Сати принялась шарить по карманам: нужные телефоны она частенько записывала на обрывках бумажек, трамвайных билетах и даже денежных купюрах — когда они у нее, конечно, бывали.

Никита покачал головой, глядя как на столе, между тарелками появляется приличная груда всякого мусора.

— Слушай, у тебя же мобильник есть! Забей туда все телефоны — и дело с концом! Вот это что? — он оживился. — Пропуск в венерологический диспансер? А это? Запись в салон интимной стрижки? Это что — наши рекламодатели?!

— Ну, а что, по— твоему? — недовольным голосом осведомилась Сати, продолжая поиски. — Вендиспансеру реклама не нужна, что ли? Забить номера в мобильник, это бы хорошо.... да для такого технического идиота, как я, то, что ты предлагаешь — непосильная умственная задача..

— Ну, давай я сделаю!

— Нет уж, — Сати нашла, наконец, нужный телефон: он был записан на визитной карточке Центра восточной медицины. — Так еще хуже может получиться. Я тебе рассказывала, какая со мной оказия по весне приключилась?

— С тобой что только не приключается, — Никита вымазал пельменем майонез с тарелки и отправил в рот.

— Я однажды в общественном сортире... ничего, что я это за столом рассказываю?

Он махнул рукой.

— Сортир-шмартир... говори дальше!

— Решила шнурок на ботинке завязать. Поставила ногу на край унитаза, наклонилась — и бац! Полетел туда мой сотовый, а потом, в качестве бонуса — темные очки! И заметь, выловить не смогла. Правда, я не пыталась. Очки-то можно было достать, но... понимаешь...

— Понимаю, — сказал Никита, шумно отхлебывая пиво.— Значит, завтра после обеда — бытовая техника? Ясно. А теперь, слушай новость! — он понизил голос.

Новости касались работы: сисадмин, фыркая в кружку, поведал, что шеф одурел окончательно: мало того, что наловчился искусно печатать левые тиражи, так простер свою жадность настолько, что вчера типография отпечатала тираж какой-то скинхедовской газетенки!

— Тираж крошечный, заплатили копейки, скажи, зачем нам с этим связываться?! Газета запрещенная! Ребята знакомые говорили что скины хотели ее в краевой типографии издавать, но их оттуда поперли, так они к нам пришли! Ну, шеф не отказался!

Он погонял по тарелке последний пельмень, пытаясь подцепить его пластиковой вилкой.

— Чувствую, будут у нашего шефа громадные неприятности из-за этого. А может, и у нас у всех...

— Да, маразм у него, — согласилась Сати, рассовывая по карманам бумажки с телефонами. — Да ладно. Наше дело маленькое. Ну что, идем в музей?

На "красной линии" было оживленно: город готовился к визиту высоких гостей и на центральной улице с утра работали реставраторы.

Городу медленно, но верно возвращали исторический облик: со старых домов снимали штукатурку, обнажая благородную кирпичную кладку, восстанавливали крыши с затейливыми куполами и башенками, возле центрального гастронома скалывали асфальт, заменяя его старинной брусчаткой, обнаруженной недавно при археологических раскопках. Вдоль тротуара, за кованой фигурной решеткой тянулась неширокая лента цветника. Возле остановки стояла тумба, тоже стилизованная под старину, сплошь залепленная театральными афишами — напротив располагалось здание театра драмы.

Сати покосилась на афиши и хмыкнула. Местный театр снискал в городе огромную известность, но не своими постановками, а тем, что за полгода умудрился погореть три раза, причем, самым настоящим образом. В первый раз пожар погасили быстро, во второй — огонь сильно попортил зрительный зал, когда же "драма" возгорелась в третий раз, пожарные не успели вовремя подъехать и здание выгорело изнутри почти полностью. Рассказывая о третьем пожаре, Никита особенно сокрушался тем, что в огне погибла сумка с детскими вещами, которую его жена накануне оставила после спектакля в гримерной.

— Они что, на себе воду таскали что ли? — поинтересовался он, снова вспомнив о потере и приходя в раздражение. — Гляди: вот театр. Вон — он махнул рукой в сторону. — Сразу за площадью — пожарка. Пешком бы и то быстрее добрались!

— Ладно, не расстраивайся, — рассеянно сказала Сати: она слушала эту историю уже не в первый раз. — Подзаработаем в этом месяце на рекламе, купишь дочке чего-нибудь...

Повеяло запахом хорошего кофе. Рядом с театром недавно открылась кофейня, самое модное заведение города, где подавали изумительный кофе, горячий шоколад и фирменные йогуртовые пирожные. Цены, впрочем, тоже были вполне фирменные, так что Сати заходила сюда не часто, разве что после большого удачного заказа. Художественный музей к числу богатых заказчиков не относился, тем не менее, Сати ходила туда с удовольствием: искусствоведы рассказывали занимательные истории, водили по запасникам, показывали всякие редкости, а однажды даже позволили сфотографироваться за рабочим столом последнего генерал-губернатора.

Собственно говоря, трехэтажный особняк, где располагался музей, этому губернатору когда-то и принадлежал.

Возле ажурной чугунной решетки Никита остановился.

— Через какой ход пойдем? — спросил он, шаря по карманам в поисках жвачки. — Через парадный или где свои ходят?

— Все равно, — Сати пожала плечами. — Служебный вон там, в парке. Ну, идем через парадный, мы все же с официальным визитом! Лицо умное сделай!

Они миновали застекленную рекламную тумбу (афиша извещала об открытии выставки западноевропейского искусства), вместе потянули на себя тяжелую дубовую дверь и оказались в просторном и пустом вестибюле музея: по случаю выходного дня посетителей в музее не было.

Возле входа, под витражным окном возвышались два огромных рыцаря, закованные в черные латы. С опущенными забралами, с мечами в руках, они выглядели настолько внушительно, что Никита не утерпел: воровато озираясь на окошечко кассы, приблизился к одному из рыцарей и попытался отобрать меч. Рыцарь оказался сильнее и оружие не отдал.

— Да брось ты, — прошипела Сати, тоже оглянувшись на освещенную изнутри будку кассы. — Ты хуже Аверченко, ей-богу! Он тоже, как придет в музей, так за все хватается! В прошлый раз тарелку какую-то уронил, я думала с искусствоведами инфаркт случится!

— Тарелка-шмарелка... — Никита с сожалением выпустил меч. — Разбилась?

— Не... крепкая оказалась...

Они поднялись по ступенькам, показали подоспевшей серьезной бабульке удостоверения.

— Сатинет? — по слогам прочитала бабулька. — Это, девушка, имя или фамилия?

Никита фыркнул, а Сати вздохнула.

— Это имя, — пояснила она, в очередной раз помянув нехорошим словом деда-профессора, наградившего внучку редким именем, которое для русского человека звучало более, чем странно. Дед когда-то читал лекции по древней культуре Ближнего Востока, он-то и пожелал назвать внучку именем одной из героинь эпоса. — Между прочим, эта самая Сатинет славилась своей мудростью и красотой, ясно? — сердито сообщила Сати сисадмину, забирая удостоверение.

— Ясно! — ответил Никита.

И они отправились на поиски искусствоведов.

В залах музея было тихо и пустынно. Широкая, устланная красным ковром лестница, вела на второй этаж. Между этажами, подсвеченная двумя затейливыми бронзовыми канделябрами, висела огромная картина в золоченой раме. Последний генерал-губернатор, в честь которого был назван музей и главная улица города, в парадном мундире, с орденами, с лентой через плечо сурово глядел с полотна. Сати знала совершенно точно, что портрет этот некий живописец Алеутский писал тогда, когда звезда удачливого губернатора еще ярко сияла на небосклоне. Правитель далекого края не мог и предположить, что через несколько лет ему придется тайно бежать из города, переправляться через осеннюю холодную реку, горы, переходить китайскую границу, потерять семью, скитаться по чужой земле и, наконец, осев на чужбине, закончить жизнь в Харбине. Ничего этого он предвидеть не мог, но между бровей уже залегла скорбная складка, губы были сжаты и глаза, прищурившись, глядели куда-то поверх голов, словно видели тот тяжелый путь, который придется проделать гнерал-губернатору через неполных пять лет.

Сати всегда робела под этим испытующим взглядом.

Они свернули в зал западноевропейского искусства. Смотрительница зала, седая старушка, мельком глянула на посетителей и снова углубилась в чтение толстой газеты-еженедельника. Сати незаметно толкнула Никиту и указывая глазами на еженедельник. Тот сдавленно фыркнул: старушка с увлечением читала эротический гороскоп.

Меж двух окон, на самом почетном месте висела картина, как утверждали горожане, "кисти самого Рубенса". Экспертиза, проведенная в позапрошлом году, доказала всю несостоятельность подобных заявлений, но досадный факт никого не смутил. Теперь, показывая гостям города полотно псевдо-фламандца, искусствоведы заявляли с небрежной гордостью, что картина принадлежит кисти "школы Рубенса". Этого хватало, чтобы произвести впечатление на доверчивых посетителей и поставить на место жителей приморского города, претендующего на звание "столицы края": именно мстительные приморцы потребовали в свое время экспертизы на подлинность.

После пустынного зала с лже-Рубенсом Сати свернула в галерею скульптуры и кивнула Никите, чтобы тот не отставал. В длинной галерее были открыты окна и ласковый ветерок летал среди мраморных изваяний, играя с шелковыми кремовыми шторами, то надувая их парусами, то комкая, то почти полностью закрывая шелком стоявшую возле окна любимую скульптуры Сати "Девочка под вуалью."

В конце галереи виднелась незаметная белая дверь: вход в служебное помещение. Большая светлая комната с высокими потолками, огромным окном и застекленной дверь, ведущей на балкон была когда-то личным кабинетом генерал-губернатора, а теперь губернаторский кабинет занимали искусствоведы.

Они были людьми радушными и веселыми и гостей принимать любили. Как не отнекивались Сати и Никита от угощения, поясняя, что только что перекусили в "Тропиках", переубедить хозяев не удалось. Весело зашумел сияющий электрический самовар, загудела микроволновка, разогревая булочки с сыром, кто-то сунул в руки Сати кружку с неприличной надписью на английском языке. Научный сотрудник Костя, высокий и светловолосый, похожий на киношного эльфа, принялся готовить бутерброды: открывал банку паштета и тихо ругался из-за тупого консервного ножа.

Сати только вздохнула. Блиц-роман с красавцем-искусствоведом совершенно не удался. Костя был помешан на холодном оружии и мог разговаривать только о нем. Особенно возненавидела Сати мечи и стилеты: о них Костя был способен рассуждать часами. Кто это мог вынести?

Она приняла бутерброд из рук экс-бой-френда.

— Как дела?

— Делаем выставку "Русский меч" — с готовностью откликнулся экс, усаживаясь на ручку кресла. — Вот послушай, тебе будет интересно! Конечно, будут представлены не только мечи, но и другое оружие: боевые топоры, палицы, рогатины, доспехи. Цех реставраторов готовит к показу несколько кольчуг. Помнишь, я тебе говорил, что на одну такую "железную рубаху" уходило около шестисот метров проволоки!

— Прекрасно помню, — тяжело вздохнула Сати. — Мы как раз в кино сидели, а ты мне это и рассказывал. Зрители с соседнего ряда все два часа предлагали тебе заткнуться. Но про кольчугу — это потрясающе. Дас ист фантастиш! Шестьсот метров колючей проволоки, ага.

— Но, главное, конечно, мечи! — продолжал Костя, не слушая ее. — Меч — основное оружие русского воина-дружинника, символ княжеской власти, эмблема Древней Руси! В 944 году дружинники князя Игоря клялись мечом, когда заключали договор с греками: "А не крещении Русь да полагають щиты своя и мечи своя нагы", — с воодушевлением процитировал он.

— Что ты говоришь? — пробормотала она, откусывая от бутерброда и размышляя, как бы отвлечь экса от любимой темы. Когда Костя садился на своего любимого конька, остановить его было не так-то просто. — Прямо так и написано в договоре? Ну, надо же!

— "А не крещеные люди кладут свои щиты и обнаженные мечи"! Русские летописи и другие источники просто пестрят упоминаниями о мечах! Вот, к примеру: "Да не ущитятся щитами своими и будут посечены мечами" или "посекоша мечем нещадно" или... В общем, рассказывать об этом можно долго. Например, если говорить о IX — XIV вв. то можно выделить две основные группы — каролингские и романские. Крголинских найдено более 100, относятся к концу IX — первой половине XI в. И, что интересно, находят их всего в нескольких областях Руси: в юго— восточном Приладожье, районах Смоленска, Ярославля, Новгорода, Киева и Чернигова...

— Невероятно! Кто бы мог подумать? Кстати, знаешь, мы с Никитой решили пожениться. Только что. Ели пельмени сейчас в "Тропиках" и подумали — а, собственно, почему бы и нет? Он быстренько разведется со своей...

— Кстати, далеко не каждый воин мог позволить себе приобрести меч! Ведь ты, наверное, об этом не знала? Потому мечи так редко и находили в погребениях! Они были особо почитаемым и ценным оружием в период раннего феодализма, клинки передавали от отца к сыну, и при наличии наследника, меч, конечно же, исключался из числа погребальных приношений...

— Или нет, я решила поменять ориентацию. Подамся в лесбиянки! Мне очень нравится ваша Ирка. Она, правда, толстая, как бегемот, но, зато добрая.

— Что? — наконец-то опомнился экс.

Сати вздохнула.

— Костя, мне очень интересно, все, что касается мечей. Правда-правда. Все, что ты мне рассказывал когда-то, я прекрасно помню: ты же все это раз по двадцать говорил. Но у нас с Никитой времени мало! Он же с работы свалил и его в любой момент могут спохватиться! Так что переходи к делу!

Она откусила кусок бутерброда и вяло пожевала.

— Ирка говорила, что вам строители клад какой-то передали? Что, прямо вот так и передали? Странные какие-то строители... Давай, показывай сокровища!

— Клады-шмады... — Никита пристроил недоеденную булочку на колено полуобнаженной мраморной девушки и вытащил фотоаппарат. Девушка стояла в углу возле высокого окна и явно готовилась в скором времени выйти в свет из запасников музея и пополнить собой галерею скульптуры, а пока на нее простертых руках болталась чья-то зеленая ветровка.

Дверь с грохотом распахнулась: появилась толстая Ирка, румяная и шумная. Сразу стало казаться, что в большой комнате мало места.

— О! — заорала она, хватая с тарелки бутерброд. — Пресса! Привет, Сати! Здорово, Никита! Видели наши находки?

— Чем вас осчастливили? — поинтересовалась Сати, перематывая в диктофоне кассету.

— Вот, глянь: тарелки, скульптурки. Обломки, короче! — непочтительно сказала Ирка, хмыкая. — Мы еще не все разобрали. Но вообще, есть вещи интересные. Слушай, мне надо, чтобы вы сфотографировала зеленое блюдо. Это, действительно, редкость. И чтоб прошла информация, что у нас в музее...

Сати поспешно нажала кнопку диктофона. Слава Богу, говорить искусствоведы умели, рассказывали интересно и ярко, а стало быть, и писать будет легко. Толстая Ирка, размахивая руками над раритетными обломками, заливалась соловьем. Никита щелкал фотоаппаратом. Когда она, наконец, выдохлась, Сати выключила диктофон.