Лось-прода 18/03

— Какие наши действия? — отозвав меня в сторонку, спросила Инна.

Покосившись на лежащего в компании Тушки Юрку, на полтонны суперсекретной техники, выдал:

— Самим нам не выбраться. Ждем спасательную команду. Не увидеть падение "Мишки" "Чайки" не могли, а значит, кого-то вскоре пришлют.

— Хорошо бы поскорее — есть охота...

Ей хотелось только есть — а мне уже жрать. Шесть "бодрячков", пусть и не на себя, кружили голову и сводили брюхо, сейчас я был согласен и на свежую крысу. Пошарившись по карманам, нащупал только горсть фантиков с чудом уцелевшей ириской, которую мигом попыталась присвоить Зайка:

— О! Конфетка!

Не успев сжать ладонь, чтобы предотвратить похищение, я сильным ударом выбил сладость из Инниной руки.

— Ты чего?!

— Перед полетом девчонки жрали эту гадость.

— О-о! — протянула моя подруга, найдя конфету в кустах и вернув мне, — Думаешь, отравлено?

— А черт его знает! — признался я, пряча улику обратно в карман, — Разберутся. Но ты давай и сама, и до Тушки доведи, что лучше пока есть только проверенное.

— Так это наши же ребята угощали?..

— Не факт. У Макса аллергия на мед, у Мишки болели зубы, Сашок просто сладкое не любит. Так что кто кого угощал еще неизвестно. Но лучше пока поостеречься.

Поднятые на прочесывание местности военные добрались до нас через долгих два часа. С попить проблем не было — рядом в логу бил ключик, с помощью подручных средств нам даже лежачего Квадрата напоить удалось, но к встрече с поисковой группой мы уже дружно обгрызали молодую листву с веток, споря о достоинствах яблоневой древесины перед кленовой — как обычно, у четырех разных людей оказались разные предпочтения. Кроме голода нас донимали комары, слетевшиеся со всего леса на едва прикрытых идиотов — им-то никто не объяснил, что здесь застряла надежда всего человечества!

Юрка был плох, хотя, обсасывая сорванную специально для него лиственничную лапу, старался шутить наравне со всеми. С Тушкой тоже дела обстояли не очень — сотряс не игрушечки. Сначала она крепилась, но уже через час легла и больше не вставала, вынудив потом поисковиков вытаскивать ее как и Квадрата из чащи на носилках. Нам с Инной, несмотря на резь в животах, пришлось оставаться на поляне до конца, чтобы проследить за выносом девяток. Впрочем, мы с ней, не особо церемонясь, разграбили группу несчастных (а попробуйте тащить четыре по сто с лишним килограммов по бурелому под наши грозные окрики!) на НЗ и надкусанную шоколадку, честно поделенные пополам.

А дальше — писанина, писанина, писанина: кто, что, когда, с кем... Только что покинутая Москва виделась только за решеткой предоставленной комнаты. Трое суток рапортов и допросов довели меня до цугундера — на сто раз повторяемые вопросы я начал огрызаться и хамить. Немного спасла положение явившаяся в место моего заточения майор Синицина — та самая подручная Забелиной, что сопровождала меня когда-то в Муромцево.

— Вас никто не обвиняет.

— Заметно! — окрысился я на ее примирительное замечание.

— Но нам надо понять, кто замешан.

— Я уже все написал и рассказал не по разу. Как ребята?

— Юрьев и Тушина идут на поправку в местном лазарете. С Гайновой все в порядке, синяки не в счет.

— Кто-то еще отравился?

— Нет. "Повезло" только вашему экипажу. Есть мысли, подозрения?

— Где был яд?

— В конфетах, ваши предположения оправдались. Сейчас мы выясняем, кто их принес.

— Однозначно не наши!

— Почему вы так считаете?

По новой затянул песню про аллергию Макса, зубы Мишки и нелюбовь к сладкому Саши. А на скепсис Синицыной заявил:

— Черт с ним, давайте отбросим эти причины в сторону! Личные мотивы тоже отбросим — со всеми ними вся наша четверка была в ровных отношениях, никаких конфликтов, любовных треугольников или прочей глупости. С пилотами они вообще пересекались по минимуму — разработчики от КБ летали в основном только на первые окна, потом с нами чаще Потеевская выдвигалась. И я уже молчу, что с Максом и Мишкой я плотно дружу. Налицо может быть только попытка срыва нашей программы, — Синицина издала поощряющий возглас, намекая на развитие темы, — Планировать такое нелепое покушение мог лишь человек, слабо знакомый с нашими буднями, чего не скажешь ни о ком из их троицы.

— Поясните!

— Во-первых, моя гибель ничего не решит, — стал я загибать пальцы. — Как бы я сам себя ни ценил, но значимость Воронина для проекта многократно превосходит мою. Девчонки и Юра проходят по той же графе — мы все отличные исполнители. Не станет нас — ну, может быть, немного забуксует обучение новеньких, но разберутся в конце концов. Весь мой талант — в умении дать направляющего пинка, и то не всегда получается.

— Не во всем согласна, даже чтобы дать тот самый пинок, о котором вы говорите, нужно знать: куда и зачем. У вас пока что получается намного лучше остальных. К тому же ценит же вас за что-то Воронин? Не зря же он так бился за вас вначале и называет своей музой сейчас? До вашего появления его успехи были намного скромнее.

— Мы с Иваном Дмитриевичем удачно сработались, но это не значит, что он не сможет так же удачно сработаться с кем-то еще.

— Хорошо, с этим пунктом разобрались.

— Не разобрались, потому что я не сказал главного — все сказанное мной прекрасно знает любой в нашем КБ. Кудымов, Рыбаков и Панцырев — не исключение.

— Хорошо, я вас услышала. Еще доводы будут?

— Сама по себе глупость поступка. У всех троих, — чуть было не сказал АйКью, но вовремя себя одернул, — коэффициент умственного развития намного выше среднего — других Воронин не держит. И вот так вот, по-идиотски, все провернуть? Когда вы запросто вычислили, с чем и когда дали яд?..

— Спешу вас разочаровать: мы бы могли никогда не узнать, по каким причинам разбился ваш транспортник, даже несмотря на тщательное расследование. Преступнику фатально не повезло: сначала капитан Истомина перед смертью успела выставить автопилот, потом вы в нарушение всех инструкций вошли к пилотам...

— Есть очень хотелось, а нас не покормили, — покаялся я.

— Я не обвиняю! — жестом ладони Синицына остановила мои оправдания, — Еще ваша экстренная на грани фола посадка и эвакуация — вряд ли преступник мог рассчитывать на что-то подобное. И последнее — сохранившаяся у вас конфета. Без нее мы бы долго искали причину отравления — после падения и пожара от экипажа мало что осталось.

Потерянно вздохнул — трагическая гибель знакомых девчонок просто потому, что они возили нас, до сих пор плохо укладывалась в голове. И до сих пор грызла мысль, что именно мои действия привели к смерти Марины. Утешать меня не требовалось: я сделал все возможное, но заниматься самоедством в редкие свободные между допросами минуты это обстоятельство не мешало: мы живы, а она нет.

— Сейчас мы выясняем: кто и как дал конфеты пилотам. Так вы точно утверждаете, что не видели, кто из них кого угощал?

— Не видел. Лично меня попытался угостить Александр Панцырев. И он точно не подозревал о начинке, потому что я не представляю, каким надо быть хладнокровным уё... ублюдком, — исправился я, — чтобы вести себя так естественно, как он. Сашок точно не из таких — у него вечно на лице все написано. Он же запустил мне ириской в спину.

— А зачем вы подобрали, кстати? Если есть не собирались?

— Не люблю мусор на летном поле.

Про свою эмпатию, которая однозначно не учуяла никаких темных порывов ни у Сашки, ни у двух "М", я промолчал. Во-первых, это был мой личный козырь, а, во-вторых, не факт, что в нее поверят. И даже если поверят, принимать мои ощущения неопровержимым доказательством нельзя: эмоции людей могли вообще не относиться ко мне или к текущему моменту: как-то раз я нажегся с шефом. Разговаривая со мной по моим делам, Ван-Димыч полыхал негативом, я всю голову сломал, выискивая, где мог накосячить, а после выяснилось, что он уже несколько дней не высыпается из-за сына, перешедшего с грудного молока на прикорм и активно протестующего против смены рациона.

Майор мурыжила меня еще долго, заставляя в очередной раз практически поминутно вспоминать тот день. В отличие от предыдущих следаков и следачек, беспрерывно сменяющих друг друга, разговор с ней почти походил на беседу. Я не обольщался ее доброжелательностью, но отдых после агрессивных манер предыдущих допрашивающих воспринимал с удовольствием.

— На сегодня все, — подвела она черту под нашим многочасовым разговором, — Да и вообще все, пожалуй. Завтра вас с Гайновой вернут в Муромцево. Если что-то еще вспомните, обратитесь к куратору, она организует связь со мной.

— А Тушину и Юрьева? — уже уставший, я сосредоточился лишь на первой части фразы, второе и так было понятно.

— Лейтенант Тушина еще два-три денечка погостит в нашем лазарете, потом ее ждет тот же марафон, что и вас. У Юрьева, к сожалению, прогнозы менее благоприятные — нам удалось привлечь к его травме хорошего целителя, но период восстановления затянется. После выписки старшине предстоит провести пару месяцев в специализированном санатории.

— Можно мне с ними повидаться?

— Только в моем присутствии, — чуть помедлив, ответила женщина.

Если она думала смутить меня, то глубоко заблуждалась. Сговориться мы могли еще на поляне в ожидании спасателей, но в том-то и дело, что сговариваться нам было не о чем — в этом преступлении вся наша компания выступала жертвами и не менее следователей была заинтересована в поиске виновного. Конфет никому из них не предлагали, к приходу Квадрата все ириски кроме той злополучной, которую бросил в меня Александр, были успешно съедены, так что сведения у них были ровно те же, что и у меня. Версий мы там в итоге настроили вплоть до происков агентов влияния тварей. Человечество до сих пор не нашло с чужаками никакого контакта, так что даже этот бредовый вариант имел право на жизнь. И, как и я, все дружно отметали возможную причастность к инциденту своих.

Дома кое-что прояснилось.

— Наши не при чем, — смоля цигарку, сразу же ввел в курс дела встречавший меня и Инну Угорин, — Ирисками ребят попытались угостить сами летчицы. Конфеты были у Ульяны.

Облегченно выдохнул, костеря про себя Синицыну: вот же сука-баба, могла ведь сразу сказать! К несказанной радости всего КБ следствие ушло трясти персонал аэродрома, но с ребятами, вроде бы оставленными в покое, все обстояло не просто: Сашок, первым попавшийся на глаза, пережил подозрения стоически, он почти не изменился, оставшись все тем же балагуром. Единственное — язык немного укоротил.

— Лось, на пару слов! — отведя меня в сторону, что уже являлось для него небывалой деликатностью, он начал экспрессивно просить прощения, сметая мои собственные чувства пышущим от него коктейлем вины и счастья, — Лось, ей-богу, не я! Ты не представляешь, что я пережил, когда понял, что тебе дал!

Успокаивающе хлопнул его по плечу:

— Ты же не знал!

— Знал — не знал! Да меня до сих пор потряхивает!

Какая вина могла быть на парне, без задней мысли переадресовавшем ненужную ему конфету?

— Саша, к тебе-то какие претензии? Ты ее сам мог съесть!

— Все знают, что я сладкое не ем. Мне лучшая конфета — колбаса!

— Но мог же? К тому же я сам ирис не люблю. Что-то шоколадное еще мог бы, — выдал я свое слабое место. Шоколад, еще не испорченный заменителями и пальмовым маслом, в империи продавали изумительный, и предложи мне дольку плитки или шоколадную конфету — мог не устоять. К счастью, специфический выбор отравителя оставил меня равнодушным.

— Не бери в голову, считай, что помог следствию сохранить улику.

Я собрался закончить разговор, разворачиваясь в сторону кабинета шефа, но Сашок еще раз меня остановил и тихо-тихо шепнул:

— Макс в запое, сходи к нему. Димыч его прикрывает, но еще немного, и Потеевская все выяснит, тогда полетят головы.

— Тц... итицкая сила! — прошипел я, удивляясь, что эту новость умолчал Угорин, — Понял. Спасибо.

Благодарно кивнул напоследок и пошел, куда собирался.

Шеф — кремень и конспиратор. Где-то беспечный и плевавший на секретность, за своей грубоватой и двусмысленной манерой разговора он скрывал небывалую деликатность. Обнимая и ощупывая меня, на вопрос про Макса он всего лишь сказал:

— Переволновался. Если не винишь, сходи к нему, поговори.

В чем я мог винить Макса? В том, что его движки спасли нам жизнь?!

— Схожу, конечно. А Мишка как?

— Нормально, сам увидишь, — немного уклончиво ответил Воронин, оставляя в эмофоне смесь грусти, недовольства и вины. Одни загадки.

В КБ меня не было всего десять дней, а словно вечность прошла.

Мишка нашелся на рабочем месте.

— Лось... — облегченно-виновато выдохнул он, увидев меня на пороге. Сидел он в кабинете не один, два других инженера вперед Рыбы подорвались тискать меня в костедробительных объятиях, к которым друг присоединился с небольшим запозданием. В общих эмоциях царила такая неподдельная радость и облегчение, что из меня почти выдавило слезу.

— Пока тебя не было, мы поссорились, — хмуро объяснил Рыбаков, отбив меня у коллег и выведя на задний двор, где он, неожиданно закурил, — Вот, дошел до жизни, — покаялся он на мое недоумение.

— Завязывай, пока не привык, — отчитал его я.

— Постараюсь, — с сожалением ответил Мишка, и не думая бросать сигарету.

— Что поссорились-то?

— Наговорил Юльке лишнего, Макс вспылил, чуть до драки не дошло.

— С ней-то что не поделил?! — у Мишки с Максом и так хватало разногласий, но несмотря на них до сих пор они стойко держались за свою дружбу.

— Не знаю, нашло что-то... Бесит она меня! — признался Рыба, нервно стряхивая пепел, сильным щелчком выбив горящий кончик в урну, — Тьфу, блядь! — выругался он, выкидывая в сердцах бычок и потянувшись за новой отравой.

— Обычная девчонка, чем она тебе не угодила?!

— Всем! Толстуха, Максу не ровня, что он в ней нашел?! Спаивает его еще!!!

— Ты к нему заходил? После всего? — решил я соскочить с темы Юли.

— Нет, — а на мое немое осуждение, чуть ли не прокричал, — Да ты просто не представляешь, что мы друг другу наговорили! Еще следователи эти!!! Пусть сам ко мне теперь приходит мириться!

Сломав так и не прикуренную сигарету, Рыба развернулся и утопал обратно, оставив меня тихо охуевать. В эмоциях покинувшего меня друга царил полный раздрай — такая тугая смесь, что разобраться, что к чему, не представлялось возможным. Был бы он женщиной, решил бы, что Мишка дико ревнует Макса к Юле, но до недавних пор сомневаться в стопроцентной гетеросексуальности друга мне не приходилось. Тряхнул головой, отгоняя странные мысли: нет, не сходится. Что-то другое.

Хоть нас Иной и отвезли сразу в КБ, это был скорее жест, чем реальная попытка заставить нас работать. Дав всем убедиться, что мы живы-здоровы, шеф отпустил домой, я только успел вкратце расспросить Иголкина, летавшего в тот раз командиром второй группы, о схлапывании окна и всё. Со слов лейтенанта процесс прошел по отработанному сценарию, а в эмоциях Андрея, дававшем мне краткий отчет, царили гордость, легкая досада и вина. Итицкая сила! Ну почему сегодня почти все при общении со мной испытывают вину?!