Небесное Притяжение

В следующей комнате показывали картинки и просили догадаться, что художник хотел изобразить. У каждого свое видение мира, как и выражение его.

— Цифры видите?

— Ну, если приглядеться.

— Так, смотрите сюда. Домик видите?

— Нет, лошадь вижу.

— А, здесь, цифру 6 и 7 видите?

— Нет, это буквы "хэ" и "у".

— Так, какого цвета?

— Ультрамаринового, с небольшой примесью золотистого. Похоже на ранние работы Моне.

Врач внимательно посмотрел на меня и открыл белую страницу.

— Что видите здесь?

— Вижу дорогу дальнюю и казенный дом.

— Правильно видите, — он с облегчением расписался в медкарте.

— У вас поразительный взгляд на вещи, — прокомментировал медик.

— Нет, у меня выразительный взгляд.

Пройдя еще несколько кабинетов, я дошел до последнего. Хозяин кабинета, толстый капитан, обходился без белого халата.

— Карту, — прокаркал он.

Я положил на стол медицинскую карточку с собранными автографами. Сел напротив, кресло жалобно проскрипело. Зеленый свет настольного абажура и зашторенные окна, должны были создать условия для интимно-задушевного разговора. Капитан бегло просмотрел медкарту.

— Очень хорошо.

— Неплохо, — усмехнулся я.

Капитан внимательно посмотрел на меня.

— Хочешь служить в армии?

— Голубая мечта детства.

— Ну-ну, — капитан качнул головой. — Фамилия у тебя странная.

— Не вы первый удивляетесь.

— Тебя в детстве случайно не Пол, звали? — в меня впились холодные рыбьи глаза.

— Возможно, — осторожно ответил я.

Капитан усмехнулся, пригладил светлые волосы.

— Мы все знаем о тех, кто идет защищать рубежи нашей Родины

— Значит, буду служить в погранвойсках? И кто это мы?

— Тебе надо было взять фамилию не Клон, а Клоун, — толстые пальчики сухо забарабанили по столу. Он придвинул медкарту и что-то нацарапал.

Проходя через вереницу кабинетов, я старался прочитать, что написали военкоматовские врачи. Скажу честно: их каракули никто не поймет. Кажется, что они специально для себя, разработали некий тайный шрифт.

Карта заскользила по столу и остановилась передо мной.

— Будем надеяться, товарищ Клон, что армия сделает из вас настоящего человека и воспитает стоящего бойца.

— Или оставит обезьяной, — я забрал карту.

— Свободен, — холодно процедил капитан.

— Спасибо, — я покинул кабинет и очутился в комнате, из которой начинал броуновское движение по коридорам и кабинетам.

Хвалей вышел последним, фамилия у него начинается не на ту букву.

— Эти круги описал еще великий Данте. — Он сел рядом и начал одеваться.

— Описал так описал, — смеясь отозвался я и добавил:

— Мы их только начинаем. — Я одобрительно уставился на васильковые трусы по которым плавали белые киты.

— Девушка подарила, ничего, правда? — Хвалей смущенно улыбнулся.

— Симпатичные...киты.

Появился лейтенант, собрал медицинские карты и вышел не обронив и слова.

Один из ребят, воровато приоткрыл форточку.

— Легкие требуют срочной никотиновой инъекции, — объявил страждущий, закуривая и выпуская дым в форточку. Возле него встал ещё один наркоман.

— Как тебя звать?

— Кирилл.

— Оставь пару тяг, Кирюха.

— Оставлю. Понеслась игла по точкам.

— Что?

— Пословица иглоукалывателей, — рассмеялся Кирилл.

— Вижу два стратегических объекта, приближающихся к комендатуре, по наши души, — объявил худой парень, стоящий у окна.

— Чую, нас раскинут по пехоте, связи и спецназу.

— Почему?

— Я всегда чую.

— Чувствительный ты наш, — усмехнулся курящий.

— Если повезет — вместе попадем, — предположил Хвалей.

— Если повезет.

— Всегда легче служить, когда не один, а рядом еще кто-то, кого знаешь.

Я пожал плечами, ничего не ответил.

Любитель никотиновых инъекций спрыгнул с подоконника, протянул бычок напарнику:

— Держи — последние тяги свободы на гражданке.

Открылись двери, появился лейтенант в сопровождении трех сержантов — браво-ребятушек. Глядя на них можно было подумать, что на свет их произвела одна мама, выстрогавшая сыновей по единому образцу и подобию: высокие, широкоплечие, с маленькими круглыми головками, с выступающими кирпичными подбородками. Сразу видно, что привыкли не рассуждать, а выполнять приказы. Разница заключалась в погонах: у одного были голубые, у второго — красные, у третьего — черные.

— Вот ваши первые командиры, — представил лейтенант.

Чернопогонник вскинул руку с листками:

— Губов, Гнеденок, Клон, Рыжков, Хвалей, — громко зачитал он.

— За мной ! — Развернулся и четко печатая шаг, вышел.

Хвалей хлопнул меня по плечу, подхватил рюкзак:

— Я рад, что мы вместе.

— Так и чуял, — проныл Губов, — не нравится мне черный цвет.

Сержант вывел нас на плац, вторично сверился со списком.

— Что такое СВВ, — спросил Гнеденок Кирилл, рассматривая золотые буквы на сержантских погонах.

— Так, бойцы! Меня зовут Маркулис Валдис Итарович. Ко мне обращаться начиная со слов: товарищ сержант, разрешите обратиться... и так далее. — Бесцветные глаза внимательно оглядели нас.

— СВВ означают: Специальные Военные Войска. — Губы раздвинулись, пытаясь воспроизвести улыбку. — Вам повезло бойцы — большая честь служить в таких войсках. Родина выбрала вас.

— Первый раз слышу, — пробормотал я.

— Для чего выбрала? — спросил Гнеденок.

— Отставить вопросы, — челюсть грозно выдвинулась вперед. — Марш в машину!— Маркулис кивнул на армейский джип. — Дорога предстоит долгая.

— Дорога дальняя, казенный дом, — пропел Гнеденок.

— Отставить песни!

Нас привезли на аэродром, где собралась изрядная толпа лысых новобранцев, а поздним вечером загрузили в транспортный "ИЛ" и отправили к черту на кулички. Идей нет и поныне — куда...

Г л а в а 2

Здесь вам не там! А там вам не тут!

У солдата будни на то и будни, что его будят, ни свет ни заря. "Кавалергарда век не долог и потому так труден он: труба трубит откинут полог и....".

Строгий распорядок дня меня преследовал всю жизнь: обезьянник — ПТУ — заводской гудок и наконец, дождался — армия!

По утру, горнист-петушок, трубит "зарю", выдувает медь. Как бедный парень выживает, столько отрицательных эмоций просыпающихся обрушивается на него. Восставшие из небытия жаждут его смерти, причем совершить акт казни, каждый мечтает собственноручно. Горнист — старшина-сверхсрочник и закоренелый мазохист — Аникин Руслан Семенович. Толстяк с маслянистыми и влажными глазками, похожими на две маслины. Наш "чувствительный", Губов Сергей, среди друзей Губа, уверял, что у старшины иная половая ориентация.

Едва стихает вопль иерихонской трубы, по коридору раздается топот сапогов сорок пятого размера, это Маркулис, с судейским свистком зажатым в зубах. Свисток воспринимается хуже горна, если сказать о наших чувствах то они похожи на ненависть в квадрате. В перерывах, между трелями голосом громким и противным он кричит: "Подъеммм"!!! Бойцыыы!!!".

Бойцы поднимаются с желанием, распять орущего свистуна, в проходе, между двухъярусных кроватей.

— Минута на туалет, кто не успел, тот опоздал. Построение на улице. Форма одежды номер два!

Лысый табун, тяжело сопя после сна, несется в туалет. В трусах и майках, выскакивает на улицу — форма одежды номер два. Если у сержанта на ногах "красы", нас ожидает десятикилометровый забег вокруг футбольного поля и спортивного городка. Добежавших до финиша (недобежавших тащим на плечах) ожидает расслабительно-слабительная зарядка.

— Бойцы, легкие проветрили? А теперь упали и отжались сорок раз! А теперь, пятьдесят приседаний. Кто упал — тот пропал. Помните, вы находитесь в специальных военных войсках — фабрика по производству настоящих бойцов.

— Помним, — кряхтим мы: отжимаемся, приседаем, падаем.

— Встать, бойцы! В роту с песней — бегом марш!

— Зеленою весной, под старою сосной

С любимою Ванюша прощается.

Кольчугой он звенит и нежно говорит:

"Не плачь, не плачь, Маруся-красавица!"

Утренние истязания заканчиваются и начинается заправка кроватей, выравнивание полосок на одеялах, полотенец, отбивка кантиков с помощью табуретов. Наконец умываемся, чистим зубы. Нас строят, осматривают: похожи ли мы на бойцов? и ведут на завтрак...

Никто не знал где мы находимся. Прошел месяц, с тех пор, как нас загрузили на борт самолета. Там, каждому сделали укол, объяснив, что это против морской болезни. Через минуту, после команды: застегнуть на груди ремни — все отрубились. Проснулись, когда самолет стоял на аэродроме. Маркулис ожидал у трапа и свиристел в любимый свисток.

— Подъем, бойцы, приехали...

Куда приехали, зачем, для чего — никто не просвещал.

Полковник Плохишь (Плохотниченко Сергей Сергеевич), на утреннем построении поздравил с прибытием в самые крутые части страны — СВВ и объяснил: " Сынки, где мы находимся — военная тайна, такая же как и Специальные Военные Войска. Я сам не знаю, слово офицера, где мы находимся. Это может быть Зауралье, а может и Заалтай, — признался он. Поверили на слово, но подозрения, что нас водят за нос, остались.

Командир роты, капитан Оганесян Андрей Виссарионович — высокий, стройный, черноглазый (кто-то прозвал его алычей Кавказа), также ничего вразумительного не сказал.

— В армии не спрашивают, а выполняют приказы. Радуйтесь, что здесь не вечная мерзлота и белые медведи, и не пески со скорпионами и сколопендрами.

Нас переодели в серую, мышиную форму курсантов. Построили. Шеренга получилась внушительная — сто пятнадцать человек. Маркулис проорал:

— Смирно!

Хлопнув дверью кабинета, словно салютую, к нам вышли капитан Оганесян и его правая рука и левое мозговое полушарие, отвечающее за координацию движений — старлей Лукашин Алексей Григорьевич — прекрасный речевой аппарат рожденный в Ставропольском крае.

— Здравствуйте товарищи курсанты!

— Здравия желаем, товарищ капитан! — проорали мы, ревностно пожирая глазами отца родного на ближайшие два года.

— Молодцы! Орлы! — похвалила алыча Кавказа, осматривая строй.

— Первый день, он всегда тяжелый, но помните, что тяжело в учениях, зато легко в бою. Как говорят, в наших Специальных Военных Войсках — тут вам не здесь, а там вам покажут.

Гнеденок всхлипнул, стараясь подавить смех. Покосился в мою сторону и уголками губ прошептал:

— Круто сказал.

— Я ваш командир роты, Оганесян Андрей Виссарионович. Ближе меня — родственников не существует. Со всеми вопросами и предложениями, обращайтесь ко мне, или к моему заместителю — старшему лейтенанту Лукашевичу Алексею Григорьевичу. Светлые усики зама, похожие на ячменные колосья, дрогнули, солнечные блики заиграли на зубах, они у него были крупные, как у лошади. Зам обладал артистическим, хорошо поставленным голосом прирожденного демагога.

— Если командир роты вам приходится отцом родным, попробую заменить мать. — Доброжелательные, голубые глаза посмотрели на меня.

— Хороша Маша, да жена Наташа, — хмыкнул Гнеденок.

— Это не мама, а мачеха, — отозвался Хвалей.

— Всегда мечтал попасть в семью, — ответил я.

— Для вас выпала большая честь — служба в СВВ. Можно сказать — вы находитесь на передних рубежах Родины.

Донесся тяжелый вздох Губы:

— Ох, не нравится мне.

— Разговорчики в строю, — прошипел Маркулис. — Когда говорит командир — каждый глух и нем.

— Словесный перл, пора записывать за каждым, — шепнул Гнеденок.

— Командиры — от слова комики, — добавил я.

— Не подумайте, что вы на границе, — вещал Лукашевич, — но помните, что границы окружают нашу Родину со всех сторон. И за теми границами — мир враждебен и опасен. С завтрашнего дня у вас начинается курс молодого бойца. Он продлится месяц. За это время вы обязаны привыкнуть к армейской дисциплине — основе основ, втянитесь в солдатский быт, нет ничего проще и подтянете физподготовку. Наши сержанты — великолепные педагоги и мастера своего дела. Они превратят вас в настоящих бойцов. Помните: здесь вам не там, а там вам не тут.

Так наступили солдатские будни.

Наша казарма — одноэтажное здание, разбитое на два крыла. Возле дверей, на "тумбочке", стоит скучающий, ковыряющийся в носу дневальный. Пока мы проходим курс молодого бойца и постигаем премудрости воинского быта, дневальных назначают из другой роты из ребят старшего призыва. Понятно, что уборкой они себя не утруждали. Для меня все старослужащие были на одно лицо — типичные Маркулисы.

— Ничего бойцы, — обнадеживал сержант, — через полгодика из вас таких солдат сделаем, девки косяками бегать будут.

За спиной дневального размещалась комната дежурного по роте. Обычно, там сержанты и офицеры, со времени принятия дежурства и до сдачи, азартно играли в нарды или домино. Рядом, за стальными прутьями, блестело на козлах оружие; в нишах, на пронумерованных полках, лежали подсумки с противогазами; стояли ящики с боеприпасами, длинный стол с зеленым сукном, заляпанным масло, для разборки и проверки оружия.

Левое крыло казармы занимало спальное помещение. С двух сторон от навощенного красной мастикой прохода размещались двухъярусные кровати. Четыре кровати с узким коридорчиком образовывали кубрик. Один из кубриков заселили мы. Мы — это значит: на верхнем ярусе спали Димка Хвалей и я; под нами — Гнеденок Кирилл и Губов Сергей.

В конце красного прохода памятным обелиском возвышалась тумба с телевизором, для обязательного вечернего просмотра новостей. Там же стоял проигрыватель пластинок, собранный Ноем еще до потопа. Над роскошью бытовой аппаратуры нависал портрет дедушки Ленина. Вождь ласково улыбался и лукаво щурился в глубь коридора, пытаясь разглядеть, чем занимается дневальный. За тумбой прятались двери кабинетов командира роты и его заместителя.

Правую половину занимали: большая комната, которую называли красным уголком; санузлы, каптерка и еще одна комната, на её двери висел амбарный замок, взятый на прокат из замка Черной Бороды. Единственная комната, которая не имела опознавательных табличек, освещающих для чего она служит и что в ней находится. Гнеденок прозвал её комнатой Черной Бороды, и добавил, что в каждом замке должно быть свое ноу-хау.

Со стороны нашего кубрика, окна казармы выходили на плац. За площадью находилось белое двухэтажное штабное здание и тянущийся за ним серый бетонный забор, украшенный колючей проволокой. Из-за стальных колючек торчали верхушки елей.

— Колючка всегда укажет верное направление как выйти к реальному миру, — сказал Хвалей.

— А мы в каком? — удивился Гнеденок.

— В потустороннем.

Окна противоположной стороны показывали такую же казарму, заселенную старослужащими. В стороне, к небу вытянуло щупальце черная труба котельной. Рядом, блестели на солнце пленки парников — наше подсобное, витаминное хозяйство.

В поле видимости не попадали: футбольное поле, спортивный городок, ворота контрольно-пропускного пункта, столовая, клуб и боксы с машинами; огороженная железной сеткой офицерская зона, состоящая из: трехэтажного общежития, маленького магазинчика и детской площадки, на которой никогда не было видно детей. Проход в офицерскую зону, солдату строго заказан — в магазинчике можно купить не только печенье и варенье, но и кое-что покрепче. Часть окружал, как упоминалось, высокий забор с колючей проволокой — надежная граница от реального мира, по Хвалею. Реальный мир скрывался за дремучим еловым лесом, по тропам которого бегали медведи-оборотни, зайцы, колобки и бесстрашные старослужащие — в ближайшую деревню за самогоном.