Единственной защитой, на первое время, оказались значительные скопления людей в одном месте, что создавало некий эмоциональный шум, полностью препятствующий процессу спонтанного формирования новых абомов. Но с другой стороны — этот же шум привлекал к себе других извне.

Так что еще в первые несколько дней 'Мора' на планете было разрушено всякое транспортное сообщение, а города мира попали в бесконечную осаду. Правда, поголовно и разом сельские жители в чудищ все-таки не обращались, ведь чем больше сильной мерзости скапливается в одном месте, тем труднее возникнуть рядом новой. Но тех людей, что оставались поблизости, это спасало редко. Одного приближения к бесформенной туше, лишь отдаленно напоминающей прямоходящее существо, хватит, чтобы быстро стать ее составной частью. Эмоциональный удар от извращенной энергии лимба почти всегда приводит к мгновенной потере сознания. А это верная смерть. Хотя иногда все же случались чудеса и выжившие рассказывали другим о том, что именно ощущали тогда: квинтэссенция боли и безумия, бьющиеся в агонии хаотичные чувства, из которых буквально состоит любой абом.

Но вместе с 'Мором', то тут, то там стали появляться люди, оказавшиеся нашим спасением. Эмсайкеры, способные направлять силу своих эмоций, воздействуя с помощью нее на окружающий мир. Их умения были чем-то сродни возможностям мерзости, и не удивительно, если помнить, от кого та берет начало. Пускай максимум, что могут сотворить абсолютное большинство эмсайкеров — псевдошум на несколько сотен метров вокруг себя, по силе как от достаточно крупного поселка. Но даже этого хватит для защиты самолета или корабля от абомизации кого-нибудь находящегося на борту.

Вторым шагом в выживании человечества выступил синтез прозия — довольно гадостного по своей сути химического препарата блокирующего эмоции. Нападению мерзости его принятие не помешает, но зато и сам ею не станешь. Наверное. Ведь, честно говоря, здесь гарантия не стопроцентная. Важно еще то, что неподготовленный человек просто себя не узнает после инъекции, потому как вместе с чувствами пропадает мотивация и исчезают желания. Без железной воли обколовшийся прозием индивид, скорее всего, элементарно сядет на задницу и не будет ничего делать, даже если его прямо сейчас абом жрать примется. Пока физическую боль не ощутит, сие мигом мозги вправляет.

Последнее же открытие, позволившее наладить, наконец, беспрерывные сухопутные пути — магистральные глушители, при включении формирующие узкую чистую зону в эмоциональном фоне, но ценой чудовищного расхода электроэнергии. Подобные устройства стали прокладывать под основными транспортными артериями, чтобы максимально обезопасить их. Сейчас можно смело сказать, что поселения, жмущиеся вплотную к этим дорогам — единственные островки загородной жизни в нашем предельно урбанизированном мире.

...Кровь. Кровь. Кровь. Стоит только чуть надавить пальцами, и мягкая податливая плоть рвется, ломкие кости обращаются месивом из осколков, а пол окрашивается в красный цвет. Цвет истории самого человечества, не заслужившего за свою жизнь ничего иного, кроме морей собственной крови.

Ненависть — моя. Крики боли, страха, спешные мольбы о пощаде — ваши. Смешно, как же смешно! Когда еще недавно молили именно вас, что изменилось? Даже сейчас — совершенно ничего. Поменявшись местами, мы переставили слагаемые и только. Сумма все та же — людские смерти.

Умрите! И я умру вместе с вами. Уже умер. Только что!

Шлеп. Шлеп. Шлеп. Странное, непривычное эхо шагов. Ошметки тел чавкают под ногами. Кончились? Как же так? Ведь казалось что вас так много! Ха-ха-ха, значит просто надо найти новых. Тех, кто достоин смерти. То есть всех. Чем отличаются остальные? Да ничем, у каждого внутри одинаковая грязь. А-ха-ха! И потроха одинаковые, точно...

— ВАШУ!!! В БОГА!!! ДУШУ!!! МАТЬ!!! — прокричал я, подскочив на кровати.

Фу-х, очнулся. Нет, это финиш. Давно же мне сия тошнотворная ахинея не снилась. Главная проблема заключается в том, что кошмар — на самом деле не совсем кошмар. Все те сволочные мысли действительно мои. В этот самый момент я думал именно так. И даже сейчас...

Сейчас у меня просто есть тормоза.

Ожидаемо приоткрылась дверь в комнату. Беззвучно, благо смазана хорошо.

— Артур... Опять началось? — участливо спросила Наташа, замотанная в пододеяльник.

— Да. И интересно, с чего бы это.

— ... — многозначительно промолчала она в ответ.

— Не бойся сеструха, я может, и хочу убить всех человеков, но НЕ стану пытаться этого делать. Много нас слишком на планете развелось, жизни на всех не хватит, — шуткой с долей шутки успокоил я Ташку.

— Сеструха?! Ну и... Ладно, Артур, если что, знаешь к кому идти плакаться. В одиночку с ума не сходи, хорошо?

— Да мам, слушаюсь мам, так точно мам!

— Оборзел? Рано мне еще мамашей становиться, — уперев руки в бока и надув щеки, возмутилась тетя.

— До оказии с приездом в страну Ямато одного конкретного осси. И кстати, сообщаю: твоя сестра родила меня в семнадцать лет. А вам, уважаемая Наталья Ярославна, сейчас сколько, напомните, пожалуйста, запамятовал.

— Двадцать четыре, мне всего двадцать четыре! — буркнула та и захлопнула дверь.

Убежала. Ну и ладно, а теперь баиньки дальше. Надеюсь, на этот раз без сновидений с людской мясорубкой имени одного больного на голову. Не стоит тыкать пальцем. Хм, хорошо я хоть признаю факт собственного сумасшествия, а значит — поддаюсь лечению.

В теории...

Понедельник день тяжелый. Но сегодня уже вторник, а моя интуиция, или, может быть паранойя, с самого завтрака почему-то пророчит гадости. Знать бы еще — в чем именно заключающиеся.

— Всем здрась, — не слишком громко произнес я, входя в класс 1-2 минут за пятнадцать до звонка.

Вот одно из преимуществ японских школ — отсутствие постоянной беготни по кабинетам. Потому как помещение не за учителем закрепляется. Правда на физ-ру, химию, и некоторые другие предметы все равно придется переться черт знает куда, но здесь уже не попишешь, условия нужны особые. И все равно это лучше, чем ничего. Хотя, если посмотреть с другой стороны — здоровье учащихся страдает. Двигаются, понимаешь, меньше.

О, кое-кто даже кивнул на мое приветствие. А что, нужно было ждать игнор-мода? Никак не в имеющейся ситуации. И еще неизвестно, какой исход сделает школьную жизнь проще.

— Сегодня у нас не общемировой траурный день, потому, давай знакомиться! — обратился ко мне парень, сидящий одной партой впереди, как только я умостился на свое место. И тут же добавил, протянув вперед ладонь: — Юдзиро Такеши, надеюсь, мы подружимся!

Так, коричневый ежик волос, карие глаза, уверенный взгляд... Вот и имя выяснилось, у того кто спрашивал накануне про японский язык.

— Сразу скажу, на счет дружбы — не знаю. Привык расценивать по поговорке: 'друг познается в беде'. Или хотя бы проверяется временем. Но на приятельские отношения можешь рассчитывать, Юдзиро-сан, — улыбнулся я и ответил на рукопожатие.

Тот немного задумался. А пальцы, кстати, весьма крепкие, правда он и сам в этом смысле определенно неплох. Даром, что на полбашки ниже меня. Одновременно рядом негромко хмыкнул еще один одноклассник, черноволосый, словно бы с аристократическими чертами лица и чуть тощий.

— Интересная позиция, Волков-сан. Тоже представлюсь, наверное: Эйдзоку Шин, подрабатываю здесь вторым старостой. Первую, Касикоми Мичико, ты, скорее всего еще вчера вычислил. Не обижайся на нее за тот глупый вопрос про культ...

— Сам ты глупый, Шин! — выкрикнула из другого конца класса помянутая девочка, и резко отвернулась к стене, скрестив руки на груди. Да так, что ее длинный кофейный хвост сделал полукруг, чтобы садануть собственную хозяйку по носу. В результате та громко ойкнула и стала потирать пострадавшую часть тела.

— Да, Касикоми, я знаю, ты мне это по десять раз на дню говоришь, — с едва заметной улыбкой на губах согласился Эйдзоку и продолжил, вновь обращаясь ко мне: — В общем, можешь спрашивать у нас, если что непонятно.

— Обязательно, — кивнул я и пожал вторую за сегодняшний день ладонь.

После же Шин уселся за парту слева-позади меня. Практически сосед.

— Ладно, Волков-сан, ты прав, начнем с приятельских отношений, — прорезался, наконец, Такеши. — А чем ваши школы от наших отличаются, расскажешь?

— Хм, первейшее различие заключается в том, что в России нет деления на начальные, младшие и старшие учебные заведения. То есть и первоклашки и завтрашние выпускники делят одно здание. Потом — отсутствует постоянная, ежегодная тасовка учащихся между классами. С самого начала тебя определяют в один конкретный, которому присваивается буква, допустим — первый 'Б'. Поэтому имеются немалые шансы провести все свои одиннадцать учебных лет практически в одном коллективе. Конечно, на деле случаются переводы между классами или школами, отсевы за неуспеваемость, да и еще много чего. Это самое основное, прочее уже мелочи.

— Хорошо вам! Нам же ежегодно отношения с одноклассниками по новой налаживать приходится. И надеяться на то, что в следующем году к тебе закинет хоть кого-то из друзей. Хотя последние пару лет именно мне в этом смысле везет, — прокомментировал мой рассказ Юдзиро.

— На самом деле я понимаю, чего ваши чиновники от образования добивались. Они хотят, чтобы дети научились налаживать отношения — тут ты верно выразился. Наши же наоборот считают, что в школе должны сформироваться прочные клубки связей, за которые можно будет потом держаться всю жизнь. Два диаметрально разных подхода с противоположными достоинствами и недостатками... Оба работают через задницу!

— Значит, вашим гораздо труднее, если через несколько лет учебы придется, например, переехать? — предположил Такеши.