Трое из Лукоморья (одним файлом)

— Мэгги, голос! — негромко сказала я, присоединяясь к ней во дворике.

Псина лениво приоткрыла один глаз и посмотрела на меня с крайним неодобрением. Ей было откровенно лень шевелиться, и она не считала нужным это скрывать.

— Голос! — повторила я уже более строго, сердито нависая над собакой.

Та приподняла голову аж на пару сантиметров от земли и благосклонно сказала "Гау!". И вяло вильнула пушистым хвостом — мол, ну, теперь ты довольна? Я могу спать дальше?

Возражать я не стала, поскольку хорошо слышала топот ног и удаляющиеся возгласы мальчишек. Хоть Мэгги и крупная собака — встав на задние лапы, она оказывается выше меня, — но испугаться её внешнего вида достаточно трудно. Ибо вашему взгляду предстаёт совершенно очаровательное лохматое существо с длинной белой шерстью и недвусмысленно дружелюбными глазами, регулярно помахивающее неунывающим хвостом. Зато на слух испугаться этой собаки очень даже легко, ибо лает она чрезвычайно внушительным басом.

Оставив Мэгги отдыхать на травке от трудов праведных (когда именно она умудрилась их совершить, не знаю; не иначе в прошлой жизни), я возвратилась на крыльцо. К этому времени на поляне было уже пусто. Воздух наполнила столь любимая мною тишина и умиротворённость. Сладко потянувшись, я вошла в избушку.

Дара забралась на скамейку с ногами и сидела, обхватив руками колени. Потрёпанные лапти стояли на полу.

— А где Федька? — спросила я, направляясь к столу.

— Ушёл, — отозвалась она. — А мальчишки?

— Убежали.

— И даже не заквакали? — разочарованно спросила она.

— Представь себе, нет.

— Жалко. — Девочка вздохнула.

— С каких это пор ты стала такой кровожадной? — поинтересовалась я, доставая из-под стола плетёную корзину и начиная выкладывать из неё всевозможные травы, широкие листья и лепестки цветов.

Дара пожала плечами.

— Да просто хоть какое-то, а развлечение.

Я внимательно посмотрела на девочку, свесившую ноги со скамейки и принявшуюся неспешно обуваться. Дара была родом из города, но несколько лет назад её родители погибли, и девочка переехала жить к тётке в расположенную неподалёку деревню, ту самую, откуда недавно приходил Федька. Девочка начала забегать ко мне года два тому назад, по собственной инициативе. Ей нравилось наблюдать за моими занятиями, и я её не гнала, не без удивления обнаружив, что общество Дары мне приятно. Постепенно я стала объяснять ей, что именно делаю, она начала помогать и вскоре из наблюдательницы превратилась в ученицу и помощницу, хотя официально такого статуса не носила, и никакой формальной договорённости у нас с ней не было. Даре безусловно нравились наши занятия, но двенадцатилетней девочке были необходимы и другие развлечения. Да и общение с ровесниками мягко говоря не повредило бы, а его-то как раз по всей видимости и не хватало.

— Тебе бы других развлечений поискать, — заметила я. — Может, с друзьями куда-нибудь сходишь? Не знаю, как там у вас принято время проводить. Через костры прыгать, на лодках кататься, да мало ли?

— Ну да, нашли тоже снегурочку! Да и какие там друзья, — фыркнула Дара.

— Ну, не друзья, приятели, соседи, кто-нибудь же есть? — не отставала я, попутно доставая с полки ступку с пестом и пару пустых банок.

Дара села возле стола, взяла ступку и принялась толочь травы, которые предварительно сама же правильно отобрала.

— Кто-нибудь есть, но неинтересно мне с ними, — отозвалась она. — Дураки они все.

— Так-таки все? — усмехнулась я.

— Ну, может, и не все, — пожала плечами девочка. — Но почти все. И по-любому мне с ними даже поговорить не о чем.

— А тётя твоя об этом знает?

Мне-то самой в человеческие отношения соваться и правда ни к чему, с моей-то тягой и привычкой к одиночеству. А тётка за племянницу в ответе, она небось лучше меня подскажет, как тут быть.

— Знает, — равнодушно кивнула Дара.

— И что говорит?

— Что я так замуж никогда не выйду, — ответила девочка не менее равнодушно.

— Не рановато ли она об этом? — поморщилась я.

— Она говорит, в самый раз. Мол, о замужестве думать никогда не рано. И Фроську в пример ставит, дескать, ей годков столько же, сколько и мне, а парня уже охомутала, через две недели свадьбу играют.

— Ну и чего же тут хорошего? — фыркнула я, тем самым невольно изменив своему решению не вмешиваться в эти вопросы и предоставить воспитательный процесс на усмотрение тёти.

— Вот и я говорю: чего хорошего? — согласилась Дара. — Сейчас замуж выйдет — и никакой жизни. Только печка, постирушки, огород, урожай, и всех прогулок — с ведром к колодцу и обратно.

Было немного забавно слышать подобные рассуждения из уст двенадцатилетней девицы. Однако же они сильно напомнили мне мои собственные, хоть и не припомню, чтобы я особо распространялась на эту тему при Даре.

— Похоже, общение со мной дурно на тебя влияет, — заметила я.

— Тётя так же говорит, — хмыкнула девочка.

— Ничего удивительного. Так, может, она права? Может, зря ты сюда бегаешь, время тратишь? Лучше бы больше времени в ровесниками проводила?

— Да говорю же, не поможет это. Всё равно я замуж никогда не выйду.

Я уставилась на неё с искренним недоумением.

— Это ещё почему?!

— А я некрасивая, вы что, не видите? — Она говорила с абсолютной убеждённостью в собственных словах. Такая убеждённость более всего характерна для подростков двенадцати лет, и оспаривать их мнение — занятие столь же бессмысленное, сколь и неблагодарное. — Кто же на мне женится?

Я усмехнулась. Красавицей Дару назвать и вправду было нельзя. Она немного полновата, хотя и не толстушка, походка и осанка у неё не слишком женственные, лицо — обычное, без каких-либо особых изъянов, но вроде бы и ничего особенного. Волосы тёмные и не слишком длинные, едва доходят до плеч. Стало быть ни роскошной косой, ни популярной во все времена светловолосостью девочка похвастаться не могла. Да и глаза у неё не голубые, не зелёные, а просто, даже банально, тёмно-карие. Всё вроде бы правильно, вот только Дара не учитывала две вещи. Во-первых, не одни только красавицы выходят замуж. Конечно, приятно видеть рядом с собой красивую женщину, и тем не менее решающую роль в выборе жены как правило играет совсем другое. Что именно — зависит от мужчины; разные люди ценят разные качества. Но внутренняя гармония, хозяйственность, ум, даже сексуальная привлекательность — всё это запросто может существовать вполне независимо от собственно красоты. Ну, а во-вторых, на внешних данных Дары ещё рано было ставить крест. Она только-только вступала в тот сложный возраст, когда девочка перестаёт быть ребёнком и постепенно превращается в женщину, а в этот период внешность зачастую готовит немалые сюрпризы собственным обладателям. Я была почти уверена, что года через полтора Дару мало кто сможет узнать. Полнота исчезнет, плечи распрямятся, походка станет грациозной, глаза заблестят, а волосы отрастут. Ставлю десять против одного — эта девочка сама не заметит, как станет красоткой, не прилагая к этому ни малейших усилий.

— Ну, а если станешь красивой, что тогда? — спросила я, не спеша спорить, но в то же время плавно переводя разговор в более позитивное русло.

Дара скептически пожала плечами.

— Тогда буду отвергать всех мужиков, пусть мучаются. На сеновале с ними кувыркаться уж точно не стану.

— И что ж тебе, так-таки никто из ребят не нравится?

Девочка посмотрела на меня почти что с жалостью, как на убогую.

— Да как они могут понравиться-то? Говорю же, дураки они.

— М-да, ты прямо как Василиса из песни, — хмыкнула я.

— Из какой такой песни? — заинтересовалась девочка.

— Ну, ты когда-нибудь обращала внимание, как в сказках бывает? Есть Василиса Прекрасная, Василиса Премудрая, Марья Искусница. И на героев-мужиков посмотреть — всё Иван Дурак, да Иван Дурак. Ну вот и песня такая есть, от имени Василисы:

Папа сватать торопится дочек,

Вот за Муромца вышла сестра.

Мне семнадцатый стукнул годочек,

Значит, замуж как будто пора.

Новым гребнем роскошные кудри

Расчешу и вздохну от тоски.

Все меня величают Премудрой,

А Иваны кругом — дураки!

Ну, и дальше в том же духе.

Дара захихикала.

— А если серьёзно, то здесь просто не твои места и не твои люди, — вздохнула я. — В город тебе надо.

— Не надо, — резко сказала Дара.

Я подняла на неё озабоченный взгляд, но не стала ничего говорить. Девочка никогда не рассказывала, что случилось с её родителями, и я её не расспрашивала. Но с тех пор, как Дару несколько лет назад привезли в деревню, в городе она не побывала ни разу.

В комнате повисла тишина; стало слышно, как стрекочут за занавешенным окном кузнечики. Дара принялась толочь в ступке очередную порцию травы; я аккуратно разрезала шершавые широкие листья на равные части, тщательно следя за тем, чтобы капающий временами сок попадал исключительно в специально отведённую для этого баночку.

— Скажите, а это правда, что когда-то давно ведьм сжигали на кострах? — спросила вдруг Дара, поднимая голову.

Предложенная девочкой тема продолжала мрачное направление, которое ненароком принял разговор. Однако я была рада переходу к более абстрактным вопросам и потому ответила достаточно подробно:

— Было дело. Правда, очень давно и совсем недолго. Эта гнусность пришла на наш остров с материка, но, к счастью, не прижилась. Лет через пять инквизиция окончательно сдалась, и был объявлен строжайший запрет на сожжение ведьм. Охота прекратилась и действительно более не возобновлялась. Ведьмы и обычные люди снова стали мирно сосуществовать. Но добрые отношения так и не восстановились.

— А почему всё так быстро закончилось?

— Особенно рьяные отцы-инквизиторы вскоре обнаружили, что сожжённая на костре ведьма способна приходить к своим убийцам после смерти. И очень серьёзно портить им жизнь. Разумеется, всё это при условии, что казнённая действительно была ведьмой. То бишь приблизительно в пяти процентах случаев.

Дара немного помолчала, осмысливая услышанное.

— Я одного не могу понять, — сказала она затем. — Почему ведьмы позволяли себя арестовывать и потом казнить? Разве они недостаточно могущественны, чтобы этому воспротивиться?

— Ну, во-первых, взять смогли далеко не всех. А во-вторых, могущественный — не значит всемогущий. Ты уже достаточно много знаешь, чтобы понимать, что нам далеко не всё доступно. Даже самого великого силача можно застрелить из лука с той же лёгкостью, что и хилого мальчишку. Так и у нас. Дай мне возможность свободно поить воинов зельями — и я сумею победить целую армию. Причём заметь: победить — не значит отравить. Я готова оставить их всех живыми и по сути невредимыми. Видишь ли, воздействовать на плоть лучше всего через саму же плоть. А вот на расстоянии, без самого лёгкого прикосновения, как говорится, одним мановением руки...Кое-что можно сделать и так, но не слишком многое, да и не слишком много раз подряд: силы-то уходят. Это люди думают, будто магия есть что-то противоестественное. На самом же деле она подвержена тем же самым законам природы, что и любое другое действие. Сила действия равна силе противодействия; ресурсы не возникают из ниоткуда; скорость зависит от силы сопротивления. И тем не менее при всех ограничениях мы можем очень многое. А есть среди магов и такие, которые могут ещё больше — даже без подготовки, даже на большом расстоянии. Но их очень мало, и достигается такая степень мастерства годам к ста пятидесяти.

— Эгей, дома ли хозяйка? — раздалось снаружи.

Голос я узнала сразу. Егорыч, здешний лесник, был одним из немногих людей, регулярно появлявшихся на моей поляне. Как правило лесники, как и все прочие, предпочитали обходить эти места стороной, если, конечно, какая-нибудь болезнь не измучает. Егорыч был исключением, захаживал почти каждую неделю, и общался уважительно, но без ненужного благоговения. Я отвечала той же монетой.

— Иду, Егорыч! — крикнула я в окно.

Как вскоре выяснилось, Егорыч не просто проходил мимо. Он принёс на руках раненого молодого оленёнка. Зверёк не сопротивлялся, только сильно дрожал; из рваной раны капала кровь. Лесник опустился на колени и осторожно положил оленёнка на траву. Мэгги уже крутилась рядом, приветствуя Егорыча радостным вилянием хвоста и с интересом принюхиваясь к принесённому зверю. Я опустилась на землю рядом с лесником. Погладила оленёнка по голове, мягко провела рукой по дрожащему тельцу, определяя ряд физиологических и энергетических признаков; температура была лишь одним из них.

— Что принести?

Деловитая Дара уже была тут как тут.

— Для начала тысячелистник и конский щавель. И дербенник тоже принеси. Егорыч, помоги Дарине, мне понадобится вода. Попробуем остановить кровотечение, пока не поздно.

Пока они несли всё, что нужно, я тихонько поглаживала оленёнка, одновременно шёпотом заговаривая рану. Одним заклинанием тут не обойдёшься; телесную рану и лечить надо воздействием на плоть, однако немного приостановить потерю крови мне удалось. К тому же воздействие на душу или разум — кому как больше нравится это называть — способствует также и изменению физического состояния. Кроме того, мой шёпот успокоил и усыпил зверька, что было немаловажно для последующей процедуры лечения. А далее принесённая Дарой трава сделала своё дело, и кровотечение удалось остановить.

— Дара, теперь нам понадобится медуница. Если ещё остался свежий сок, неси его. Ну, и всё, что нужно, чтобы зашить рану.

— Зимой, когда свежей медуницы не достать, можно использовать и засушенную, — говорила я, аккуратно орудуя иглой. — Листья надо растереть в порошок, и этим порошком присыпать раны. Свежий сок, конечно, лучше, но работать всегда приходится с тем, что под рукой. Медуница в любом виде полезна; помимо всего прочего, она помогает предотвратить гной. — Я глубоко вздохнула. — Ну, всё. Принимай работу, Егорыч. Ещё пару часиков он проспит. Ты сможешь за ним присмотреть?

— Да уж присмотрю, куда ж я денусь? — отозвался Егорыч. — Работа у нас такая, да и жалко его, малой ведь совсем.

— Ну, тогда пойдём в избу. Дам тебе пару травок, которыми рану обрабатывать, да и самого травяным чаем напою. Умаялся небось.

— Да есть маленько.

Егорыч не стал упираться. Тем более что ему ещё предстояло нести оленёнка к своему дому, а зверёк, хоть и молоденький, всё же весил достаточно. Ладно, хотя бы недалеко. Дом лесника располагался на краю леса, и был ближайшим человеческим жильём к моей избушке.

— Ох, и вкусный у тебя чай, хозяйка! — довольно заметил Егорыч, отхлёбывая из большой тёмно-малиновой чашки. — А правду говорят, будто к тебе звери сами за лечением приходят?

— Ну, как тебе сказать. — Я неопределённо повела плечом. — Некоторые приходят. Но не любые. Сам понимаешь, все звери разные, как впрочем и люди. Одни к нам ближе, другие дальше. Кто-то умнее, кто-то глупее, у кого-то сама природа уж больно от человеческой отлична, чтобы к людям приближаться. Вот вороны, например, птицы умные, быстро смекнули, какая от меня для них польза. Теперь приходят, если что не так — крыло, к примеру, переломано. Волки пару раз приходили, было дело. А вот, к примеру, медведь — никогда.