Прода к 888

-Э... Мессе Миниш? Не понял я чего-то вас. Сделайте милость, мессе, поясните за коня-то.... Для святого отца, который.

Командир наемного отряда днем и главарь банды ночью, шевалье Миниш де Трог доброжелательно кивнул и пояснил:

-Ну, Гаспар, ты меня прямо удивляешь! Ты же сам резал ему пятки и сам сыпал в его раны соль. И еще ложил ему на живот раскаленные угли. Все так, Гаспар? Прекрасно! Тогда я спрошу тебя, Гаспар — как же тогда, наш святой отец без коня доберется до ближайшего судьи? Пешком, я уверен, святой отец точно до города не дойдет, сдохнет он где-то в канаве. И тогда наши славные конные жандармы за нами точно не погонятся. А ведь это такая ужасная неприятность! Как мы без господ жандармов то жить будем, а, Гаспар? Скажи мне, как?

Гаспар помолчал, потер шрам на массивном и тщательно выбритом подбородке, медленно качнул обритой головой, единственный его глаз сверкнул нехорошей искрой, словно черный агат.

-Я понял вас, мессе Миниш. Я тогда сам все сделаю. Без наших.

-Вот и хорошо. Как закончишь со святым отцом, разгони всех по комнатам. Нам завтра встречаться с Госпожой и её зверями, и я не хочу, чтобы наши люди были не выспавшимися и с больными головами от вина.

Гаспар кивнул и уже шагнул к дверям, когда на полдороги его остановил заданный в спину вопрос:

-Гаспар, ответь мне — тварь, что на твоей груди, кусает тебя?

-Кусает, мессе.

-По тебе не видно, Гаспар.

Миниш непроизвольно коснулся рисунка на своей груди.

Гаспар медленно развернулся, с шумом пошарив рукой за воротом рубахи, вытащил массивный серебряный молот с тонкой вязью святых письмен по оголовью, выкатил единственный глаз на Миниша и громко продекламировал первые строки из пятого псалма священной книги:

-'Когда я иду долиной во тьме, то сила моя не в теле, сила моя не в хладном железе, сила моя не в злате. Сила моя в вере моей в милостивого Господа нашего, Небесного Кузнеца. И если вера моя велика, то и нет ничего, что может мне навредить'.

Гаспар, чуть касаясь губами, поцеловал молот, аккуратно спрятал знак веры на широкой груди.

-Но она все равно кусает, мессе, и мне больно. Разве можно так, мессе Миниш, что не сгорает от святого молота та тварь, что у нас напротив сердец?

Миниш долго не отвечал, смотрел в другой угол комнаты, противоположный тому, где небрежной кучей были свалены свитки и книги из монастырской библиотеки. Смотрел на неопрятную жирную тушу в рваной и грязной монашеской рясе. Тушу храпящую и сопящую. Смотрел на сальную рожу, шишковатую голову с небрежно выбритой тонзурой, под черепными костями которой, как утверждал настоятель Феллорского монастыря, скрывались великие знания.

-Я не знаю, Гаспар. Может просто эта тварь такая же, как и мы? Нас же святой молот не сжигает?

Пещера на Вихо давила. Теснила камнем, старалась раздавить его в своих объятьях, пыталась украсть воздух из груди, ослепить глаза непроглядной темнотой. Это Вихо не пугало, он уже давно разучился бояться того, что не может его убить, но ему было очень плохо. Даже аппетит пропал, свежее мясо с трудом лезло в пасть, но Госпожа велела ему есть и есть много и Вихо покорно ел. Ел через силу, давясь, с трудом заталкивая в себя когда-то самые вкуснейшие для него нежные куски оленины, запеченные в сладком тесте. Зло сопя кусал и проглатывал огромные шматы печени, сердца и легких кабана или лося, волчьи языки. И упрямо грыз клыками вареные яйца горного козла. Тело благосклонно принимала все что перемалывалось задними зубами и разрывалось передними клыками, но глупая голова отворачивалось от гор наваленной на деревянные щитки пищи.

Вихо с рычанием отшвырнул в темноту недоеденное сердце кабана, сердито покосился на тут же раздавшиеся в борьбе за еду злой рык и гнусавый мяк, тяжело и протяжно вздохнул.

Даже таскать за кургузые хвосты этих облезлых кошаков ему уже не хочется. И камни таскать и поднимать Вихо тоже не хочется. Но надо! Госпожа хочет, чтобы он гонял по пещере отловленных для него братьями-орками пещерных майхордов и бесконечно поднимал неимоверно тяжелые валуны. Все для великих духов тела, что живут в Вихо — духа Ре-акции, духа Силы и духа Выносливости.

Нет, вначале Вихо было все очень интересно, даже нравилось ощущение собственной неимоверной силы, скорости и неуязвимости, но вот потом ему стало скучно. Тысячу раз поднять камень весом с самого себя? Можно, но долго и скучно. Схватить за шкирку, лапу или хвост полосатую кошку размером в половину пещерного медведя и ей же, раскрутив по кругу, бить остальных полосатых? Тоже можно, долго и часто, но 'котиков', как зовет Госпожа пещерных полосатых демонов, становится жалко. И это нечестно. Они же даже его шкуру поцарапать не могут! А еще они греют его по ночам и так смешно рычат горлом, когда их гладишь по голове!

Вихо еще раз вздохнул и покосился на свой новый ятаган. То есть не ятаган, а этот, эспадон, что ли? Или как там еле выговорил тот, в блеклой шкуре из серой ткани и сам весь серый, что привез Госпоже клинок для Вихо — имперский цвайхандершверт?

Все-таки, хоть и плюются при этих словах старики, но люди, это точно нагулянные дети Отца Скал и Степей перебравшего ядрёной браги и возлегшего с какой-то бледнокожей воительницей. Ведь ни один мастер огня и железа даже из самой большой орочьей стаи не смог бы выковать такой клинок! А Госпожа только велела какому-то человеку в богатой шкуре с драгоценными камнями в перстнях на пальцах и золотым ошейником на шее и у Вихо, ровно через четыре ночи появился новый ятаган! Правда не привычной для него формы и вида — ростом почти с самого Вихо, прямой, с тяжёлым ребристым шаром на конце рукояти. С лезвием как волны. Зато какое железо! Звонкое как колокол у бледнокожих на вершинах их храмовых домов-пещер, острое как стылая вьюга в горах! И еще прочное как 'копье' Отца!

Вихо ласково погладил клинок ладонью, продолжая другой рукой почесывать горло урчащего Хромого, самого крупного майхорда в пещере. Где же Госпожа? Вихо очень скучает по ней. Вихо ждет ее. Брата вон, она только неделю в этой пещере держала, а потом сказала: 'Умнее будет, сильнее — не станет' и увела с собой. А Вихо остался тут, поднимать в темноте пещеры проклятые Проклятым камни. Вихо вновь вздохнул. Хромой, почувствовав грусть вожака, сильно боднул его лбом в ладонь и рыкнул раскатисто — Не грусти, вожак, скоро будет охота!

Вихо знает, да, охота будет, но....

Где ты, где ты, Госпожа?

Восьмая была крайне недовольна собой и своим непониманием этого проклятого мира, где духи стихий служили уродливым хомо, а не наоборот. Поэтому Восьмая злилась на себя и на всех и все, кто и что ее окружало. Ей иногда очень хотелось кого ни будь убить ну, или же преобразовать во что-то мерзкое. В расплывающееся от гниения собственной плоти и отравляемое струящейся по жилам ядовитой кровью. А еще можно было парализовать первого попавшегося хомо, потом велеть зверушкам бросить жертву на берегу ручья и вызвать у уродливого двуногого неутолимую жажду. Затем с наслаждением наблюдать за мучениями жертвы, тщательно вглядываясь в заполненные мукой глаза, ловя каждое изменение в оттенках боли и впитывая ее в себя. Но Восьмая этого не делала, сдерживалась, подавляя это желание, не позволяя неизвестно откуда взявшимся столь сильным чувствам и эмоциям смутить ее разум и нарушить холодную логику мышления.

Да, Разъятый в наказание за строптивость отнял у нее почти все — силу, память, знания, но когда она использовала Дар Матери, перенося этого сволочного хомо неизвестно куда, то в Слиянии к ней многое вернулось. Многое, но не все. Сила, частично, да. А вот понимание своей силы — нет. Местные стихии Земли и Воды, неразумные братья и сестры, признали ее Старшей. Только Огонь и Воздух не смогли ей поклониться, потому что у них был новый Повелитель, опять же все тот гад, этот когда-то смертный хомо! Вот почему он у них Повелитель, а не она!?

Особенно Огонь в тот момент искрил, часто плевался языками пламени, гулко грустил и жарко печалился, но все у него было как-то неестественно и наигранно. Как у домашнего огня в очаге, когда он лижет жаром пламени только что вымытый котелок с ледяными каплями на круглых боках. Неохотно, ленно и с натугой. Гнусный предатель! Ну и холодная вода с ним, чтоб ему паром изойти! И не видеть ему более никогда угля, до самой его последней искры!

Восьмая чуть помедлила, нахмурилась на секунду, просчитываю свой ход, но все же двинула темный изумруд по доске гобан на левую клетку — сегодня она играла за 'черных'. Все же у этих хомо не все так плохо. Вот пример — разные игры, что заставляют много думать. И язык у них хороший.

Восьмая улыбнулась, непроизвольно ввергнув соперника по игре в долгие переживания и сомнения в правильности его хода. Да, язык хомо.... Интересный у них язык. Не тот кусок мяса, что у них между челюстей, а язык их слов. Никак не сравнить их язык с языком ее народа, строгим и правильным, но неимоверно сухим и без всяких иносказаний. У хомо он все же намного более богат на разные бесчисленные значения, символизмы и поэтические образы. Какой же невероятно многогранный язык! И это у этих двуногих животных, что в ее мире скакали по ветвям деревьев и дрались за объедки! Немыслимо и невообразимо! А эти их словосочетания, что не только местных ввергают в ступор, но и ее часто ставят в тупик своим двойным, тройным, а иногда и настолько глубинным смыслом, что она сама пугается вылетевших из ее уст фраз? Странные и загадочные. Восьмая их пугается и одновременно наслаждается. Ведь только на языке хомо можно обычное пожелание здравствовать произнести как пожелание смерти.

И это Восьмую часто сдерживало, не позволяя гневу лишить ее спокойствия мыслей, когда она вспоминала отказ стихии Огня подчиниться ей, самой эменталиссой огня! Очень уж в тот момент Огонь на них походил, на этих двуногих. Такой же трусливый и лживый. И языки его пламени точно такие же, как язык хомо. Гибкие как змеи и ядовитые. Восьмая мысленно махнула рукой — и в самом деле, зачем ей такой предатель в слугах? Не нужен он ей, пусть покорно лижет пятки своему Повелителю, а Восьмая обойдется и без него, ей хватит и не заёмных у стихий сил. Ведь все живое служит Восьмой. От жалкого червя до огромных зверей. Пусть и безрадостно, но покорно и верно. Вот только растения не всегда ей покорны. Но что с них взять? У них нет даже примитивного разума! Корни, ствол, ветви и все! Чем ей управлять? Течением их соков? Высушить или заставить цвести? А зачем? Ей то что с этого? Разве она местная друидесса или как в этом мире подобных существ называют?

Восьмая мысленно хихикнула — возможно, здесь их называют фермерессами! Но, впрочем, ей и без управлением растениями весьма неплохо. Ведь будучи эменталиссой Огня, она о том, чем сейчас владеет и обладает, даже и мечтать не могла. Хоть ты редкая сволочь и гадский гад, Семнадцатый, но огромное спасибо тебе за оставленное! Жаль только, что почти все остальные знания с собой унес, сволочь, и теперь она совершенно не понимает кто же все-таки она и главное — где она?

В мире Разъятого бога или все же в другом мире? Та же она Восьмая или уже нечто другое? Незнакомое, очень юное, забавное и страшно интересное? И еще в любом облике красивое, что Восьмую постоянно смущало, заставляло нервничать и злиться, но все же неимоверно нравилось. Как нравиться ей этот кисло-сладкий, с легкой горчинкой, вкус местного плода. Как там его? Солнечный альдокато? Неописуемое наслаждение от горечи и сладости. Вот как так может быть и как так можно говорить? Наслаждение от горечи... Не бывает такого! Нельзя так говорить! Это не... Это нелепо!

Восьмая раздраженно выпустила воздух сквозь зубы — опять и опять проклятые слова хомо! Она толчком стихии земли сбросила доску с игральными камнями со стола и коротко бросила гневное слово:

-Вон!

Шаман, ее постоянно проигрывающий партнер по игре, покорно удалился, а она перевела пылающий гневом взгляд на жирное тело, испуганно вжавшееся в дальний угол ее двухэтажной 'норы' со стенами из обожжённых кусков камня. Как его называют хомо? Особняк?

-Рассказывай, пингвин!

-Что... Что мне вам рассказать, о Великая Госпожа?!

Восьмая внезапно успокоилась, потянулась как сытая кошка и мурлыкнула:

-Все рассказывай. Кто ты и что ты. Что это за мир тут у вас и что у вас за боги. Кто такой этот ваш Проклятый, Небесный Кузнец и где находятся крипты Разъятого бога. Рассказывай все! Все!

Восьмая закончила говорить и протянула руку за вкусной едой. Это сыр, вроде бы? Но надкусить его не успела, так как ее остановил блеющий голос куска жира в углу.

-Но... Но, Великая Госпожа! Мне неведом никакой Разъятый, Госпожа! И во всех землях, где поклоняются Небесному Кузнецу, нет никаких его крипт, насколько мне известно! Я десятки лет... Но я... Я ничего не знаю об этом, Госпожа! И даже не слышал! П-простите меня, Г-госпожа!

Кусочек сыра беззвучно выпал из пальцев Восьмой на бесценный султанатский ковер. Она медленно повернула голову к монаху, встала, в одно мгновение меняя облик маленькой девочки на облик грозной богини. Между ее темных как ночь волос мелькнули синие злые искорки.

-Повтори, хомо.

-Ч-что мне повторить, Великие Госпожа?

-Слова. Повтори мне свои слова про отсутствие крипт в этом мире и о твоем незнании о Разъятом. И если ты мне лжешь, монах....

Тени в углах комнаты обрели плотность и объем и черными, лоснящимися змеями без чешуи, медленно поползли к оцепеневшему от страха монаху. Это мышь пискнула или хомо?

-То ты не умрешь, монах. Ты будешь жить и умирать вечно!