Картина будущего у российских фантастов

Но как тогда держать его в узде? Ясно, что от фантастического дворянина нельзя требовать большего морального совершенства, чем от себя любимого. Да и у реального дворянина не требовали никогда: высший ярус ценностей 'обеспечивали' церковь и государство. И наши авторы поэтому заставляют своих героев-дворян вести себя так, будто вопрос о высшем ярусе ценностей в принципе решен. Не только церковь и император, но и все прочие знают 'зачем' и 'за что'.

И это понятно. Дворянство — часть так называемого 'служилого государства', в котором все сословия тянут лямку, в том числе и 'благородное'. В первоначальном виде легитимность такого государства обосновывается религией — 'Москва — Третий Рим' и т.д. В секулярной версии — идеологией, например, коммунистической. Не случайно имеет место точка зрения, согласно которой у нас со времен Екатерины Великой служилое государство стало разрушаться (знаменитые вольности дворянству), а большевики его восстановили под другими лозунгами. Поэтому сегодня мечта о восстановлении империи — это мечта о восстановлении служилого государства с контролируемой верховной властью и религией (или идеологией) элитой. При этом государь, народ и элита служат общему делу. Верность общему делу — тот оселок, на котором народ может проверить соответствие представителя элиты своему месту. Потому что сама по себе элита (дворянство) склонна думать скорее о своих вольностях и привилегиях, нежели о стране. И российские 'имперско-дворянские' фантасты это, видимо, осознают. Р.Злотников в 'Бешеном медведе', например, заставляет своего бравого героя К.Полубоя произнести тираду такого содержания:

'— Ох, Дик, ну и сказанул... То есть демократия — это, значит, некий общественный договор, который, мол, работает, если все скопом стараются. А у нас, мол, государь-император как сел на трон, так и сидит себе поплевывает... Ты хоть историю-то у себя в университете учил? Или не помнишь, что у нас в девятьсот семнадцатом уже одного государя к стенке поставили? А про Талменский кризис слышал? У вас на спецкурсах, небось, говорили, что это вы, мол, все так славненько устроили? А на самом деле — шиш. Это мы сами снова едва в дерьмо не вляпались. Ежели бы у нас все так запросто само собой случалось, то кому эта ваша демократия нужны бы была? Че париться-то, если все само собой происходит: государь помер — ап и новый на троне! И все — ладушки. Не-ет, мы тоже, как и вы, и правила игры соблюдаем, и изо всех жил тянем, чтобы все нормально было. И государь, я тебе скажу, — первый из всех. Потому как понимает, что если он хоть чуток сачковать начнет — все на хрен рухнет. Как уже было. И это его понимание — великая вещь, на которой все и держится'.

Или как у Хольма Ван Зайчика в 'Деле о полку Игореве': 'Сила словесная, сила оружная людям покой и достаток дает. Князь благоверный всю сушу огромную, правя, навеки в порядок привел. Кланяясь земно, воздвиг этот памятник радостный и благодарный народ. Общая ныне для всех Поднебесная, будь ты чиновнище, дух или вол'.

Словом, своих дворян фантасты помещают в имперский контекст, который определенно должен регулироваться ценностями рангом выше масштабом шире традиционных 'дворянских'. И придумывать ничего тут не надо, надо только припомнить смутный образ александровской, екатерининской или какой-нибудь еще там империи с их 'самодержавием, православием, народностью'. У А.Ерпылева в 'Зазеркальных близнецах', например, мы встречаем как раз такой смутный образ с избеганием конкретики, но с детальным описание альтернативной истории, в которой Россия стала самой могучей державой мира.

Проблема в том, что в действительности такого контекста нет. Образ так и остается смутным. Он практически никогда детально не прописывается, заменяясь символикой и эстетикой ну, скажем, 'Викторианской России' по Володихину3 — а ля 'Сибирский цирюльник'. И, конечно, более или менее детальным описанием сословных доблестей. Но эстетики недостаточно. Поэтому ценностная пирамида фантастической империи будущего на самом деле так и остается недостроенной. Внизу и в середине — честь, верность, достоинство, а наверху — только крайне неубедительная симуляция. Это нечто абстрактно патриотическое, державное, более или менее православное, отчасти советское, но не без гражданских свобод и т.д. — идеализированный образ, аналогичный тому, который возникает и из официальной пропаганды нынешних времен. Словом то, над чем человеку служивому нет смысла сильно задумываться. Потому дворянин-'шпак' почти никогда и не является главным героем, что в этом случае недостроенность шкалы его ценностей становится очевидной. Вот А.Громов попробовал сделать главным героем гражданского — и в финале его 'корабельный секретарь' Арсений Свистунов выглядел весьма неприглядно, став убийцей невинного мальчишки-аборигена. И все ради того, чтобы продлить себе дворянство, изобразив подвиг.

В сущности, у фантастического дворянина та же проблема, что у современного представителя элиты — 'государственника' и 'патриота'. 'Государственность' и 'патриотизм' последнего не имеют ясного содержания и искусственно конструируются из старых символов и мифов. Имперский дворянин будущего на вершине своей пирамиды ценностей имеет такой же 'симулякр' и ему не остается ничего, кроме следования правилам корпоративной чести. Точно так же, как фантастическая Российская империя будущего (или из альтернативной истории) в идеологическом смысле — очищенный от чужеродных примесей вариант путинской России настоящего, имперский дворянин — облагороженный вариант путинского чиновника (преимущественно представителя спецслужб, военного и т.д.)

Поэтому дворянин фантастической империи будущего — это олицетворение инфантильно отложенного решения, своего рода лицо с ограниченной ответственностью. Остается только подменить империю чем-то другим — и дворянин будет служить ей также ревностно.

'После большевистской реформации — как замечает В.Цымбурский — у нас нет знати. Но у нас есть пытающаяся подменить государство, отождествив его с собою, псевдознать в ее очевидной бездарности. Выступать сегодня с партией жизни в любой из ее версий — прославляя ли аристократические доблести, превознося ли разгул "капризно-неприхотливого нутра" или вбрасывая в "быдло" лозунг "выживания" — значит, работать на притязания псевдознати, на ее усилия образовать господствующее сословие'4.

Да, у нас в последние годы мечты о возрождении империи, великой державы стали весьма популярными. Но имперская мечта — совсем не обязательно мечта о возвращении барина. Это мечта прежде всего об изменении невыносимого положения, о социальной трансформации, призванной вернуть могущество на международной арене и порядок внутри страны, основанный на справедливости и дающий всем уверенность в завтрашнем дне. Поэтому мечта об империи — это мечта о свершении нового исторического выбора, который во многом является и выбором моральным. Это утопическая мечта.

Но как раз в дворянско-имперских произведениях российских фантастов утопический элемент минимизирован. Иллюзорно-полноценная шкала имперских ценностей всегда преподносится как данность, а сама империя — как естественное явление, продолжение естественно существующего порядка вещей или, по крайней мере, как возвращение к нему. Дворянин — образ консервативный, унаследованный от средневековья с его приверженностью традиции. И потому образ будущего с дворянином это образ однозначно консервативного будущего, будущего без проблем — по крайней мере, судьбоносных, меняющих лицо мира. Это будущее с раз и навсегда установленным стабильным и комфортным порядком, который меняется только с внешней — научной, технической и т.п. стороны. Приверженность преимущественно сословной чести, происхождение прав из приватизации функции насилия в далеком прошлом, узость мировоззренческого кругозора, которая мешает принимать судьбоносные решения — все это делает среднего дворянина идеальным охранителем статус-кво, но никак не его преобразователем.

Поэтому проблема социальной трансформации и исторического выбора — это не та проблема, к решению которой предназначен барин из фантастики при всех его рыцарско-дворянских достоинствах. Ведь в такой ситуации он не может прикрыться сословным статусом и узко-сословными же ценностями. И поэтому в ряде фантастических образов будущего, пусть даже и державно-имперского, для дворян места просто не остается. Герои А.Плеханова ('Сверхдержава'), М.Жукова ('Оборона тупика'), О.Дивова ('Выбраковка'), Д.Шидловского ('Пророк'), А.Шубина ('Ведьмино кольцо: Советский Союз 21 века') и т.д. — совершенно другой тип, который ставит себе гораздо более высокую моральную планку. Это политический деятель, мыслитель и даже пророк, который берет на себя труд рефлексии и над существующими ценностями, и над выработкой ценностей новых, и над формулированием проектов будущего. Более того, когда надо основать в будущем само государство 'с дворянами', на эту роль привлекается совсем не дворянин! У А.Фролова, например, это самые простецкие граждане Александр Орлов и Алексей Хорьков. У Э.Геворкяна Правитель Сармат и его преемник Виктор тоже отнюдь не дворяне. Основатель новой российской империи у Р.Злотникова ('Виват, империя!') вообще едва ли не существо иной, высшей расы. А когда 'империя с дворянином', да и весь мир впридачу стоят на пороге глобального исторического выбора как у Д.Шидловского, главной фигурой становится совсем не типичный представитель дворянского сословия, а почти мистическая личность, пророк. Или, как у того же Злотникова в цикле 'Вечный', легендарный Вечный — тоже, кстати, совсем не знатного происхождения.

На их фоне 'средний' дворянин русской фантастики, которого мы в изобилии встречаем у Злотникова, Хольма Ван Зайчика, Рыбакова и пр. выглядит убежавшим из дому мальчиком. О, конечно, он может оказаться человеком редкой душевной красоты и высоких моральных принципов, как, например, эмгэбэшник князь Трубецкой из 'Гравилета 'Цесаревича' Рыбакова. Однако все равно не покидает впечатление, что мальчику просто повезло со временем и местом: он поступил на службу императору, а не мафиозному авторитету. Потому что кто-то другой до него уже мучился моральными дилеммами, придумывал политические институты, делал исторический выбор — в общем, создавал великолепную империю. А мальчику остается наслаждаться привилегиями, комфортом и моральным благополучием. Примерно как детям и внукам 'новых русских'. Только теперь они называются дворянами. Потому-то и сама мечта об 'империи с дворянином' выглядит несколько сомнительной. Если сорвать всю эту эстетическую мишуру 'русского викторианства', остается лишь корыстное желание и в будущем официально закрепить наметившееся сейчас деление всех на 'лучших' и 'худших', 'блаародных' и 'быдло'. И чтобы быдло уважало и кланялось.

...Хорошо, что барин вернулся к нам еще только в мечтах. В шею его, в шею!

ИНОЕ БУДУЩЕЕ

Картина будущего у российских фантастов: смена тенденций

Современные российские фантасты рисуют различные картины будущего — в зависимости от их политических симпатий и антипатий, базового образования, последних интеллектуальных веяний и т.д. Однако в этом многообразии достаточно уверенно можно выявить смену определенных тенденций.

Условно можно сказать, что будущее, если только не учитывать внезапных катаклизмов вроде падения метеорита или наступления ядерной зимы, или нашествия инопланетян5 и т.д., определяется двумя группами факторов: достижениями научно-технического прогресса и преобладанием в обществе определенной социальной философии (или религии, или идеологии).

Крушение СССР, утрата нашей страной статуса великой державы со всеми известными последствиями, вызвали с начала 90-х годов 20 века в отечественной фантастике волну своего рода реваншизма и ревизионизма. Ревизовались навязываемые России культурные ценности. Это были ценности, диктуемые глобализацией: появилась даже целая, по выражению Дмитрия Володихина, 'антиглобалистская фантастика': 'антиглобалистов — как стихийных, так и сознательных — в российской фантастике хватает. Это и Михаил Тырин с романом "Желтая линия", и "Моя война" Виктора Косенкова, и "Ланселот XXI" Михаила Харитонова, да и мой роман "Убить миротворца"' 6. Это были также ценности и культурные символы 'культовых' фэнтэзийных миров, например, мира Толкиена: 'Эльфийский клинок' и 'Черное копье' Ника Перумова, 'Черная Хроника Арды' Надежды Васильевой, 'Последний кольценосец' Кирилла Еськова. Создавались многочисленные альтернативные версии истории и альтернативные миры, в которых Россия (Россия-Евразия) была великой державой: от 'Гравилета 'Цесаревича' Вячеслава Рыбакова, до 'Евразийской симфонии' Хольма Ван Зайчика. Однако 'недостаток' идеи альтернативного мира или альтернативной истории в том, что желаемое автором состояние общества в них имеет весьма слабое отношение к нашей с вами реальности, хотя и может нести в себе привлекательную политическую философию, религию или идеологию. Поэтому наибольший интерес представляют произведения 1990-х, в которых фантасты рисовали картину будущего, где Россия выходит из своего нынешнего отвратительного состояния посредством принятия некоей правильной идеологической доктрины или даже новой религии.

Вот несколько достаточно показательных примеров.

Самым плодовитым представителем идеологического реваншизма в фантастике 1990-х был, несомненно, Юрий Никитин. Его произведения — 'Ярость', 'Империя зла', 'Скифы' (1997-1999 гг.) — все эти книги являлись реваншистскими политическими проектами и до некоторой степени были похожи на 'Что делать?' Чернышевского. Возможно, Никитин для России конца 1990-х и являлся чем-то вроде Чернышевского — Чернышевского русского политического постмодерна.

'Ярость' и 'Империя зла' — части 'исламского проекта' Никитина.

Ислам в них объявлялся религией, которая содержит в себе столь необходимую униженной России и ее забитому народу этику гордых воинов, борцов и мучеников за веру, шахидов. 'Скифы' с принципиальной точки зрения мало прибавляют к сказанному. Отличие заключается в том, что вместо 'исламского' проекта реализуется 'скифский', а место действия из коридоров власти смещается в 'низы' или, точнее, в 'средние слои'. Для обоих проектов характерна смесь 'языческих добродетелей' с риторикой консервативной революции.

В романе Владимира Михайлова 'Вариант 'И' (1999 г.) мы находим еще одну версию исламского пути для России. В романе разворачивается аргументация в пользу благотворности для России монархического правления и поворота в сторону исламского Востока, называемого Исламидой. Всякой нации нужна фундаментальная идея, если только это действительно 'историческая нация'. Но не всякая идея может быть фундаментальной. В по-настоящему фундаментальной идее 'должна быть мечта. В идее монархии она есть: это мечта о власти, стоящей над мирской суетой, прежде всего политической, мечта о высшей справедливости, не связанной с очередной избирательной кампанией...'

'Крушение Америки' Юрия Козенкова (1998 г.) — произведение, наиболее точно подпадающее под категорию реваншистского. Это скорее четко изложенная программа возрождения мощи России и сокрушения ее злейших врагов — США и мировой сионо-масонской клики. Истинно патриотическая власть очищает страну от криминалитета, изменников и компрадоров. В стране начинается экономический и культурный подъем.