1917: Да здравствует Император!

Блин, голова просто квадратная и никак не желает приходить в норму. Звон моего колокольчика уведомил адъютанта, что я желаю его видеть.

— Кофе, голубчик, организуйте!

— Сию минуту, Ваше Императорское Высочество!

Хорошо быть высочеством, но кофе мне прекрасно сварила бы и моя секретарша в моем же офисе. А так это больше похоже на последнюю сигарету перед казнью. Впрочем, сигарет тут еще не изобрели, а папиросы вызывают у меня психологическое отвращение.

Итак, какие у меня варианты, так сказать, переписать историю, спасти Россию или хотя бы себя самого?

Попытаться убедить Николая Второго взять наведение порядка в собственные руки, провести какие-то реформы или хотя бы объявить о них? Николай отличался, эм... отличается ослиным упрямством и способностью упорно игнорировать все, что ему говорят, если ему это "все" не по душе. Во всяком случае, ни прадеду, ни тому же Сандро, ни другим членам Императорской Фамилии на него, перед началом Февральской революции, повлиять не удалось. Еще эта гадская история с убийством Распутина, которая настроила Царя на конфронтацию с родней... Подумаешь, зять Сандро князь Юсупов собственноручно прикокнул "святого старца". Ну, по крайней мере, так говорил весь высший свет, хотя, не исключено, без "гадящей англичанки" в деле Распутина не обошлось, слишком уж разнились мемуары Юсупова и полицейские материалы с описанием характера ран убиенного и осмотром самого места преступления. Впрочем, куда-то меня не туда понесло, черт с ним, с этим Распутиным, времени-то у меня все меньше!

— Ваш кофе, Ваше Императорское Высочество. Свежие газеты смотреть желаете?

— Благодарю. После. Все после.

Адъютант вышел, а я, отхлебнув ароматный напиток, принялся думать дальше.

Так вот, в теории, я мог бы попытаться Николая убедить в личной беседе. Причем отнюдь не благодаря моему какому-то красноречию, а исключительно за счет того, что я знаю последующие события и подробности заговоров. Но между нами шестьсот километров, а телеграф в Ставке в руках наштаверха генерала Алексеева, который как раз военный заговор и возглавляет. И насколько я помню из истории, вечером этого дня оригинальный Великий Князь Михаил Александрович телефонировал из Петрограда Николаю и пытался его убедить. Но, лично говорить Император не пожелал, связь была через генерала Алексеева и результат науке известен. Так что, вряд ли и я смогу тут что-то сделать, без визита в Могилев, а оказаться там до отъезда Царя в ту роковую поездку, в которой его принудят к отречению, никак не получится.

Да, что ж такое! Курить хотелось просто невыносимо! Я в своем будущем практически не курил, разве что трубочку в хорошей компании, но тело прадеда привыкло к огромным дозам никотина и требовало очередной порции. Вот гадство! Мало мне проблем, так и с этим еще!

— Граф!

В дверях появился адъютант.

— Вот что, Илларион Илларионович, в кабинете моего царственного Папа? есть коллекция курительных трубок, знаете?

— Так точно, Ваше Императорское Высочество!

— Принесите мне несколько разных на ваше усмотрение.

— Слушаюсь!

Не знаю, о чем он сейчас думает, да мне на это и плевать, откровенно говоря.

Теоретически, опять же, я могу воспользоваться "приглашением" Родзянко и выехать в Петроград, где, вероятней всего, меня примут под белы рученьки прямо на вокзале. Впрочем, кое кто утверждает, что по прибытию в Петроград, мой прадед был предоставлен сам себе, но лишь без толку весь день прослонялся по Петрограду, встретился с Родзянко и другими членами будущего Временного правительства, пообщался с трясущимся от страха премьер-министром князем Голицыным. И, в итоге, и отказался своим именем придать легитимность перевороту, и не принял командование над остатками верных Царю войск, и, даже, велел им покинуть Зимний дворец. После чего, якобы, по своей инициативе спрятался на Миллионной улице дом 12 в квартире князя Путятина и тихо просидел там взаперти "пережидая опасность" до самого отречения Николая, а затем и быстренько сам отрекся, уступив "уговорам" Родзянко, "не гарантирующим безопасность при ином решении".

Не знаю, может и так и было. Но меня смущает несколько моментов в этой странной истории. Первый — все эти занимательные рассказы писались уже после Февральской, а часто и Октябрьской революции. И даже значительно позже окончания Гражданской войны. В те времена участники этих позорных событий всячески старались обелить себя и выставить крайними других. Второе — самого Михаила Александровича Романова после свержения монархии об этом никто не спрашивал и говорить он вряд ли мог свободно, будучи "под охраной". Да и расстреляли его сравнительно быстро, а после смерти можно писать о нем что угодно, опровержения не будет. Третье — есть мнение, что и генерал Хабалов и генерал Беляев, то есть лица, непосредственно командовавшие армией в Петрограде, были сами участниками военного заговора, иначе никак не объяснить их внезапную слепоту, пассивность и боязнь принятия решений, которые они принимать были обязаны по умолчанию, не дожидаясь какого-то особого повеления Императора. И, наконец, четвертое — есть фраза Родзянко, сказанная во время нашего сегодняшнего телефонного разговора, что, мол, он лично меня будет встречать на вокзале. Понятно, что встречать меня он будет не один, и, вероятно, не с цветами. Так что сомнительно, что мне дадут возможность влезть на броневик и толкнуть речь перед верными трону солдатами. Не для того это все затевалось.

Где же моя трубка?! Куда пропал этот чертов граф Воронцов-Дашков, мать его эдак! Сколько можно ходить на другой этаж дворца!

— Михаил!

Я невольно поморщился. Блин, как не вовремя! Но через мгновение взял себя в руки и обернулся уже с улыбкой.

— Да, дорогая Натали?

Графиня Брасова собственной персоной. Жена моего прадеда, а теперь, получается, моя жена. Я покосился на обручальное кольцо у себя на безымянном пальце. Ну, да, не было печали, получи еще и это.

— Я делала визиты, когда мне сообщили о том, что у тебя случился припадок.

— Не было у меня никакого припадка, дорогая. Просто...

Но она меня не слушала.

— Я имела обстоятельный разговор с доктором Ланге. Он описал произошедшее, так что не нужно меня успокаивать. Господин Ланге сообщил мне о результатах твоего осмотра, я, так же, попросила его осмотреть Георгия. Мальчик очень напуган и подавлен. Это было очень легкомысленным решением повести его в туннель, Михаил!

О, а нашей Натали пальцы в рот не клади, простите за невольный каламбурчик. Что ж два скандальных развода и окольцованный в итоге Великий Князь — все это лишний раз говорит о том, что эта женщина точно знает, чего хочет в жизни. А глядя на нее сейчас, я четко понимаю, что она к цели идет буквально по головам.

Графиня меж тем продолжала:

— Мне сообщили, что ты велел подготовить автомобиль к поездке. Правильно ли я понимаю, что ты намерен выехать в Петроград?

Быстро у нее все. Прямо схвачено. Сразу видно, что эти изящные ручки держат дворец в ежовых рукавицах.

Что ж, поддержим легенду. Киваю:

— Да, дорогая, государственные дела требуют моего присутствия в столице.

К моему удивлению, она утвердительно склоняет голову.

— Это мудрое решение, Михаил. В час, когда все рухнет, ты должен оказаться в самом центре событий. А Николай Николаевич наверняка не успеет вернуться с Кавказа вовремя. Кстати, ты должен, наверное, знать — в Зимнем сейчас тепло?

— В Зимнем?

Она терпеливо пояснила свой вопрос:

— В Зимнем дворце, разумеется. Где же еще?

Я даже как-то слегка прифигел от такого вопроса.

— Вероятно тепло. Там все ж таки военный госпиталь на полдворца. Должны же его отапливать.

Графиня насмешливо смотрит на меня.

— Эх, мужчины! Позволю тебе напомнить, что я занимаюсь обустройством и обеспечением всех нужд госпиталя здесь, в Гатчинском дворце, и госпиталя в нашем особняке в Петрограде. И я знаю, о чем говорю. Дворец огромен, в жилых покоях царской семьи давно никто не живет. А позади зима, в залах может быть очень сыро. Я же должна понимать, в каких условиях мы будем жить. Да и не хватало, чтобы наш мальчик простудился от сырости или жил среди плесени. Так что будешь сегодня в Зимнем — обязательно осмотри жилую часть дворца, хорошо?

Нравится мне такая форма отдачи приказов — сначала отдать, а затем уточнить — хорошо? Ненаглядная Натали меж тем продолжала развивать мысль и строить планы на будущее.

— Я только что была с визитом у Оболенских. Они сегодня приехали из столицы и привезли свежие новости. Весь высший свет говорит о твоем Регентстве, как о вопросе решенном. События уже не остановить и все ждут отречения Николая в ближайшие несколько дней. Поэтому, ты абсолютно прав, решив немедленно выехать в Петроград. И я, Михаил, поддерживаю это твое решение. Постарайся держать меня в курсе событий и дай знать, когда нам выезжать. Я пока прикажу прислуге собирать вещи в дорогу. Сообщи, когда будешь готов уезжать, мы с Георгием тебя проводим.

Она чинно поцеловала меня в щеку и направилась к выходу. В дверях она обернулась:

— Ты не представляешь себе, с каким удовольствием я буду принимать в Зимнем дворце всю эту высокородную публику, которая смеялась надо мной и отказывала в визитах!

Графиня Брасова злобно, но торжествующе полыхнула глазами и покинула кабинет.

Я смотрел на закрытую дверь и пытался понять — действительно ли мой прадед любил эту женщину? Неизвестно. Предоставив в мое полное распоряжение свое тело и свою память, он решительно отказался поделиться своими чувствами и эмоциями. Судя по воспоминаниям, вероятно, да, любил. Хотя, изначально весь скандальный и демонстративный роман с женой своего подчиненного поручика Вульферта, был лишь местью Мама, Вдовствующей Императрице Марии Федоровне, за то, что она, опасаясь скандала, разрушила их роман с женой подполковника Мостовского Ольгой Кирилловной, как перед этим расстроила роман с фрейлиной Александрой Коссиковской. Знал бы мой прадед, что именно от не столь известного обществу романа с Ольгой Кирилловной и появлюсь в итоге на свет я? Не является ли мой провал в прошлое в тело прадеда своего рода иронией судьбы и местью с ее стороны? Поди знай.

А графиня... Что графиня? Наталья Шереметьевская, она же Наталья Мамонтова, она же Наталья Вульферт, она же графиня Брасова. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой, голова за головой — шла она к своей цели, не останавливаясь ни перед чем. Два скандальных развода, оставление дочери от первого брака ее отцу-пианисту, жизнь полная интриг и авантюризма. По ней можно было писать приключенческие романы достойные Александра Дюма.

Я смотрел на дверь, которая только что закрылась за графиней, считающей себя уже без пяти минут Регентшей Империи, и, уверен, не желающей на этом останавливаться. И я даже как-то начинал бы опасаться за жизнь Цесаревича Алексея при таком напоре с ее стороны. Не сейчас, так потом, когда он, как моя "дражайшая супруга" полагает, станет Императором. Когда Алексей Второй станет последним слабым препятствием между ней и вожделенной короной, может возникнуть очень большой соблазн. Да, уж.

К счастью, опасения напрасны, быть Регентшей ей не суждено, поскольку сам я так же не стану официальным Правителем Государства при малолетнем Императоре. И не потому, что не хочу, а потому что карта монархии в России бита и эта группировка заговорщиков, потерпит сокрушительное поражение. И уж я-то, провалившийся сюда из 2015 года, знаю это лучше, чем кто бы то ни было в этом времени.

И тут, наконец, в дверях нарисовался граф Воронцов-Дашков с грудой трубок в руках.

— Ваше Императорское Высочество! Трубки вашего царственного Папа!

Хмуро смотрю на выкладываемое на стол разнообразие курительных трубок. Затем интересуюсь:

— А сам табак?

Глаза у графа округлились.

— Виноват, Ваше Высочество! Сию минуту!

И пулей вылетает из кабинета. Вот что с ними делать? Работнички! Что здесь, что там, в моем мире и в моем времени.

Так, не трать время попусту! Думай!

Ладно, допустим даже, что я действительно отправляюсь в Петроград и якобы соглашаюсь поиграть с Родзянко в "диктатора", надеясь в перспективе перехватить реальную власть. Во-первых, Николай Второй никогда не одобрит этого финта ушами, а, во-вторых, без Высочайшего одобрения, это фактически открытый мятеж против действующего монарха. И ладно бы мятеж, в конце концов, в прошлой жизни, в том далеком будущем, я присягал России, а не этому Самодержцу Всероссийскому, но удержать власть я никак не смогу. Да, что там удержать! Со сложившимся в этом мире имиджем моего прадеда, в теле которого я оказался, за мной не пойдет ни одна серьезная сила. Легкомысленный, легко поддающийся чужому влиянию, абсолютно несамостоятельный персонаж. Поэтому меня Родзянко и сватал на "диктатора", поскольку уверен, что я ничего делать не могу, а своим именем лишь придаю подобие легитимности всему их мятежу.

И ладно бы Родзянко сотоварищи были серьезными ребятами, за которыми стоит что-то реально имеющее вес и силу, так нет же, они сами в шоке от самой мысли, что верховная власть просто самоустранилась. Не верят они, что все так легко, ищут подвох. Нервничают. Надувают при этом щеки и делают значительный вид. Но, по факту, они сами в растерянности и панике. Пытаются найти выход и подстраховаться. В том числе еще и по этой причине им нужен я. Но нужны ли они мне? Особенно с учетом того, что я им нужен лишь на пару-тройку дней, а потом стану просто опасен? Монархия в России им не нужна, а меня, как основного претендента на Престол после Алексея, даже к формальному регентству не допустят. Да что там говорить о регентстве — меня из-под "охраны" не выпустят, ибо "не могут гарантировать безопасность". И все опять же кончится пулей в голову.

Не знаю, ощущал ли такую же беспомощность мой прадед в тот день, когда на Миллионной улице в доме номер 12 сидел над листком с текстом своего отречения от короны. Возможно. По крайней мере у меня было именно такое чувство. Выхода я не видел.

Ну, кроме как попытаться прорваться через границу в Швецию, пока еще возможно. Да, горький хлеб эмиграции, но хотя бы голова на плечах. Да, вариант не самый лучший, но и не худший. Но, блин, что делать с новоприобретенным семейством? Пусть они и не мои, но теперь, как бы уже и мои. А я уверен, что графиня не только не согласится уехать, но и, скорее, запрет меня в этом кабинете, чтоб не сбежал и не разрушил ее вожделенную мечту. Еще бы — один шаг до регентства и два-три шага до короны Российской Империи! А тут я такой, типа, давай сбежим в Швецию. Ха-ха. Да, уж.

Так, и где мой адъютант? Что за неповоротливая бестия? Курить хочется, просто спасу нет.

— Граф!

Тишина. М-да.

Надо будет второго адъютанта завести. Да. И работа совсем остановится. Черт знает, что такое!

А, нет, слышу шаги.

— Илларион...

— Простите, Ваше Императорское Высочество, вашего адъютанта на месте нет, поэтому я без доклада.

Господин Джонсон, мой личный секретарь и, по совместительству, агент британской разведки. Вот и этот меня не пустит в Швецию, в планы Лондона это вовсе не входит. Не для этого ведется такого масштаба Большая Игра.